Теоретические и типологические проблемы описания морфонологии

В последние десятилетия наблюдается явное оживление интереса исследователей к сопоставительному изучению морфонологии различных языков — как близкородственных, так и генетически не связанных друг с другом. Однако дальнейшее развитие этой перспективной области лингвистической типологии существенно затрудняется, с одной стороны, неразработанностью ряда ключевых положений морфшсшогическсй теории, а с другой стороны — почти полным отсутствием подробных, типологически ориентированных описаний морфонологии конкретных языков. Настоящая работа, включающая в себя изложение разработанной автором общей теории морфонологии и построенную на ее основе морфонологическую модель русского языка, призвана в определенной мере способствовать преодолению этих сложностей и потому является актуальной.

Работа преследует двоякую целы разработки целостной мор-фонологической теории, применимой к материалу любых естественных языков, и создания на основе такой теории нового, как можно более подробного описания одной из наиболее сложных морфонологических систем — морфонологической системы русского языка. Для достижения этой цели в работе решались следующие основные задачи:

— анализ существующих морфонологических теорий (Н.С. Трубецкого, М. Халле и Т. М. Лайтнера, В. В. Лопатина, Е. А. Земской, Т. В. Булыгиной и др.), их достоинств и недостатков;

— выявление круга теоретических и типологических проблем, релевантных для построения общей теории морфонологии, и поиск их оптимальных решений;

— проверка полученных результатов с точки зрения их применимости к материалу разноструктурных языков;

— установление инвентаря морфонологических явлений русского языка, точных условий их реализации и степени регулярности.

Научная новизна исследования состоит в том, что в работе предлагаются ноше решения таких проблем морфонологической теории, как разграничение морфонологических и автоматических чередований звуков, направленность/ненаправленность чередований, статус так называемых «морфемоподобных отрезков» (субморфов, интерфиксов), соотношение синхронного й диахронического описания изменений внешнего облика языковых знаков и др.- вперше дается подробное описание морфонологического уровня модели языкового синтеза. Кроме того, в работе содержится самое полное на сегодняшний день (значительно более полное, чем в работах Н. С. Трубецкого, В. Г. Чургановой и других авторов) описание явлений алломорфического варьирования в русском языке, причем ряд важных закономерностей в этой области также установлен впервые.

В полном соответствии с двойственным характером стоявшей перед нами цели, работа состоит из двух частей. В первой части предпринимается исследование важнейших теоретических и типологических проблем морфонологии и предлагаются — с опорой на материал языков различных семей — пути их решения в рамках отстаиваемой автором теоретической концепции. Вторая часть представляет собой попытку целостного, основанного на единых принципах описания морфонологической системы конкретного языка (русского). Вполне очевидно, что оба компонента предпринятого нами исследования теснейшим образом связаны между собой: основным критерием состоятельности любой лингвистической теории служит адекватность осуществляемых на ее основе описаний языковой реальности (и в этом смысле вторая часть работы может рассматриваться как иллюстрация теоретических положений, выдвинутых в ее первой части), а с другой стороны, никакое описание языка не будет успешным без предварительного разрешения целого ряда чисто теоретических вопросов (и в этом смысле первая часть работы может рассматриваться как необходимый этап подготовки к описанию русской морфонологии, которому посвящена ее вторая часть).

Как явствует из сказанного выше, настоящая работа написана, по сути дела, на стыке трех теснейшим образом связанных между собой, но все же различных сфер лингвистической деятельности — теоретической морфонологии, морфонологии русского языка и морфонологической типологии. В связи с этим представляется целесообразным хотя бы краткое изложение истории развития каждой из этих трех дасциплин, а также нынешнего состояния морфонологических исследований.

Становление морфонологии как особой лингвистической дисциплины, изучающей прежде всего фонологическую структуру морфем и закономерности их звукового варьирования, произошло в конце 20-х — начале 30-х годов XX века прежде всего благодаря ряду работ Н. С. Трубецкого [Трубецкой 1929, 1931/196?, 1934/ 1987], а также статье польского лингвиста X. Улапшна [Улапшн 1931]. Практически в тот же период началось и целенаправленное изучение морфонологии русского языка (это обстоятельство представляется вполне естественным, учитывая русское происхождение самого E.G. Трубецкого и в целом ту огромную роль, которую русские лингвисты играли в деятельности Пражского лингвистического кружка), первым этапом которого стала замечательная, хотя и часто недооцениваемая книга Трубецкого «Das morphonolo-gische System der russischen Sprache» [Трубецкой 1934/1987].

Несмотря на то, что провозглашение пражскими лингвистами автономности морфонологии и осознание ее важности для изучения морфологии большинства естественных языков были поддержаны американскими дескриптивистами, а позднее — многими западноевропейскими и советскими исследователями, внимание, проявляемое к этой области языкознания, практически всегда оставалось очень небольшим и совершенно неадекватным ее действительной роли. При этом возрастание и падение интереса к теоретическим проблемам морфонологии как таковым в течение всех шести десятилетий, прошедших со времени выхода первых работ Н. С. Трубецкого, происходило практически синхронно с увеличением/ уменьшением активности русистов в сфере описания морфонологии русского языка. Так, самой яркой эпохой в развитии морфонологии стал период с конца 60-х до начала 80-х гг. Поскольку среди всех лингвистических дисциплин морфонология наиболее тесно связана с морфологией, нет никаких сомнений, что этот «морфонологический бум» явился прямым следствием «морфологического бума» 60-х. Именно в 60-е — 70-е года были опубликованы такие важные работы по теории и истории морфонологии, как [Гард 1965; Чурганова 1967, 1980; Ворт 1967, 1968, 1972аТолстая 1971; Килбери 1974; Булыгина 1975, 1977; Вайби, Брюэр 1980] и др. Вехой, обозначившей конец этого этапа развития теоретической морфонологии, можно считать практически одновременный выход в середине 80-х годов трех монографий, сами названия которых — «Морфонология в описании языков» у E. G Куб-ряковой и Ю. Г. Панкраца [Кубрякова, Панкрац 1983], «Morpho-nologv: the dynamics of derivation» у В. Дресслера [Дресслер 1985] и «Морфонология» у В. Б. Касевича [Касевич 1986] - свидетельствовали о претензиях авторов на итоговый, обобщающий характер их работ.

Но этот же период с конца 60-х по начало 80-х годов без всяких натяжек может быть назван «золотым веком» в изучении морфонологии русского языка, ознаменовавшимся выходом статей М. Халле [Халле 1961], Т. М. Лайтнера [Лайтнера 1965, 1966], Д. С. Борта [Ворт 1971, 19 726, 1975 и др.], H.A. Янко-Триниц-кой [Янко-Триницкая 1970, 1971, 1975], диссертации А. К. Поливановой [Поливанова 1976а], монографий В. Г. Чургановой [Чурганова 1973] и Н. Е. Ильиной [Ильина 1980], а также целого ряда работ других авторов (A.A. Зализняка, Т. В. Булыгиной, H.A. Еськовой, Е. А. Земской, В. В. Лопатина и И. О. Улуханова, И. А. Мельчука, Ю. С. Маслова, М. В. Панова и др.), затрагивавших морфоиологическую проблематику наряду с другими аспектами изучения русского языка, но содержавших ряд важных результатов в этой области. Помимо уже упоминавшегося «морфологического бума», оживление исследований по русской морфонологии было во многом обусловлено появлением выдающейся статьи P.O. Якобсона «Russian conjugation» (см. [Якобсон 1948/1985]). Опубликованная еще в 1948 году и содержащая набор простых, эксплицитных и универсальных правил взаимного приспособления основ и окончаний, входящих в состав русских глагольных форм, эта статья была оценена по достоинству с некоторым опозданием, однако к началу 60-х годов получила широкую известность и даже вызвала к жизни целый ряд «подражаний», оперировавших с материалом других славянских языков.

Тем не менее даже и в этот период относительного благополучия морфонология продолжала оставаться на периферии основных путей развития лингвистики XX века и, в частности, игнорировалась целым рядам крупных научных школ (прежде всего, западноевропейских). Поэтому нет ничего удивительного, что с середины 80-х годов ситуация в этой области начала быстро меняться к худшему: количество работ по общей теории морфонологии во всем мире пошло на убыль, а изучение русской морфонологии вообще оказалось в глубоком кризисе. Показательно, что почти все вышеперечисленные лингвисты к началу 80-х годов по разным причинам отошли от активной работы в данной области, а приток в нее новых имен полностью прекратился еще раньше — лет 20−25 назад.

Можно было бы предположить, что столь глубокий и, как теперь уже ясно, достаточно продолжительный спад интереса к морфонологии вообще и к русской морфонологии в частности носил объективный характер и был вызван просто исчерпанностью соответствующей проблематики (как это произошло, например, с классической фонологией). Между тем подобное предположение не имеет ничего общего с действительностьючтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить такие ставшие уже хрестоматийными высказывания, как «хотя необщепринятость тех или иных теоретических представлений — отнюдь не исключение и для любой другой области лингвистического исследования, морфонология занимает в этом отношении едва ли не первое место» [Булыгина 1977, с. 207] и «. до сих пор не существует ни одного полного, синтетического описания русской морфонологии.» (С.М. Толстая, комментарий к «Морфонологической системе русского языка» Н. 0. Трубецкого). А поскольку отход лингвистов от морфонологических исследований обусловила отчасти смена научной мода, а отчасти ряд других, по большему счету столь же случайных факторов, но уж никак не то обстоятельство, что в этой области «все стало ясно», их возобновление на новом этапе представляется настоятельно необходимым.

Что же касается морфонологической типологии, то при отсутствии сколь-нибудь целостных морфонологических теорий и острой нехватке должным образом упорядоченных фактических данных (напомним, что русский язык — едва ли не наиболее изученный с точки зрения морфонологии язык мира!) говорить о ней всерьез, по сути дела, невозможно. За последние 30 лет в Европе и США было опубликовано немало работ, посвященных описанию морфонологии нескольких близкородственных языков — славянских ([Станкевич 1966; Бернштейн 1968, 1974; Борт 1973] и др.- особого упоминания заслуживает замечательная статья A.A. Зализняка «Морфонологические модели л у ц? — Лучинъ и Л у к t — Лукинъ в славянских языках», см. [Зализняк 1991]), романских' [Вайби, Врюэр 1980], бантоидных языков Центральной Африки [Виноградов 1972] и т. д. — или генетически не связанных языков сходной структуры, например, агглютинативных [Золхоев 1980], а также отдельным морфонологическим явлениям — изменениям звуков на морфемных стыках, так называемым сандхи [Аллен 1962], гармонии гласных [Issues 1980] и т. д., однако все эти исследования практически несоотносимы друг с другом и не дают сколько-нибудь ясного представления о типологии морфонологических процессов.

Таким образом, отнюдь не будет преувеличением сказать, что морфонология, созданная более 60 лет назад великим русским лингвистом Н. С. Трубецким и представляющая собой один из наиболее загадочных и увлекательных разделов лингвистики, в настоящий момент находится еще только в начале своего пути.

— 15.

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ И ОБОЗНАЧЕНИЯ 1. Сокращения и обозначения, используемые во всем тексте работы. а. п. — акцентная парадигма (см. [Зализняк 1986]) авт. — автор английск. — английское буд. — будущее время в. — век вв. — века вин. (пад.) — винительный падеж г. — год гг. — года дат. (пад.) — дательный падеж диал. — диалектное др.-греч. — древнегреческое др.-русск. — древнерусское ед. (ч.) — единственное число жарг. — жаргонное ж. р. — женский род зват. (пад.) — звательный падеж и (мн.) др. — и (многие) другие и нек. др. — и некоторые другие и под. — и подобные и т. д. — и так далее и т. п. — и тому подобные им. (пад.) — именительный падеж им.-вин. (пад.) — имешиельно-винителышй падеж л. — лицо литовок. — литовское мн. (ч.) — множественное число м. р. — мужской род напр. — например наст.-буд. вр. — настояще-будущее время несвоб. — несвободно образуемая форма (см. [ООРЯ, с. 7]) неск. — несколько несов. вид — несовершенный вид окказ. — окказиональное опр. — определенная форса перф. — перфект повел, накл. — повелительное наклонение предл. (пад.) — предложный падеж прич. действ, наст. — действительное причастие настоящего времени прич. страд, наст. — страдательное причастие настоящего времени прич. страд, прош. — страдательное причастие прошедшего времени прост. — просторечное прош. вр. — прошедшее время разг. — разговорное редк. — редкое род. (пад.) — родительный падеж русск. — русское с. — страница сл. — следующий см. — смотри сов. вид — несовершенный вид совр. — современное спец. — специальное спр. — спряжение ср. — сравни ср. р. — средний род стар. — старое т. — том твор. (пад.) — творительный падеж т. е. — то есть т.к. — так как турецк. — турецкое уйг. — уйгурское устар. — устаревшее финск. — финское ч. — часть pl. t. — plurale taut um sg. t. — singulare tantum vs. — versus (при подчеркивании противопоставления) ММП — исходное морфонологическое представление (см. § 3) ТМП — терминальное морфонологическое представление (см. §.

3).

МФН— морфонологический.

ПС — переходное смягчение согласных (см. 3.0) РЯ — (современный литературный) русский язык IM — тематическая морфема или последовательность морфем (см. 3.0).

V — любой гласный 3? — смягчающий гласный «V — несмягчающий гласный С — любой согласный.

С1 — любой парно-мягкий согласный К — заднеязычный согласный (ж, г или х) или ц I — шипящий согласный (ж, ш, ч или щ) N — носовой согласный (н или ж) й — сонорный согласный (р, л, ж, н) ус{ - исходное морфонологическое представление морфемы ус (см. § 3) ус+Л| - исходное морфонологическое представление словоформы ус (см. § 3) ус+А} - промежуточное или терминальное морфонологическое представление словоформы ус (см. § 3) {а} - морфонема, а ус/ - фонологическое представление словоформы ус /а/ - фонема, а ус] - фонетическое представление словоформы ус? кот//кош| - исходное морфонологическое представление морфемы, имеющей супплетивные морфы (см. § 3) галош/калош| - исходное морфонологическое представление морфемы, имеющей вариантные морфы (см. § 3).

0 — значимое отсутствие (нулевая морфема) А — незначимое отсутствие (пустая цепочка) # - граница грамматического слова ++ - граница между приставкой и основой + - граница между основой и аффиксом (!мфн) — морфонологически аномальная словоформа (см. [Поливанова 1976а- 19 766]).

2. Сокращения и обозначения, используемые в формальной записи морфонологических правил.

— эпентетический элемент вставляется между двумя морфемами, не принадлежа ни одной из них (см. [Барулин 1979, с. 18, 20−21]).

4 — в результате слияния конечной согласной основы и начальной согласной аффикса морфемная граница проходит «внутри» морфонемы (или изофункционального одной морфонеме сочетания морфонем).

Б — губной согласный (б, п, б, ф, л) Т — зубной согласный (o, т, з, с) АЫ — аблаутный глагольный корень (см. 3.6.0) Асс (В)=а — мотивирующая основа принадлежит акцентной парадигме а.

Асс (jа)1)="+" - условное ударение падает на морфему ja^ Асс (о)="-" - условное ударение не падает на морфонему {о} Асс (РРР)="+" - действительное ударение падает на суффикс страдательного причастия прошедшего времени.

Асс=а — лексема, в которой происходит чередование, принадлежит акцентной парадигме, а Adj — прилагательное Athem — атематический глагол (см. 3.0) Aus (В) — конечная цепочка морфонем мотивирующей основы В — мотивирующая основа.

В = {Pref, RcLjRdg} - мотивирующая основа содержит префикс или является сложной (см. 2.3.5, 3.7.6).

В е Fem — мотивирующая основа относится к женскому роду фЗ согласный, подвергшийся переходному смягчению (см. 3.1.1).

Cn — цепочка согласных произвольной' длины.

СЛ — последовательность двух одинаковых согласных.

CtC8 — последовательность двух разных согласных.

С" - суффикс морфонологического класса «С1» (см. 2.3.0).

Decljj — II склонение.

Declni — III склонение.

Deg (masc) — ступень чередования, выступащая на уровне терминального морфонологического представления в форме мужского рода прошедшего времени данного глагола (см. 5.2.1).

Deg (B) — ступень чередования, выступающая на уровне терминального морфонологического представления в мотивирующей основе (см. 5.2.1).

FlMj — адъективная флексия.

Plj — флексия существительных I склонения.

Pig — субстантивная флексия it. — факультативно.

Indif — «индифферентный» суффикс (см. 5.2.1) Lim — граница морфемы или словоформы Monosyll — односложная основа или корень N Sg — именительный падеж единственного числа N. рг. — имя собственное Neutr — средний род.

РРР — страдательное причастие прошедшего времени.

Praes — настояще-будущее время.

Pref — приставка.

Рге1'уЬ — глагольная приставка.

Rd — корень.

RdAthem ~ К0Рень атематического глагола S — существительное.

SufAdj — адъективный суффикс SufD — доминантный суффикс (см. 3.7.5) Sufproc — субстантивный суффикс с процессуальным значением.

Suf. der. — словообразовательный суффикс Term. gen. — термин родства Them — тематическая морфема.

ThemInf — тематическая морфема" маркирующая подпарадигму инфинитива — прошедшего времени (см. 3.0).

Thempr — тематическая морфема, маркирующая подпарадигму настояще-будущего времени — императива (см. 3.0) Тор — топоним.

TORT — корень, подверженный чередованию полногласия — неполногласия (см. Приложение 3).

TRAT — неполногласный морф корня, подверженного чередованию полногласия — неполногласия (см. Приложение 3) V' - беглый гласный v- - беглый гласный в сильной позиции — беглый гласный в слабой позиции V* - гласный полного образования.

V? — «потенциальный гласный» (последовательность V1G, в определенных случаях преобразуемая в Vgсм. 3.5.3) i — гласный, несущий действительное ударение Vb — глагол.

Pause" - между словоформами отсутствует фонетическая пауза о|Сопс — соединительный гласныйо-/-е-, выступающий в сложных словах типа паровоз, землепроходец jо’к|N — любой суффикс вида (о'к| (см. Приложение 1).

— 366 -Заключение.

Подводя итоги нашего исследования, мы можем выделить несколько моментов, представляющихся нам наиболее существенными.

Становление морфонологии, ее выделение в самостоятельную отрасль науки о языке и ряд наиболее значительных успехов теснейшим образом связаны с деятельностью русских лингвистов и с изучением русского языка (а также — в несколько меньшей степени — других языков славянской группы). Однако для построения полной и адекватной морфонологической теории материала одного языка (или даже группы близкородственных языков) никоим образом не достаточнотакая теория может быть построена только с учетом максимального количества данных из области морфонологии языков самого различного строя, а также достижений общей типологии и сравнительно-исторического языкознания.

Наиболее перспективной базой для для разработки такой морфонологической теории представляются основные положения динамико-синтетического подхода к описанию языка, развивавшегося такими исследователями, как Д. С. Борт, Т. В. Булыгина, В. Г. Чурганова, А. К. Поливанова и др. Модель синтеза означающего словоформ, разработанная в русле синтетического подхода в настоящей работе, как кажется, в достаточной мере независима от особенностей тех или иных конкретных языков и может претендовать на определенную универсальность.

Исследование морфонологических процессов, характерных для языков, «непохожих» на флективные языки типа русского, литовского или древних индоевропейских, но также обладающих достаточно развитой системой сегментных чередований, существенно изменяет наши представления о характере этих процессов. Так, общепринятое положение о направленности чередований оказывает.

П£! гч оо (— ся не вполне адекватньм в применении к такому хорошо известному, но почти не рассматривавшемуся с собственно-морфоноло-гической точки зрения явлению, характерному для уральских, тюркских, монгольских, дагестанских и других языков, как аффиксальный сингармонизм. Аналогичным образом, расширение типологической перспективы позволяет не просто отказаться применительно к служебным морфемам от традиционной трактовки уникального чередования как супплетивизма, но и сформулировать ранее не выдвигавшуюся типологическую универсалию: если в каком-либо языке имеет место алломорфическое варьирование, то в этом языке найдется хотя бы одна служебная морфема с уникальным для данного языка распределением алломорфов.

Изучение с точки зрения морфонологии языковой истории также позволяет прийти к целому ряду любопытных выводов. Пожалуй, самый неожиданный из них состоит в там, что фонетические и грамматические изменения, происходящие в тех или иных классах словоформ, часто «защищают» глубинно-морфонологические репрезентации этих словоформ от упреков в произвольности и нереальности, потому что могут быть наилучшим (а иногда и единственным) образом объяснены именно на основе этих репрезентаций, полученных, заметим, на основании строго синхронного анализа языковых фактов. С другой стороны, крайне неточным оказывается широко распространенное представление о том, что едва ли не все синхронные морфонологические чередования восходят к чисто фонетическим историческим изменениям: в действительности многие из таких чередований имели морфонологический статус уже в момент своего возникновения, а некоторые другие вообще возникли вследствие грамматических перестроек.

Опыт описания системы морфонологических чередований русского языка, предпринятый нами во второй главе работы, свидетельствует о том, что «синтетические» описания морфонологии имеют право на существование. Более того: мы твердо убеждены, что достижение морфонологической типологией статуса полноправного раздела сопоставительного языкознания со своим аппаратом, задачами и т. д. возможно лишь с появлением максимально подробных и выполненных по единой методике описаний такого рода, охватывающих по крайней мере несколько десятков языков.

Тем не менее сведения о морфонологии языков различных семей и групп, накопленные лингвистами к настоящему моменту, при всей своей отрывочности, а зачастую — и ненадежности, уже и. сейчас позволяют не только наметить, но и успешно решить целый ряд нетривиальных задач, имеющихся в этой области.

В качестве примера такой задачи можно назвать изучение корреляций между принадлежностью морфем и словоформ к тем или иным грамматическим классам и их морфонологическими свойствами: хорошо известно, например, что во многих языках (русском, французском, персидском, кетском и др.) глагольное словоизменение характеризуется куда более богатой системой чередований, чем именное, деривационные морфемы вызывают иные изменения в основах, чем флексионные, и т. д. Имеющийся в нашем распоряжении материал русского и других языков дает основания предполагать, что такого рода корреляции типологически устойчивы, т. е. существует иерархия «морфонологической силы» грамматических морфем (глагольные аффиксы в целом требуют больших изменений в основах, чем именные, словообразовательные — чем словоизменительные, к которым, однако, приближаются диминутивы, и т. д.), но, разумеется, данная гипотеза требует проверки на максимально обширной и репрезентативной выборке идиомов.