Экспрессивные ресурсы фонетики и лексики в лирике Г. Р. Державина и А. С. Пушкина

Словарь русского языка, выпущенный институтом русского языка Академии наук СССР, определяет экспрессию как выразительность, силу выражения, проявления каких-либо чувств, переживаний, и, соответственно, термин «экспрессивный» следует понимать как «обладающий экспрессией, выразительный». Слово «ресурс» там же имеет значение:

1. Устаревшее «Средство, к которому можно обратиться в затруднительных обстоятельствах, выход, возможность».

2. мн. ч. (ресурсы, — ов) «Имеющиеся в наличии запасы, средства, которые используются при необходимости» [СРЯ, 1984: 211].

Следовательно, речь пойдет о тех имеющихся в наличии запасах, средствах, которые делают наш язык выразительным, способным передать в полной мере силу чувств, переживаний. В этом случае имеется в виду не какое-нибудь внутреннее качество языка, не какая-нибудь его особая функция, в сравнении с его функцией как средства обычного социального общения, а только особая традиция языкового употребления, т. е. поэтический язык. Под этим термином можно понимать прежде всего язык, употребляемый в поэтических произведениях. Предмет нашего исследования для лингвистики не нов. Вопросы поэтики в значительной своей части были сформулированы еще на заре филологии как науки. Успехи, которых достигла поэтика к концу XIX в., рассматривались как недостроенное, но безусловное в своих уже выявленных контурах здание, пока XX в. путем резкого столкновения заостренно-противоположных точек зрения внезапно не обнаружил недостаточность многих, казалось бы, бесспорных и уже тем более привычных решений. Споры велись и ведутся по целому комплексу проблем — от специфики художественного словоупотребления и методов ее анализа до соотношения «поэтического языка» и языка общелитературного и принципиальных связей между поэтикой н лингвистикой. Каковы бы ни были причины этого положения, нельзя не признать по меньшей мере недостаточную разъясненность проблемы, которую имеют в виду, когда говорят о языке «литературного произведения», о «литературном языке», о «поэтическом языке», о «стилистике», о «языке и стиле», о «культуре речи». Вряд ли можно спорить о том, что все эти термины до сих пор не имеют вполне ясного установленного содержания, так что очень часто остается неизвестным, одно ли и то же они означают или же имеется в виду разное содержание, — словом, они явно недостаточно определены в отношении того, какой предмет (или какие предметы) научного исследования они призваны обозначать. Чтобы проиллюстрировать разнообразие работ, актуальных в интересующем нас отношении, достаточно назвать лишь несколько характерных, не обязательно самых значительных, но образующих — в ряду других — сложную иерархию оппозиций: И. Арбатов 1923, В. Медведев 1928, Ю. Тынянов и Р. Якобсон 1928, Г. Винокур 1929 и 1959, М. Волошинов 1930, Я. Мукаржовский 1930, 1938, 1940 и 1967, Р. Якобсон 1960, М. Храпченко 1961, В. Виноградов 1963, В. Григорьев 1965, В. Иванов 1967, Д. Лихачев 1971, Л. Тимофеев 1971, Ю. Лотман 1972, А. Леонтьев 1973, А. Чичерин 1973, М. Бахтин 1974, М. Гаспаров 1974, А. Горшков 1976, Ю. Тынянов 1977.

Актуальность диссертационной работы видится нам в следующем. В последние 15−20 лет растет тревога лингвистов, да и просто людей мыслящих, небезразличных к состоянию национальной культуры и родного языка, по поводу того, что язык наш, некогда богатый и красивый, все более превращается в набор штампов и жаргонизмов, а то и прямо нецензурной бранитеряет свою выразительность, способность ярко и самобытно отражать реальность. Засилие иноязычных слов, агрессивное наступление псевдомассовой культуры с ее убогими выразительными средствами языка грозят национальной катастрофой. И нет нужды доказывать, что содержательность, богатство речи, в том числе и поэтической, определяются не только умственными способностями личности, степенью ее талантливости, по и развитием ее эмоционально-волевой сферы, нравственных основ и эстетических вкусов. Долгие годы преподавания литературы в школе преимущественно со стороны «содержания» в духе господствующих идеологических установок, но в совершенном отрыве от языка художественного произведения, его экспрессивных функций, без анализа словесной ткани произведения исподволь разрушали и эстетические вкусы личности, и ее нравственные устои. Мы уже не говорим о традиционном преподавании русского языка как невыносимо нудного и скучного свода правил, не связанных между собой, трудно запоминающихся, ничего не дающих в плане практической грамотности, но в корне убивающего не только любовь к родному языку (в школе, как правило, исключительное явление, существующее не в силу, а вопреки), но и интерес и уважительное отношение к нему. Слово, изучающееся изолированно, вне языка художественного произведения, вообще не как элемент языка, перестает функционировать в его изначальном виде, обесценивается. Поэтому возвращение к понятиям внутренней формы слова, его двуплановости, к слову как «материалу» грамматических и внеграмматических категорий, обращение к вопросу поэтического языка, где в действие вступают такие языковые факторы, как ритмико-интонационная сторона текста, симметрия, семантический и синтаксический параллелизм, образность значений, чрезвычайно важны именно сегодня, когда язык сведен в категорию чего-то несущественного, не стоящего ни усилий, ни пристального изучения, когда ведется наступление на объем и содержание школьных программ, и в них почти не остается времени и места для изучения не то что основ поэтического языка, но даже особенностей стиля того или иного писателя, и тем самым затрудняется стиль постижения истинного содержания, идеи литературных произведений, а следовательно, и способность самостоятельно открывать смысл и эстетические достоинства художественного текста. Согласимся, что без знания основного нормативного значения слов, частей слова, частей речи, основного грамматического значения членов предложения, словосочетаний, структури" ных элементов предложения невозможно проникнуть в их поэтическую, изобразительную сущность, оценить их эстетическую функцию. Но и незнание экспрессивных ресурсов языка, неумение «слышать» художественный текст, ощущать всю палитру его красок, подниматься до осознания самой сути идейного содержания произведения через анализ экспрессии фонетики, лексики, морфологии, синтаксиса поэтического языка приводит не только к эмоциональной глухоте, примитивности выражения себя в устной и письменной речи, но и к оскудению духовного мира человека, к разрушению самих основ нашего эмоционального кода, если не сказать, национального характера. Лишь взаимосвязь между языком и литературой, взаимосвязь через слово в его эмотивной, т. е. экспрессивной и апеллятивной, функции широко раскрывает двери не только в идейно-образное содержание литературного произведения, но и дает возможность проникать в глубины родного слова, приобщаться к подлинным сокровищам национального языка, далеко выходящим за пределы грамматики, правописания, речеведения. Должен, в конечном счете, и четко обозначиться статус поэтического языка как одного из разделов лингвистики.

Стоит ли утверждать, что русское стихотворение во многих отношениях — самая развитая область литературоведения? Оно изучает метрику и ритмику стиха, используя математические методы, оно способно к очень широким обобщениям и доказательно в своих утверждениях. Но многолетняя школьная практика позволила нам утверждать, что, как это ни парадоксально, именно изучение поэзии в рамках школьной программы приносит ощущение полнейшей неудовлетворенности результатами своего труда, несмотря на обилие разного рода пособий на уровне «разработок уроков» и серьезных монографических исследований по творчеству любого, пожалуй, из русских поэтов. Почему? Ответ нам видится в следующем: как только стихотворение выходит за рамки метрики, ритмики, рифмы и строфики, суждения о нем теряют уверенность, а замечания о связи явлений стиха с явлениями стиля и образного строя осторожны и приблизительны, выводы же об экспрессивности ресурсов языка в поэтической речи напоминают больше идеологию от литературы, чем серьезный лингвопоэтический анализ. Изучение языка в его употреблении, как материала, из которого создается литературное произведение, а не сосредоточенность лишь на вопросах грамматики и правописания: не изучение «темы и идеи, системы образов», а анализ сложной ткани произведения для постижения его истинного содержания, истинной идеи, наслаждения эстетическими качествами художественного текста, из-за которых до сих пор поэтический текст упрекают в формализме и самозамкнутости, побудили нас в качестве объекта исследования обратиться к области семантики стиха, к проблеме поэтического языка, которая даже после блистательных исследований Ю. Н. Тынянова и Ю. М. Лотмана остается актуальной. Легко подсчитать, сколько, скажем, в «Полтаве» ударений на третьей строке ямба, но легко ли сказать, сколько в этой строке образных, т. е. чувственно окрашенных, экспрессивных слов и какая часть их ощущается как положительно оттененные, какая — как отрицательные и какая — как нейтральные? И чем состав этих образов («художественный мир») отличается от состава образов в другой строке? И чья это «территория» — литературоведения или лингвистики?

Цель исследовании — подвести некоторые итоги исследований в области поэтического языка и его экспрессивных ресурсов. С термином «поэтический язык» было связано распространившееся в 20−30-х годах XX в. учение о противопоставленности «поэтического языка» и языка «практического». Полемика привела не только к выдающимся открытиям в области филологии, но и к обострению, а в некоторых случаях и искажению обсуждаемого вопроса, к представлению о существовании как бы двух разных языков — русского «практического языка» и русского «поэтического» языка. А поскольку это утверждение явно беспочвенно, то и сам термин «поэтический язык» стал восприниматься очень расплывчато: от «общей особой системы речи, имеющей свои специфические структурно-языковые качества и реализующей их в разных видах своей актуализации» [Виноградов, 1976] до «стиля», «языка и стиля», «стиля писателя». Естественно, при такой неопределенности понятие поэтического языка перестало восприниматься как лингвистическое. В последние 15−20 лет вновь особенно оживленно стали обсуждаться вопросы специфики поэтического словоупотребления, заставляющие осмыслить самые противоречивые традиции лингвистических, алингвистиче-ских и антилингвистических подходов к художественной речи. Хотелось бы вернуться к корпусу уже проведенных в лингвистике наблюдений под своим углом зрения, выделить факты, на наш взгляд, актуальные для теории, в которой накопилось множество версий, но до сих пор отсутствует определенность и ясностьвыдвинуть новые аспекты анализа поэтического языка, учитывая его дуализм и экспрессивность.

Исходя из цели диссертации, конкретные задачи исследования можно сформулировать следующим образом:

1) рассмотреть вопрос о содержательности звуков речи самих по себе;

2) представить свое видение вопроса о значении и смысле поэтического слова и связанной с ним проблемы внутренней формы в поэтическом языке Г. Р. Державина и A.C. Пушкина;

3) выявить взаимосвязь между частотностью употребления частей речи в поэтических текстах указанных авторов и его экспрессией.

4) апробировать схему филологического анализа поэтического текста с учетом экспериментальных данных по экспрессии фонетики и лексики;

В процессе разрешения задач, вытекающих из цели исследования, выстраивается основная гипотеза диссертации, которая сводится к следующему: несомненна глубинная общность теории языка и теории искусства, в частности, литературы. И психология, и история литературы должны, помимо прочего, обращаться к языковому материалу, его дает лишь языковедение. Нетрудно убедиться, что исследование внсграмматичсских свойств речи, к примеру, ее экспрессивности в поэтическом языке, составляет не только предмет изучения литературного текста, но и вполне законную и необходимую задачу науки о языке в ее собственном содержании. Можно говорить о поэтическом языке как об известной обособленной области языкового употребления, характеризующейся возможным присутствием в ней таких форм, слов, оборотов речи, которые в других областях употребления не встречаются. Но поэтический язык может обозначать также язык в его художественной функции, язык как материал искусства, в отличие, например, от языка как материала логической мысли, науки. Речь уже будет идти не о «стиле речи», что принято считать иерархией литературоведения, а об особом модусе языка, о предназначенности его для передачи смысла особого рода, и соответственно очевидно, что материал его будет тот же, что и в языке как предмете лингвистического изучения, изменятся лишь точки зрения на него. Мы уже упоминали о позиции А. Потебни, в учении которого поэтический язык практически растворил в себе язык общий, но в той части, где он обосновывает свою точку зрения на язык искусства как внутреннюю форму, т. е. нечто само в себе, его учение вызывает значительную долю доверия. [Потебня, 1926: 150].

Язык со своими прямыми значениями в поэтическом употреблении как бы весь опрокинут в тему и идею художественного замысла: вот почему установление тех конечных значений, которые как бы просвечивают сквозь прямые значения слова в поэтическом языке, — задача стиховедения, т. е. литературоведческаяно в задачу лингвистического исследования входит установление отношений между обоими типами значений слов — прямым и поэтическим. Возникает также вопрос об отношениях между отдельными словами как цельными единствами со всей суммой заключенных в них значений. В языке мы различаем слова, связанные и не связанные между собой по значениям. Эти связи выражаются в формах словообразования. Так, например, слово книга не мотивировано со стороны своего значения. Но в словах книжник, книжный, книголюб и так далее, т. е. в словах с основой производной, значение мотивируется значением соответствующей первичной основы. Так выстраиваются известные словообразовательные цепи, между которыми могут быть устанавливаемы те или иные типологические или исторические отношения. В поэтическом языке, помимо таких словообразовательных цепей, могут возникать и иные словарные цепи, так как в нем значения отдельных слов могут предстать мотивированными, независимо от их словообразовательной формы, и именно как формы внутренние: поэтическое значение слова книга — его прямым значением. В тексте произведения слова разных словообразовательных цепей могут составлять отдельные звенья одной и той же словарной цепи, так как объединены своими вторыми, поэтическими значениями. Это круг новых отношений, исследование которых возлагается на лингвистику как науку о языке в его художественной функции.

И еще одно замечание. Если поэтический язык есть действительно внутренняя форма, то в нем вообще все стремится стать мотивированным со стороны своего значения, и язык означает сам себя независимо от того, знаком каких вещей он служит. На этой почве объясняется столь характерная для языка искусства рефлексия на слово. Поэтический язык в принципе есть рефлектирующее слово. Эта поэтическая рефлексия оживляет в языке мертвое, мотивирует немотивированное. Объективное значение грамматических категорий не может основываться на возможном их рефлективном переживании, а только на их действительной роли в механизме речи. Но в поэтическом языке такая рефлексия и в самом деле может быть показательна. Так, если нам совершенно безразлично, что слово сосна в русском языке женского, а не мужского рода, и все значение этого факта исчерпывается соответственно присущими этому слову способностями словоизменения и согласования, то в поэзии, где сосна может служить образом женщины, женского начала, грамматический род этого слова способен обрести реальный и живой смысл. С этой особенностью и связан лермонтовский вольный перевод «ein.

Р1с1″ иепЬаит" Гейне. Таким образом, понятие внутренней формы распространяется и на область грамматики, и здесь во многих случаях возможны такие поэтические значения, которые мотивированы значениями, свойственными данной форме в языке общем. Форма единственного числа может означать множество, поэтически изображаемое как единичность, форма настоящего времени может означать прошлое или будущее, поэтически представленное как нечто, происходящее в момент речи, и так далее. Грамматическая форма здесь означает сразу и то, что она означает обычно, и то, что за этим обычным значением раскрывается как художественное содержание данной формы. То, что такая актуализация потенциального, наполнение живым смыслом конвенциального в языке происходит в поэтическом языке не в каждом отдельном слове, не в каждом отдельном грамматическом факте, не имеет существенного значения, поскольку существенна только сама возможность появления этого посредствующего звена между внешней формой языка и содержанием, как бы готовность языка стать внутренней формой. Следует сказать, что различные внеграмматические факты и отношения общего языка, все, что в общем языке, с точки зрения его системы, представляется случайным и частным, в поэтическом языке переходит в область существенного, область собственно смысловых противопоставлений.

Чтобы придать динамизм изображаемым событиям, Лермонтов в «Парусе» меняет позиции определения и определяемых слов:

2 1.

Белеет парус одинокийдистанцирует его:

2 3 1.

В тумане моря голубом.

Прямой и обратный порядок слов, например, в русском языке не слишком значимый для выражения грамматических значений, но в поэзии и это, для грамматики не существенное, различие способно стать различием поэтических смыслов, так как перестановка слов, не изменяя собственно грамматического отношения, какое между ними существует, может стать носителем своего особого, образного значения. Далее, известно, что различаются сочетания слов свободные и тесные, т. е. такие, которые не образуют или образуют фразеологические единства, например, «железная лопата» и «железная дорога». Для характеристики слова «железный» в первом из этих выражений безразлично, с каким существительным оно сочетается, потому что этих существительных может быть множество, хотя бы и относительное, что зависит уже от внеязыковых факторов. В поэтическом языке всякое сочетание слов в тенденции превращается в тесное фразеологическое единство, в нечто устойчивое, а не случайное. И здесь вовсе не все равно, какие именно предметы поэт называет железными, так как это ограничивает и определяет поэтическое значение слова"железный". Таким образом, можно утверждать, что у лингвистики существуют свои интересы и обязанности по отношению к явлениям поэтического языка. Нельзя дать полного и исчерпывающего ответа на вопрос, что такое язык, без обобщения данных, извлекаемых из всех без исключения областей языковой жизни, в том числе и поэтического языка. Это приводит к необходимости существования в лингвистике особого раздела, посвященный изучению закономерностей, которые обнаруживаются в том, как функционирует в исторической действительности поэтический язык.

Новизна исследования. При значительном количестве работ, посвященных различным аспектам поэтического языка, в них недостаточно места уделяется содержательности, фонетической форме языковых знаков, их экспрессивной окрашенности. Несмотря на то, что попытки рассмотреть вопрос и с этой точки зрения уходит глубоко в историю фонетического учения в лингвистике, лингвисты, как правило, обходят его молчанием, перенося всю полноту своего внимания на слово и предложение. А между тем уже в конце XVIII в. акустическая теория звукоподражания осложняется осознанием важности артикуляционно-произносительного момента, приближаясь к теории звуковой метафоры: «Читая в праотце велеречия и Парнасского стройно-гласия., а особливо там, где он в подлиннике изображает морскую бурю, раздирание парусов, треск корабельных членов и самое кораблекрушение, или во время битвы стремление сулицы так, либо стрелы, пущенной из рук богатыря. Также читая в знаменитом Князе златословия и сладкопения, Вергилии полустишие: — Voral aegnore rotexили в Горации свои плясовые стопы: — ter rede terra, и тотчас чувствую чистое и свободное стремление гласной буквы или короткой стопы перед гласной же, либо одной согласной, или долгой стопы, и вопреки тому, а с сим самым стремлением и тайную гармонию, которая, конечно, происходит от благоразумного подбора буквенных звуков, чему единственно учит наипаче знание механизма языка. Словом — через самое произношение действительно ощущаю, каким образом шумит буря, крутится водоворот и поглощается корабльили как стрела, пущенная из сильных рук, жужжит в воздухе и проч.» [Бобров, 1901: 9]. Экспрессия фонетики чрезвычайно важна прежде всего для поэтической речи, где звукозапись, звуковые повторы, поэтическая паронимия играют не последнюю роль в системе выразительных средств. Работа не претендует на создание исчерпывающей теории в области экспрессивных ресурсов фонетики, в частности, и поэтического языка в целом, но любая наука строится не только, а может быть, и не столько на рассуждениях о ее составляющих, сколько на практической работе над материалом. Но эта практическая работа значительно облегчается и имеет смысл, если исследователь ясно представляет себе, какой именно материал и для какой цели он изучает. В данном случае изучается вопрос об экспрессивных ресурсах языка прежде всего на материале творчества Г. Р. Державина и A.C. Пушкина, другие авторы не затрагиваются. Почему именно эти авторы? Творчество любого современного нам поэта воеs* принимается не только на фоне действующих норм литературного языка, но и на фоне средних беллетристических норм поэтической речи определенного периода времени. Эти нормы принадлежат поэтическому языку, с чем связана проблема извечного способа выражения: чтобы сказать новое, воплотить и передать еще никому доподлинно не известное, но близко ощущаемое поэтом содержание, необходимо преодолеть сложившиеся штампы и расхожий набор никому не принадлежащих приемов и средств. В силу главенствующей роли в истории русской литературы Г. Р. Державина и A.C. Пушкина мы считаем обоснованным исследование экспрессивных ресурсов языка в их поэтическом творчествеэто представляется особенно интересным в силу достаточной чистоты звукового и лексического материала и возможности сопоставить два существенно отличных друг от друга временных и языковых явлений.

Положения, выносимые па защиту:

1. Изначальным предметом исследования мы считаем фонетическую систему языка, которая несет в себе значительную информацию, имеет скрытый смысл. Критики теории фоносемантики были по-своему правы, когда говорили, что два-три десятка примеров не могут служить надежным доказательством в таком важном вопросе, как соответствие значения и звучания слов. Тем более что речь идет не о жестком законе, а лишь о тенденции, о стремлении формы и содержания слов к взаимному соответствию. На примере лирики A.C. Пушкина и особенно Г. Р. Державина, чье поэтическое время лежит на пересечении двух состояний языка — долитературного и формирования литературного национального языка, мы исследуем эту проблему, подтверждая факт экспрессии языка на фонетическом уровне.

2. Между фонетической значимостью и лексическим значением слова нет тождества. Фонетическая значимость порождается физическими свойствами звуков, и потому отприродна, изначальна. В ней скрыты истоки.

У" языкового значения, и сопоставление стихов поэтов двух языковых эпохярчайшее тому свидетельство.

3. Значение слова определяется совокупностью связей не только понятий, но и экспрессии. В системе же стихотворной речи могут возникать семантические пробелы, заполняемые безразлично каким в семантическом отношении словом. «Бессодержательное» слово теряет предметные связи, исчезает и основной его признак. Вместо него может выступать лексическая его окрашенность, экспрессия. Экспрессию поэтического слова усиливают теснота поэтического ряда и дуализм слова в стихотворной речи.

4. Выразительность грамматических средств в художественном тексте менее заметна, чем выразительность других пластов языка. Вместе с тем в поэтической речи Державина и Пушкина мы находим примеры выразительного использования средств грамматики, удачно употребленных в экспрессивных целях. Каждая из частей речи выполняет свою экспрессивную роль, а частотность употребления частей речи в лирике Пушкина позволяет не только опровергнуть гипотезу об основной глагольности речевого стиля великого поэта (что, собственно, сделано и без нашего участия), но и выявить особенности речи и мышления A.C. Пушкина и Г. Р. Державина, предприняв попытку сопоставительного анализа.

Теоретическая значимость диссертации определяется тем, что разрабатываемый в ней круг вопросов, связанных с изучением экспрессивных ресурсов языка в творчестве Г. Р. Державина и A.C. Пушкина, способствует развитию исследований, направленных на изучение произведений Державина и Пушкина с позиций экспрессии языка, а также на изучение фоносемантики и дуализма слова в тексте как составляющих компонентов языковой картины мира. Результаты исследования значимы в плане разработки психолингвистики, фоносемантики, когнитивной лингвистики, лингвистического анализа текста, лингвокультурологии, а также являются дополнением к теории поэтического языка различных типов текста.

Практическая ценность работы, ее прикладное значение заключается в том, что в ней делается попытка прояснить степень взаимосвязанности лингвистического и литературоведческого начал в самом понятии «поэтический язык», проследить, насколько экспрессивные ресурсы фонетики, лексики, морфологии и синтаксиса придают поэтическому языку статус не «стиля», «языка писателя» или «языка художественного произведения», а именно модуса языковой действительности.

Методы исследования. В настоящей работе для достижения поставленных задач использовались: гомогенный принцип, описательный метод, квантитативный метод, метод унификации применительно к лингвистическому исследованию, метод сплошной выборки, элементы статистического анализа и лингвистического анализа текста.

Материал исследования. Основу работы составил материал академического собрания сочинений A.C. Пушкина в 10-и томах и «Сочинения» Г. Р. Державина. Методом выборки нами изучено и систематизировано более десяти тысяч примеров фонетического, лексического, грамматического и синтаксического проявлений экспрессивных ресурсов языка.

Апробация исследования осуществлялась на Международных, Всероссийских и региональных конференциях по вопросам лингвистического анализа текста, на межвузовских Державинских чтениях и научно-методических конференциях Тамбовского института повышения квалификации работников образования.

Результаты исследований использовались в лекционных курсах и на семинарских занятиях с учителями области в ИПКРО, на занятиях со студентами — филологами Тамбовского государственного университета им. Г. Р. Державина.

Основные положения диссертации изложены в 8 публикациях.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы и приложений. Общий объем работы составляет 227 страниц, библиография включает 288 наименований.

ВЫВОДЫ К ГЛАВЕ III.

1. Исследуя экспрессивные ресурсы лексики, мы обратили внимание на разную частотность употребления тех или иных слов в лирике Г. Р. Державина и A.C. Пушкина. Данные анализа привели нас к выводу о том, что повышенная частотность существительных и местоимений в лирике Г. Р. Державина придает экспрессии стиха особый характер. Идея значимости личности человека лишь потому и только потому, что он человек, а не потому, что он дворянин или сановник, требовала обозначения, называния понятий реального мирамира отдельных, неповторимых вещей. Экспрессия личных местоимений, противопоставление концептов «я» — «ты» подчеркивает и единство поэта с окружающим его миром, и разность тех миров, в которых, нигде и ни в чем не пересекаясь, живут Поэт и придворные чиновники.

2. В поэтических текстах Г. Р. Державина и A.C. Пушкина отражены одновременно и общеязыковые морфологические нормы, и разнообразие их воплощения. Сущность экспрессивности как лексико-семантической категории заключается в ориентации экспрессивного слова на контрастность, необычность, в усилении воздействующей силы сказанного при помощи специфических средств всех уровней языка (фонетического, морфологического, лексического, синтаксического), за счет необычного стилистического использования языковых средств, интенсификации количественного или качественного аспектов обозначаемого, образных ассоциаций.

3. Особо следует остановиться на явлении безобразной образности в лирике A.C. Пушкина. Не отказываясь от образных средств, он ратует в поэзии за «прелесть нагой простоты», за отказ от «обветшалых украшений». Стремление к простоте выражения пронизывает всю стилистику Пушкина. Это помогает ему найти новые, нетрадиционные образы, искренние и естественные слова для выражения чувств. Поэтическая же образность, обобщенность рождаются из художественной оправданности каждого слова и расположения слов. У Пушкина каждое слово наполняется «мыслью целого произведения». Поэтому и нет в его стихах «лишних» слов, не оправданных замыслом и композицией произведения.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В начале века XX русский языковед Л. В. Щсрба с горечью писал, что эстетикой, экспрессией языка интересовались лишь поэты да прозаики, тогда как лингвисты не обращали внимания на эстетические возможности и экспрессивные ресурсы языка «вообще на все то, что делает наш язык, выразителем наших дум». Между тем, считал Щерба, именно разработка эстетики языка могла бы стать тем мостком между языковедением и образованным русским обществом, который был сломан во второй половине XIX века.

И хотя в течение XX века усилиями многих замечательных лингвистов утвердилось особое направление — лингвистическая поэтика — в языкознании, связанном с изучением изобразительных возможностей языковых единиц разных уровней, обучающая значимость лингвостилистического анализа художественного текста, умение объяснить языковые истоки его образности и выразительности, на наш взгляд, невелика. А значит, и шатки те устои, на которых зиждется чувство языкового вкуса, воспитывается любовь к родному языку и гордость за него.

Как показало исследование, само обращение к теоретическим исследованиям в области поэтического языка, изучение диахронического аспекта связей между поэтикой и лингвистикой, предпринятые в нашем исследовании, видятся нам достаточно своевременными. Несмотря на обилие подходов и контекстов освещения проблемы специфики художественного словоупотребления, противоречивость и неясность терминов, обозначающих особенности языка художественного произведения («язык литературного произведения», «литературный язык», «поэтический язык», «язык и стиль», «культура речи»), свидетельствуют о том, что в вопросе об экспрессивной функции языка еще немало «белых пятен». Идеи Ф. де Соссюра о том, что в языке действительно важными являются не звуки и значения сами по себе, а отношения между звуками и значениями, стали тем рычагом, с помощью которого оказалось возможным «перевернуть» всю систему знаний о фонеме, расширив определение ее функций от смыслоразличительной до семантической. В нашем исследовании мы подробно рассматриваем генезис понятия, уделив особое внимание позициям Московской и Ленинградской фонологических школ в вот уже более века не утихающей дискуссии о фонетическом символизме. Впрочем, еще Платон указывал на существование некоторых соответствий между значением и звучанием слова. И если проблема внутренней тенденции к мотивировке отношений между значением слова и его звуковой формой являет собой до сих пор открытое поле для лингвистических и психологических трактовок, то вопрос о символике отдельно взятых звуков речи в лингвистике изучается довольно активно, хотя буквально до второй половины XX века отсутствие специальных методов исследования символики звуков приводило к субъективным, часто противоречивым суждениям и препятствовало построению теории этого явления.

В целях воссоздания полной картины свойств и признаков фонемы в диссертации выделяются шесть позиций фонемы, которые характеризуют диалектическое понимание фонемы, а это, в свою очередь, заставляет по-новому взглянуть на многие проблемы языкознания. Главный же вывод заключается в том, что фонема имеет действенный, а не мертвый и неподвижный характер. И коль уж она направляет собой тождество звука и его внезву-ковой значимости, представляется разумным предположить, что и идея звукового символизма имеет право на существование именно в свете диалектического подхода к теории фонемы.

Наблюдение за гипотезами звукосимволизма еще раз подтвердили положение о том, что звук, даже отдельно взятый, вызывает подсознательные ассоциации, связанные с семантикой тех слов, в которых они были употреблены. Гипотезы первичного и вторичного звукосимволизма, однако, не нашли подтверждения в ряде экспериментов, частью поддерживая, частью опровергая каждую из них. Изучение фонетического значения остается узкопаправленным и открыто для дальнейших исследованийвозможно, и новых гипотез. В нашем диссертационном исследовании рассматривается лишь один из аспектов этой проблемы — экспрессивная окрашенность фонемы (что многими исследователями трактуется как психолингвистический феномен фонетического символизма). При этом используется все наиболее эффективное из приведенных в работе методик экспериментального исследования, гипотез о первичности или вторичности звукового символизма.

Мы установили, что фонетическое значение нельзя охарактеризовать путем указания детонатаединственно возможный путь описания звуковой символики — перечисление оценочных признаков. Легче всего выделяются оценочные признаки у слов с яркой эмоционально-оценочной окраской. На другом полюсе находятся слова, в лексических значениях которых доля оценочных признаков минимальна. Различия в лексическом и фонетическом значении можно охарактеризовать так: аспекты лексического значения взаи-мопроникающи, их границы зыбки и размыты, — полностью ни один из них измерен быть не можетфонетическое значение имеет признаковый характер, следовательно, перечень по возможности минимального числа признаков охватит самое его существо, и за пределами описания едва ли останутся какие-либо существенные моменты символики звуков.

Экспериментальные данные позволяют сделать вывод, что фонетическое значение оказывает влияние и на семантические изменения, происходящие при разного рода переносах значений, особенно в экспрессивном или художественном словоупотреблении. Ярко выраженная содержательность звуковой формы создает условия для семантических сдвигов по линии символики звучания. Например, условное значение слова фрукт не содержит ничего плохого, отрицательного. Но его звучание охарактеризовано признаками: «плохой», «грубый», «темный», «отталкивающий» и другими. Такая содержательность формы позволяет придать значению этого слова в применении к человеку отрицательную окраску.

Своеобразный аспект символики звуков речи представляют собой зву-ко-цветовые соответствия. По мнению Р. Якобсона, цветовую окраску имеют только гласные. Однако изучение ответов информантов убеждают нас в том, что часть согласных окрашивается тоже вполне определенно. В ходе эксперимента использовались как принцип свободного выбора соответствий, когда информантам поочередно предъявлялись звукитак и выбора однозначных соответствий, когда информантам предъявлялось сразу два списка — ряд из шести гласных и шесть названий цветов. Эксперимент подтвердил проявление соответствия между природой цвета и звуковым устройством языка.

В ходе исследования проблемы экспрессии фонетики в лирике Г. Р. Державина и A.C. Пушкина нами были проведены многочисленные эксперименты, результаты которых строго фиксировались. Количественное выражение результатов изменения фонетического значения позволяют построить формальную процедуру анализа этого значения в поэтических текстах, в основе которой лежит сопоставление средних оценок символики звуков с отклонениями частностей звуков в тексте от нормы. При этом стихотворный текст анализируется в буквенной записи, но, с учетом мягкости согласных, звуки встречаются в обычной речи с определенной частотностью. Носитель языка интуитивно правильно представляет себе эти нормальные частотности звуков и букв, и читатель заранее «ожидает» встретить в стихотворении каждый звук нормальное число раз. Если доля каких-либо звуков в тексте находится в пределах нормы, то эти звуки не несут специальной смысловой и экспрессивной нагрузки, их символика остается скрытой. Заметное отклонение количества звуков от нормы резко повышает их информативность, соответствующая символика как бы вспыхивает в сознании (подсознании) читателя, окрашивая фонетическое значение всего текста. Например, если в стихотворении нагнетаются звуки, средние оценки которых по шкале «светлыйтемный» соответствуют признакам «очень светлый», «светлый», то эти признаки и будут характеризовать содержательность фонетической формы тек/ / h *" ста в целом. Эффект усиливается, если в то же время «темных» звуков в тексте будет заметно меньше нормы. В системе анализа этот момент — сравнение количества различных звуков в тексте с нормой — играет очень важную роль, поэтому нормальные частотности звуков должны быть определены как можно более корректно. Поскольку текст берется в «звукобуквенном» виде, нужно определить частотность именно «звукобукв».

Обратившись к стихотворению Г. Р. Державина «Тишина» [Державин, 1987: 239], мы произвели элементарные расчеты употребления гласных звукобукв в стихотворении и сравнили их с нормативным.

Выделяются значимостью фонетического содержания звукобуквы А, О, Я, Е. По значениям звуков в признаковых шкалах они получают следующие характеристики:

А — хороший, большой, мужественный, светлый, активный, красивый, легкий, гладкий, величественный, яркий, радостный, громкий, добрый, могучий;

О — хороший, большой, светлый, активный, сильный, медленный, холодный, красивый, яркий, радостный, добрый, храбрый, могучий;

Е-хороший, нежный, светлый, активный, сильный, медленный, красивый, легкий, тусклый, храбрый, могучий;

Я — хороший, большой, мужественный, светлый, сильный, красивый, легкий, величественный, яркий, радостный, громкий, храбрый, добрый, могучий.

Общими для всех звукобукв оказываются признаки: хороший, светлый, красивый, могучий, большая часть звукобукв (3 из 4) характеризуется как большой, яркий, радостный, храбрый, добрый.

В фонетическом значении слова тишина доминируют две группы признаков, явно противоположных: 1) нежный, .женственный, тихий, темный- 2) большой, сильный, яркий, могучий.

Звуковая композиция многих пушкинских стихов начинается с заглавия. Консонантный состав заглавного слова отражается в одном из слов текста: «Мадона» — средь медленных трудов, «Наперсник» — признаний, «Признание» — напрасный. Состав многоконсонантного слова отражается в разных словах текста: «Портрет» — Она является поройСтремится до утраты сил- «Заклинание» — И с неба лунные лучи Скользят на камни гробовые, «Эпитафия младенцу» — Благословляет мать и молит за отца. Заглавие — источник звукового ряда, проходящего через стихотворение. Как отметил Д. Д. Благой, звуковой состав слова анчар, повторяющегося в тексте, отражен в словах черным, прозрачною, ручьями, дремучий, горючий. Слово утопленник начинает ряд поплетусь, полатях., впились, захлопнул, лопнул, напролет.

Исследуя экспрессивные ресурсы лексики, мы обратили внимание на разную частотность употребления тех или иных слов в лирике Г. Р. Державина и A.C. Пушкина. Данные анализа привели нас к выводу о том, что повышенная частотность существительных и местоимений в лирике Г. Р. Державина придает экспрессии стиха особый характер. Идея значимости личности человека лишь потому и только потому, что он человек, а не потому, что он дворянин или сановник, требовала обозначения, называния понятий реального мирамира отдельных, неповторимых вещей. Экспрессия личных местоимений, противопоставление концептов «я» — «ты» подчеркивает и единство поэта с окружающим его миром, и разность тех миров, в которых, нигде и ни в чем не пересекаясь, живут Поэт и придворные чиновники.

Особо следует остановиться на явлении безобразной образности в лирике A.C. Пушкина. Не отказываясь от образных средств, он ратует в поэзии за «прелесть нагой простоты», за отказ от «обветшалых украшений». Стремление к простоте выражения пронизывает всю стилистику Пушкина. Это помогает ему найти новые, нетрадиционные образы, искренние и естественные слова для выражения чувств. Поэтическая же образность, обобщенность рождаются из художественной оправданности каждого слова и расположения слов. У Пушкина каждое слово наполняется «мыслью целого произведения». Поэтому и нет в его стихах «лишних» слов, не оправданных замыслом и композицией произведения.