Политическая метафора в немецком и русском языках

Международная и межкультурная и коммуникация всецело проникают во многие сферы человеческой жизни. Среди наиболее важных областей можно назвать область политики.

Политические изменения в России повлекли за собой изменения в общественном сознании, отражающиеся на системе языка в целом, и в частности, на языковых средствах, используемых в политическом дискурсе. Современный этап в развитии лингвистики характеризуется переносом внимания в изучении языка с анализа структуры языковой системы на анализ функционирования языковых средств в речи, с письменной формы языка (например, изучение текстов художественной литературы) на разнообразные формы устной речи. В настоящее время в исследовании языка преобладают коммуникативно-функциональный и лингвокультурологический подходы, что обусловлено расширением границ всех сфер человеческой жизни, постепенным выходом в единое мировое пространство, а следовательно, и возникновением острой необходимости решения проблем, связанных с межкультурной коммуникацией.

На сегодняшний день имеется достаточное количество трудов на тему внешней политики, международных отношений и дипломатии. В тоже время, крайне мало работ посвящено коммуникативному и языковому аспектам в этой областичисло исследований, по сопоставительному анализу языка политики разных стран, в том числе, России и Германии, очень незначительно.

В связи с этим представляется важным проследить и сопоставить процессы в немецком и русском политическом дискурсе в лексико-семантическом аспекте, причем для нас интерес представляет не только и не столько общественно-политическая лексика как таковая, сколько особенности функционирования той или иной лексико-семантической единицы в современном русском и немецком политическом дискурсе.

Перед тем как перейти к содержанию работы, необходимо уточнить само понятие политического дискурса, поскольку его трактовка неоднозначна.

Понятие «дискурс» было предложено М. Фуко еще в 60-е годы. Он писал: «Задача состоит не в том — уже не в том, чтобы рассматривать дискурсы как совокупность знаков (то есть означающих элементов, которые отсылают к содержаниям или представлениям), но в том, чтобы рассматривать их как практики, которые систематически образуют объекты, о которых они говорят» [Цит. по Миллер А., 1997, 47]. Ссылаясь на это высказывание, А. Миллер дает следующее определение: «Дискурсотложившийся и закрепленный в языке способ упорядочения действительности и видения мира. Выражается в разнообразных (не только вербальных) практиках, а следовательно, не только отражает мир, но проектирует и сотворяет его» [Миллер А., 48].

Согласно Н. Д. Арутюновой, дискурс — (от французского discours — речь, выступление) — связный текст в совокупности с экстралингвистическими (прагматическими, социокультурными, психологическими и другими факторамитекст, взятый в событийном аспектеречь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания (кс>гнитивных процессах). Дискурс — это речь, «погруженная в жизнь» [Арутюнова Н.Д., 1990, 136].

Ю.С. Степанов трактует дискурс как «язык в языке, но представленный в виде особой социальной данности» [Степанов Ю.С., 1995, 44]. Дискурс существует прежде всего и главным образом в текстах, таких, за которыми встаёт особый мир. В мире всякого дискурса действуют свои правила. Это — «возможный (альтернативный) мир». Каждый дискурс — это один из «возможных миров». Можно сказать, что «политический дискурс» представляет мир политики.

А.Н. Баранов и Е. Г. Казакевич определяют политический дискурс следующим образом: «Совокупность всех речевых актов, используемых в политических дискуссиях, а также правил публичной политики, освещенных традицией и проверенных опытом, образует политический дискурс» [Баранов А.Н., Казакевич Е. Г., 1996, 6].

В данной работе мы опираемся на определение дискурса в трактовке Н. Д. Арутюновой.

Дискурс включает паралингвистическое сопровождение речи (мимика, жесты), выполняющее следующие основные функции, диктуемые структурой дискурса: ритмическую (автодирижирование), референтную (связывающую слова с определенной предметной областью приложения языка), семантическую (например, мимика и жесты, сопутствующие определенным значениям), эмоционально-оценочную, функцию воздействия на собеседника (иллокутивную силу, например, побуждения, убеждения) [Арутюнова Н.Д., 1990, 136].

Политический дискурс изучается в совокупности с соответствующими «формами жизни" — в политический дискурс в частности, входят газетно-публицистические тексты (репортажи, интервью и пр.), ораторские выступления, которые посвящены политике, парламентские дебаты, официальные тексты на политическую тему, например постановления, указы, законы и, наконец, политологические статьи, т. е. статьи, в которых политика рассматривается с научной точки зрения. Каждая из этих разновидностей политического дискурса преследует свои цели: цель официальных постановлений, указов, законов — создать юридическую базу для политической деятельностицель газетно-публицистических статей, ораторских выступлений — воздействовать на адресатацель научных, политологических работ состоит в том, чтобы изучить политическую жизнь и постараться дать ей максимально объективную оценку.

В нашей работе политический дискурс рассматривается не во всей совокупности его составляющих. Основное внимание акцентируется на метафоре в публицистических текстах.

Специальных сопоставительных исследований по теме «Политическая метафора в немецком и русском языках» не проводилось. В то же время, культурологическая, психологическая и гражданская история минувшего столетия свидетельствует о том, что именно русское и немецкое политическое «слово» играло значительную историческую роль в жизни наших странах. Разнообразные сферы знаний и профессий, как в России, так и в Германии, напрямую связаны с феноменом политической речи. Поэтому так важно изучать в сопоставительном плане особенности этих двух языков именно в сфере политического дискурса. Представляется особенно интересным период с начала 90-ых годов по сегодняшний день, когда на смену советскому политическому языку, с его сложившимися штампами и языковыми клише, пришел новый язык. Современный политический язык в России сильно отличается от советского, и прежде всего в лексико-семантическом аспекте. Политический язык в объединившейся Германии также претерпел ряд изменений, отразив на языковом уровне те жизненно важные процессы, которые происходили в стране.

На изменения в языке русской прессы первым, еще в начале эпохи перестройки, обратил внимание М. В. Панов. Он отметил следующие основные явления: диалогичностьусиление личностного началастилистический динамизмявления «переименования» (в широком смысле) — сочетание резко контрастных стилистических элементов не 11 только в пределах текста, но и в пределах словосочетания (словосочетания строятся как семантические и стилистические контрасты, что «сдвигает, изменяет значение слова. Оно становится метафорическим, метонимическим, сужает или расширяет свое значение») [Панов М.В., 1998, 23]. Особо важным представляется вывод, к которому приходит автор, сравнивая предшествующий период с современным: «В 30—60-е годы господствовало такое отношение к литературному языку: норма — это запрет. Норма категорически отделяет пригодное от недопустимого. Теперь отношение изменилось: норма — это выбор. Она советует взять из языка наиболее пригодное в данном контексте» [Ук. соч., 27]. Необходимо отметить, что подобный взгляд на норму является точкой зрения М. В. Панова. Под стилистической нормой традиционно принято понимать «принятую обществом в данный исторический период совокупность правил, которые регламентируют использование слов в зависимости от сферы употребления. Стилистические нормы изменчивы и отражают те языковые варианты, которые наиболее распространены в практике использования» [Лингвистическая энциклопедия, 421]. Но тенденции, выявленные М. В. Пановым, нашли отражение в последующих исследованиях других лингвистов.

На негибкость и формальность советского политического дискурса указывает Е. В. Какорина. По её наблюдениям советский политический дискурс (особенно в период с середины 60-ых до середины 80-ых гг.) представлял собой неестественно стабильную систему. Круг тем был заранее задан, оценки были социально санкционированы, существовала устоявшаяся система фразеологических средств, использовались отобранные в ходе становления традиции образы — клише [Какорина Е.В., 1992, 18].

Для нас особо интересны и полезны следующие выводы, к которым приходит данный автор в своей работе, исследуя стилистические изменения языка газеты в современной России:

Произошли изменения общих параметров стилистической нормы. а) Разные факторы (переход на новый код, коммуникативное намерение автора) приводят к возрождению такого органичного свойства газетного текста, как стилистической раскованности. Это явление соответствует «плюрализму» (многообразию индивидуальных лексиконов, представленных в газетном языке без предварительной модификации, правки). б) Фактор темы сообщения утрачивает релевантность, т. е. из содержательной структуры текста устраняется основной стилеобразующий центр. В советские времена именно тема задавала способ создания текстов в соответствии с газетной нормой, т. е. она определяла функционально-коммуникативный тип текста (основную интенцию и языковые средства ее воплощения).

Основу стилистической нормы языка советской прессы образовала схема распределения языковых средств (парадигма «трех стилей»: высокое I нейтральное — сниженное). «Верхним» полюсом была «передовая статья» и всякого рода официальная информация, а «нижним» — фельетон. [Какорина Е.В., 14−15].

Как отмечает Е. В. Какорина, новая система унаследовала от разрушенной старой лишь ее «нижний» полюс. Признаки фельетона распространены на все функционально-коммуникативные типы текстов. Фельетон как самостоятельный жанр почти целиком исчезает из газеты- «фельетонные» правила построения текста применяются для всех типов текстов.

И.П. Лысакова в своих социолингвистических исследованиях советской прессы отмечает, что монополия одной партии на прессу привела к преобладанию официально-делового стиля во всех изданиях. Уже к концу первого десятилетия советской власти, по мере укрепления командно-административной системы, во всех газетах появились директивно-императивные интонации, нивелировался стиль разных изданий. В прессе утвердился казенный язык, который был не столько следствием неграмотности журналистов, сколько результатом тоталитаризации политической системы. Жесткая идеологическая цензура привела к преобладанию стандарта над экспрессией во всех типах изданий, породила «канцелярит» — особый советский «новояз», отражающий бюрократический стиль общения [Лысакова И.П., 1993, 17]. Далее автор, изучая вопрос о том, какое влияние перестройка оказывала на общество, а следовательно и на язык прессы, приходит к следующим выводам: дозволенная в связи с перестройкой гласность привела к демократизации общества, а демократизация общества повлекла за собой демократизацию языка. Язык новой прессы стал отличаться невиданной в советские времена раскованностью стиля. Особенно четко, по мнению И. П. Лысаковой, эти изменения вырисовывались в 1987 году, когда интеллектуальные демократические издания начали приоткрывать «железный занавес» информацииони стали намеренно разрушать пропагандистские формулы советской эпохи. Итак, на фоне разрушения политической системы происходила дестандартизация языка прессы [Лысакова И.П., 98−107].

X. Шпрауль, рассматривая современный политический язык, пишет: «Сегодняшние изменения в лексике публицистики связаны с отказом России от диктатуры советской власти и связанного с ней авторитарного строя, установление которых повлекло за собой в 20-е годы и последующие десятилетия <.> семантические сдвиги в сторону идеологизированного сужения слова» [Шпрауль X., 141].

Определенное сходство прослеживается в политическом дискурсе Германии. Но, говоря о немецком политическом языке, необходимо учитывать тот факт, что проблема подчинения и зависимости стилистики и семантики от советской идеологии и цензуры была свойственна лишь ГДР. Именно здесь, также как и в политическом дискурсе СССР, стабильная система с заданным кругом тем, которые определяли функционально-коммуникативный тип текста, была не естественной, а установленной. Политический язык ГДР негибок, формален и законсервирован. В ФРГ язык политики развивался иначе и, соответственно актуальными являлись другие лингвистические проблемы (например, засилие англицизмов в языке прессы и телевидения). Поэтому, в объединенной Германии система стилистических норм не претерпела столь сильных изменений, как это произошло в постсоветской России- «раскованность стиля» не наблюдается и в наши дни. Существенному изменению подвергся круг тем, оценки и идеологический характер текстов политического содержания. Это отразилось и на тематике немецких лингвистических^{исследований,} посвященных проблемам языка и политики. Так, большинство работ западногерманских лингвистов (Dieckmann W., Moser Н.) посвящено проблеме дивергентного развития современного немецкого языка в период существования ГДР (das sprachliche Ost-West-Problem) [см., напр., Dieckmann W., 1967]. Анализируя конкретные проявления «языковой проблемы Востока и Запада», некоторые лингвисты ФРГ рассматривали появление в немецком языке ГДР новых слов и выражений как процесс развития «языка функционеров» (Funktionarsprache, Parteichinesisch), сравниваемого порой даже с языком третьего рейха [см. Moser Н., 1962, 41]. Работы восточногерманских лингвистов (Schmidt W., Neubert Л.) написаны с марксистских позиций и ставят себе целью вскрытие механизма использования языка в качестве инструмента идеологической борьбы.

В Германии после объединения появилось большое количество исследований, посвященных политическому дискурсу в языке СМИ. Из работ последних десятилетий следует отметить «Fernsehnachrichte» Э.

Штрасснера [Strassner Е., 1982], которую можно охарактеризовать как работу дискурсивного плана, поскольку она носит междисциплинарный характер и рассматривает как производство и восприятие теленовостей, так и лингвистические аспекты их функционирования: семантические и стилистические особенности сообщений агентств, анализ различных жанров дискурса в показе теленовостей, изучение связей между текстом новостей и визуальной информацией. Несомненный интерес представляет и работа Х.-Х. Люгера «Die Pressesprache» [Luger Н.-Н., 1995], которая посвящена типологии жанров текстов в прессе, лингвостилистическому и риторическому анализу образцов всех жанров.

Известно, что лексика — самый динамичный ярус языка, который быстрее и более наглядно, чем другие ярусы, реагирует на политические, I социальные и экономические изменения общества. «Непосредственная обращенность лексики к внеязыковой действительности, — пишет в этой связи Д. Н. Шмелёв, — является её существенной особенностью по сравнению со всеми другими областями языка, и вряд ли всестороннее исследование лексики осуществимо без учета этой особенности» [Шмелев Д.Н., 1973, 15]. И действительно, связь лексики с внеязыковой действительностью ещё более очевидна, когда речь идет о политическом дискурсе. Однако следует отметить, что причинами изменения языка газеты считаются не только экстралингвистические факторы, но и внутриязыковые. Язык изменяется не только и не столько под влиянием внутриязыковых потребностей, поскольку система языка, как и все в природе и обществе, подчиняется основному закону диалектики, закону единства и борьбы противоположностей. В языке несколько таких противоположностей (антиномий), именно под влиянием общественного развития приходят в действие механизмы, стимулирующие «борьбу» внутри каждой антиномии. Влияние со стороны общественных факторов и приводит в движение так называемые антиномии, в результате чего в них побеждает то начало, которое больше отвечает потребностям общества.

В настоящее время в лексике СМИ особенно заметны противоречия говорящего (пишущего) и слушающего (читающего), информационной и экспрессивной функций языка. Это противоречие обычно разрешается в пользу адресанта, который выбирает языковые средства для выполнения своего коммуникативного намерения. Следовательно, противоречие информационной и экспрессивной функций языка разрешается в пользу экспрессивной. По этому поводу пишет Е. В. Какорина: «В сфере массовой коммуникации (далее МК) все виды текстов, включая „протипически“ информационные жанры новостей, обязательно содержат не только сообщения, но и аксиологические высказывания или их компоненты. Это связано с ориентированностью любой информации в МК на воздействие» [Какорина Е.В., 1996, 412].

Технологии речевого воздействия сегодня разработаны настолько, что могут реально и существенно влиять на поведение масс, на исход выборов, на популярность того или иного политика или политического проекта и т. д. Поэтому представляется чрезвычайно важным изучать и описывать политическую речь, в частности метафору в языке политики.

Политический дискурс разных культур последних десятилетий XX века сильно метафоризирован. Это связано с общей метафоризацией человеческого сознания [см. Баранов А. Н., Казакевич Е. Г., 1991, 184−193]. Изучение политических метафор дает выход на общественное сознание, что позволяет не только фиксировать положение дел, но и выявлять общие тенденции представлений о мире в разных культурах. Каждая метафора формирует модель восприятия политической действительности, в которой отражаются представления о роли и месте действующего политического субъекта.

Таким образом, метафора является не только средством привлечения внимания потенциальных избирателей. Ее роль в политической коммуникации не ограничивается сугубо художественной стороной. Метафора активно используется при построении картины мира в политической сфере, причем используется настолько эффективно, что ее присутствие, ставшее неотъемлемой частью политических текстов, незаметно массовому потребителю, что, в свою очередь, позволяет воздействовать как на его сознание, так и на бессознательные компоненты его психики.

Поскольку метафора в политической сфере оказывается средством формирования представлений, это предполагает изучение когнитивных, а не только экспрессивных аспектов метафоры. В целях воздействия на адресата в СМИ интенсивно используется метафора, так как «чем образнее речь, тем она ярче, живее, тем сильнее воздействует на того, к кому обращена» [Телия В.Н., 1995, 5], т. е. метафора используется не только как образное средство, но и как средство оценки. По мнению О. П. Ермаковой в современный период «весь „арсенал“ метафор используется прежде всего для изображения негативных сторон политики, экономики, социальной обстановки в целом для „разоблачения“, точнее — образного обругивания политического противника» [Ермакова О.П., 1996, 55].

Преобладание экспрессивной функции в языке газеты также отчетливо проявляется в интенсивном употреблении говорящим сниженных лексических средств, так как, по точному замечанию В. Г. Костомарова, «замена более обычного для книжной речи слова его разговорным или просторечным эквивалентом объясняется несомненно тем, что необычное, как-то' маркированное дает искомый экспрессивный эффект, делает текст конструктивно-газетным» [Костомаров В.Г., 1971, 124]. В современном русском политическом дискурсе употребляются слова почти из всех слоев сниженной лексики. Среди них большое место занимает лексика с отрицательной эмоционально-экспрессивной окраской.

Вследствие интенсивного употребления метафор, сниженных лексических средств, язык современной российской газеты стал отличаться от языка советской газеты, с одной стороны — большей выразительностью и экспрессивностью, с другой — сближением с обиходно-разговорной речью заниженного стиля. '.

Противоречие кода и текста разрешается в пользу сокращения текста, что проявляется в большом количестве «однословных» иноязычных слов, замещающих русские словосочетания.

Одно из существенных изменений лексико-семантических единиц языка современной газеты — это изменение коннотации. Лексика коммунистической идеологии в подавляющем большинстве газет, кроме коммунистических, отсутствует либо используется в отрицательном или ироническом смысле. Фактически эта лексика превращается в историзмы или лексику с негативной экспрессивной оценкой. Появление новых реалий и явлений требует новых названий. Для этого используется в большинстве случаев лексика, которая в советские времена употреблялась только для описания зарубежной действительности. Возвращаются многие слова, которые были вытеснены из употребления. Использование этих слов в новой коммуникативной ситуации сопровождается изменением коннотаций, которые были присущи словам в советские времена.

Опираясь на вышесказанное, актуальность, предмет и цели темы исследования можно сформулировать следующим образом:

Актуальность темы

исследования определяется:

1) задачами современной лингвистической теории, для которой характерно движение в сторону коммуникативно-функционального и лингвокультурологического подходов к исследованию языка;

2) принадлежностью к одному из важнейших направлений общего языкознания, лексикологии и функциональной стилистики — изучению средств массовой информации;

3) значительными изменениями политического дискурса, обусловленные целым рядом экстралингвистических факторовязык современного политического дискурса зачастую непонятен для носителей другого языка, поэтому его особенности нуждаются в фиксации, лингвистическом осмыслении и сопоставительном изучении;

4) недостаточной изученностью особенностей употребления метафоры в политическом дискурсе, а также механизма ее образования в процессе речевой деятельности человека;

5) малым числом исследований данной проблематики в плане сопоставления.

Научная новизна определяется отсутствием систематического описания и, что наиболее важно, сопоставления современного русского и г немецкого политического дискурса (конец 90-ых — начало 2000;ых гг.) в лексико-семантическом аспекте. Существующие описания в лингвистике относятся к советскому «идеологическому» языку, и они явно устарели.

Предмет исследования —тематические группы слов, которые чаще всего выступают источником формирования политических метафор в немецком и русском языках (с сопоставительной точки зрения), а также круг вопросов, связанных с метафорой в лингвистическом, функциональном и лингвокульторологическом аспектах. I.

Основная цель состоит в исследовании и сопоставлении особенностей образования и употребления метафоры в немецком и русском политическом дискурсе, а также в изучении роли политической метафоры в языковой картине мира.

Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:

1) описание лингвистической сущности метафоры;

2) определение роли метафоры в языковой картине мира;

3) описание и сравнение процессов возникновения и формирования метафоры в немецком и русском политическом дискурсе;

4) классификация немецких и русских политических метафор по признаку наиболее продуктивных источников формирования и сопоставление по этому признаку;

5) выявление на исследуемом материале сходных и отличительных черт немецкой и русской языковой картины мира, а также, по возможности, определение причин подобного сходства и различия.

Методы исследования, использованные при решении указанных задач: метод семантико-стилистического анализа, контекстологический метод, функциональный и сопоставительный методы, количественный метод (было рассмотрено 1178 примеров политической метафоры из немецкого языка и 1956 примеров из русского языка), метод опроса.

I ¦ информантов.

Материалом для анализа в первую очередь послужили тексты немецких и российских газет второй половины 90-ых — начала 2000;ых г. г.- данные сети интернеттексты устных выступлений (парламентский дискурс и индивидуальная речь некоторых российских и германских политиков) и материалы, полученные в результате опроса информантов (граждане России, Германии и Люксембурга).

Как известно, в газетах и в интернете печатаются самые различные материалы. Для нас интерес представляли' произведения только публицистического стиля на политическую тему. Что же касается устных выступлений, то можно сказать, что технологии речевого воздействия наиболее применяемы и эффективны именно в языке средств массовой информации (СМИ): инструментом для передачи публичных ораторских выступлений служат газета, телевидение и радио. Причем газета, пресса, занимает в этом ряду первостепенное место, так как является не только традиционной областью существования политического языка, игравшей во все времена важнейшую роль в политическом просвещении народа, но и, что наиболее важно, зафиксированным («записанным») текстом, что позволяет использовать язык газеты как материал для изучения, ссылаться на него, отслеживать протекающие в нем изменения. В нашей работе мы опираемся в основном на язык газеты, хотя используются и материалы телевизионных выступлений и стенограммы заседаний Государственной Думы и Бундестага.

Теоретическая значимость исследования заключается в развитии ряда положений, касающихся метафоры в современном русском и немецком языках, — например, положения о том, что метафора является естественным и универсальным проявлением языка и мышления, связанным со способностью человека к обобщению, и что метафора через исходный образ выражает экспрессивно-эмотивное отношение говорящего к озночаемому данного языкового знака, о том, что метафору возможно и нужно изучать в сопоставительном и лингвокультурологическом аспектах, и некоторые др. (см. работы Н. Д. Арутюновой, В. Г. Гака, Д. Н. Шмелева, В. Н. Телии, Г. Н. Скляревской и др. исследователей).

Практическая ценность работы состоит в том, что ее результаты могут быть использованы в курсах лекций по сравнительному языкознанию и межкультурной коммуникации, при написании учебных пособий, в лексикографии, а также в преподавании немецкого и русского языков как иностранных.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии.

138 Выводы.

1. Анализ метафорики современного политического дискурса в Германии и России показал, что характерной особенностью политического языка является широкое метафорическое использование научно-технических терминов (медицина, техника) и терминов специальных областей (военная сфератеатрспортбиблейские, мифологические и литературные персонажи).

Далеко не каждый термин обладает метафорическим потенциалом и способен стать основой политической метафоры. Для того, чтобы термин вышел за пределы своей терминосистемы, а тем более мог использоваться образно и развивать вследствие этого новые значения, необходимо, чтобы он сам обладал соответствующими внутренними смысловыми возможностями, т. е., во-первых, ему следует быть общеизвестным и хорошо понятным практически любому человекуво-вторых, называемый данным термином предмет или явление должен обладать ярко выраженными отличительными чертами.

2. При сопоставлении русских и немецких политических метафор, образованных в результате детерминологизации и образного переосмысления лексики специальных сфер, были выявили следующие сходства и различия: а) Большое количество метафор, в основу которых положен тот или иной термин, в немецком и русском языках схожи и при переводе с одного языка на другой возможно сохранение метафорического выражения. Если метафора не имеет прямого аналога, то при восприятии оригинального текста ее понимание, как правило, не вызывает затруднений, т.к. общеизвестные термины специальных областей универсальны для всех языков и, соответственно, метафоры, созданные на их основе, в большинстве случаев у носителей разных языков вызывают одни и те же образы и не требуют дополнительных разъяснений. б) В то же время при сопоставлении конкретного материала были обнаружены индивидуальные яркие метафоры, не имеющие аналога в другом языке и отражающие языковую картину мира. Поэтому представляется чрезвычайно интересным и важным изучение в сопоставительном плане немецких и русских метафор, образованных в результате детерминологизации.

3. Наибольшим метафорическим потенциалом в современном политическом дискурсе Германии обладают термины из области военного дела. Эти термины также очень продуктивны в образовании русских I политических метафор, но военная терминология в русском политическом дискурсе все же не занимает лидирующее место в политической метафорике. Наиболее продуктивной в формировании русских политических метафор оказывается театральная лексика. Объяснением тому могут служить экстралингвистические факторы. а) Активное привлечение именно военной терминологии, как в немецком, так и в русском языках, обусловлено милитаризацией общественного сознания. Метафоризация как семантический процесс тесно связана с политическим устройством общества. Представляется излишне доказывать, что Россия и Германия были и остаются одними из крупнейших военных держав. История, современная политическая обстановка, а также популярный в последнее десятилетие культ силы в рядах прокоммунистической (в России), профашистской и националистически настроенной (в Германии и в России) молодежной оппозиции в наших странах являются очень вескими причинами для подчас чрезмерного употребления военной терминологии в языке. б) Тем не менее общественное сознание и менталитет в наших странах во многом различны. В задачу данного исследования не входит историко-политологический анализ. Тем не менее, можно выдвинуть несколько предположений.

Метафорическому переосмыслению подвергаются наиболее острые темы и наиболее яркие термины. В Германии до момента вступления в.

НАТО существовало своеобразное негласное табу на использование военной лексики, что было продиктовано чувством вины, укоренившемся в 1 сознании нации и лаконично отразившемся в знаменитом лозунге «Nie wieder einen Krieg vom deutschen Boden!» К тому же немецкий политический язык, в особенности язык СМИ, довольно жестко регламентирован. Только одна часть Германии была просоветской, поэтому после объединения Германии общественно-политический язык не претерпел столь сильных изменений в вопросах нормы и стиля, как это случилось в России после развала Советского Союза, когда одной из главных проблем публичной, в широком понимании этого слова, речи стала «вседозволенность» и крушение некогда устоявшихся штампов и норм. В связи со всем вышесказанным можно предположить, что политическая метафора, образованная на основе военной терминологии, в Германии имеет большее эмоциональное воздействие на аудиторию, нежели в России, где ни какая-то часть, а все общество было социалистическим, а значит, общественно-политический язык был сильно милитаризирован (о советском политическом дискурсе уже шла речь во введении), где тема войны постоянно звучала и продолжает звучать в СМИ и в выступлениях политиков, где с развалом устоявшихся в советский период норм, политический язык претерпел экспансию разговорно-обиходной лексики, — и все это, вероятно, явилось причиной того, что метафора с военным семантическим компонентом, хотя и продолжает активно функционировать в политическом дискурсе, но уже не занимает первое место по частоте использования и не обладает наивысшим метафорическим потенциалом.

Исследованный материал свидетельствует о том, что наибольшую частотность в политическом дискурсе в России на сегодняшний момент имеет метафора, основанная на театральной терминологии. Наиболее яркие по эмоциональному воздействию образы создаются именно на основе театральной лексики, причем метафорическому переосмыслению подвергаются не только и не столько собственно театральные термины, сколько слова, имеющие отношение к театру: название пьес и персонажей, элементы фольклорного (балаганного) театра и т. д. Потенциал этой терминологии огромен, а это значит, что существует больше возможностей для «авторского творчества» в создании оригинальных, не избитых и, следовательно, способных привлечь внимание и оказать должное воздействие метафор. К тому же, сравнение политики с театром не ново и вполне естественно. Высокая популярность в России политической метафоры, образованной на основе театральной терминологии, объясняется не только семантикой подобных терминов, а именно, их способностью вызвать стойкую ассоциацию с искусственностью, фальшивостью происходящего, но и собственно российскими политическими реалиями: общее недоверие всему, что происходит на «политической арене», театрализованность политических акций, неискренность политических деятелей. В русском политическом дискурсе рассматриваемого нами периода интересным представляется неоднозначное влияние русского народного театра с его фольклорной лексикой на образование целого ряда спецефических образов и метафор: помимо обычного метафорического использования подобной терминологии, в русском политическом дискурсе можно констатировать 'существование своего рода фольклорного жанра, в котором успешно выступают некоторые российские политики — жанра «балагана». Причем не столько выступления отдельных политических деятелей навязывают балаганность политическому языку, сколько сама политичесая обстановка в стране обусловила подобное явление.

4. Наши наблюдения показали, что помимо военной и театральной терминологии, стойкой популярностью в создании политических метафор пользуются термины из области медицины и спорта, а доля метафор, основанных на технической терминологии, в политическом дискурсе Германии и России заметно сокращается. Причиной такого распределения служат также экстралингвистические факторы. Метафора с медицинским семантическим компонентом в основном акцентирует внимание на кризисных и «болезненных» проблемах общества, а, следовательно, она еще долго будет актуальной и частотной.

Метафора, образованная на основе спортивной терминологии, чаще I всего подчеркивает соревновательность, которая является неотъемлемой частью, например, выборов. И, хотя ее доля по сравнению с советским периодом сократилась, она все же по-прежнему довольно активно используется в СМИ и в персональных речах немецких и российских политиков. Можно предположить, что в связи с имеющей место в последнее время активной пропагандой спорта и здорового образа жизни, причем не только в рассматриваемых странах, но и во всем мире, спортивная терминология получит новое развитие в общественно-политической речи.

Метафорическое переосмысление наименований библейских, мифологических и литературных персонажей традиционно и частотно, как в немецком, так и в русском политическом дискурсе. Наибольший интерес с сопоставительной точки зрения представляют метафоры, основанные на переосмыслении народного эпоса и национальной литературы. Метафорический потенциал этой группы достаточно велик, т.к. служит источником очень ярких, выразительных, емких и близких для носителя языка образов.

Что же касается метафоры, в основу которой положен тот или иной технический термин, то, видимо, в силу того, что научно-технический прогресс приобрел интернациональный характер и статус стабильного и надполитического явления, не являющегося больше острой или проблемной темой, то и образное переосмысление технических терминов перестает быть популярным в политическом дискурсе. Можно предположить, что в ближайшем будущем частотность метафоры с техническим семантическим компонентом в политическом дискурсе увеличится за счет нового витка технической эволюции. Так, например, компьютерная терминология, которая успешно стремится к тому, чтобы стать общедоступной в понимании (на сегодняшний день она активно используется в молодежном сленге и разговорной речи) сможет служить продуктивным источником в политической метафорике.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Как отмечалось в специальных исследованиях, политический дискурс последних десятилетий XX века сильно метафоризирован.

Изучение политических метафор отражает общественное сознание, что позволяет не только фиксировать положение дел, но и выявлять тенденции в изменении представлений о мире в разных культурах. Роль метафоры в политическом дискурсе огромна: она привлекает и удерживает вниманиенасыщает текст выразительными образамиоказывает воздействие на ассоциативное мышление, являясь одним из инструментов воздействия, а подчас и манипулирования сознанием и мыслительным процессомслужит эффективным средством выражения личной позиции авторавыступает в роли уплотнителя информацииобладает способностью влиять на процесс принятия решений.

В данном исследовании большое значение отведено роли метафоры в отражении языковой картины мира. Анализ функционирования политической метафоры в немецком и русском политическом дискурсе показал тесную связь общественно-политических изменений и семантических процессов.

Сопоставление возможно за счет универсальных семантических черт, встречающихся во всех языках. Сопоставительный анализ политических метафор в немецком и русском языках позволил выявить немало идентичных концептов, в том числе — широкое метафорическое использование научно-технических терминов и терминов специальных областей. В работе были рассмотрены основные источники формирования.

• I политической метафоры, т. е. наиболее продуктивные метафорические модели, характерные как для современного русского, так и для немецкого.

I I языков конца XX — начала XXI века. Выявлено общее и различное в этих моделях и указано на связь общественно-политических процессов с языком политики.

Было проанализировано 1178 примеров из немецкого языка и 1956 примеров из русского языка. На бснове имеющегося материала было выделено два самых продуктивных источника формирования политических метафор: детерминологизация и образное переосмысление лексических единиц входящих в устойчивые семантические классы (предмет, человек, флора и фауна, природа). Был рассмотрен первый путь формирования метафор — детерминологизация — как наиболее продуктивный в политическом дискурсе России и Германии.

Согласно нашим наблюдениям, в текстах политического содержания чаще других метафорическому переосмыслению подвергаются термины из военной области, медицины, театра, техники, спорта, а также наименования библейских, мифологических и литературных персонажей. Высокий метафорический потенциал этих групп лексики обусловлен общеизвестностью и доступностью для понимания практически любому человеку, а также наличием ярко выраженных отличительных черт, необходимых для образного переосмысления, и состоянием общественного сознания.

При сопоставительном анализе корпуса политических метафор в немецком и русском политическом дискурсе, образованных в результате детерминологизации и образном переосмыслении лексики специальных сфер, было выявлен целый ряд сходств и различий.

К сходным моментам следует отнести тот факт, что при переводе многих метафор, в основу которых положен тот или иной термин, возможно сохранение метафорического выражения, либо, в случае I отсутствия прямого аналога в другом языке, понимание метафоры не вызывает затруднения в силу универсального характера терминов специальных областей и, следовательно, их способностью вызывать у носителей разных языков одни и те же ассоциации.

Согласно имеющемуся материалу, можно утверждать, что высокой продуктивностью и большим метафорическим потенциалом в современном политическом дискурсе Германии и России обладают военные термины, что обусловлено милитаризацией общественного сознания и политическим устройством наших обществ, представлявших и представляющих собой крупные военные державы.

Стойкой популярностью в создании политических метафор, как в немецком, так и в русском политическом языках, пользуются термины из области театра, медицины и спорта: театральные метафоры способны вызвать стойкую ассоциацию с искусственностью, фальшивостью происходящего, что отражает общее недоверие всему, что происходит на «политической арене" — метафоры, образованные на основе медицинской терминологии, наиболее емко отражают болезненные, кризисные процессы I в обществеполитическая метафорика со спортивным семантическим компонентом как нельзя лучше подчеркивает дух соревновательности, несколько утративший свою актуальность в постсоветскую эпоху в России и в Германии после объединения (с исчезновением ГДР). (Можно предположить, что спортивные термины будут и впредь активно подвергаться образному переосмыслению в связи с возросшей пропагандой активного и здорового образа жизни.) Доля метафор, образованных при участии технических терминов, в политическом дискурсе России и Германии заметно сокращается, т.к. метафору, как известно, порождает острая тема, а вопросы и проблемы научно-технического прогресса на данном этапе развития мирового сообщества не являются столь актуальными. Традиционно и частотно, как в немецком, I так и в русском политическом дискурсе, метафорическое переосмысление наименований библейских, мифологических и литературных персонажей. Метафорический потенциал этой группы достаточно велик.

В то же время при сопоставлении конкретного материала обнаружены немалые различия, как частного, так и общего порядка.

Различия частного порядка представляют собой яркие индивидуальные метафоры, не имеющие аналога в другом языке, и либо отражающие отдельно взятые реалии или события, произошедшие в той или иной стране (напр., das verheerende Bonner Theater ["опустошающий боннский театр", имеется в виду политическое большинство, заседающее в Бундестаге], рельсовая война [шахтерские забастовки 1999 года], белорусский игрок [о Лукашенко] и т. д.), либо представляющие собой авторское образное переосмысление того или иного термина (напр., Trostpflaster (утешительный пластырь), am Tropf hangen (висеть на капельнице), Россия в гипсе, лицедеи в «исламских» масках и т. д.).

Различия общего порядка касаются, прежде всего, продуктивности или частотности той или иной метафорической модели. Как показал материал нашего исследования, наибольшим метафорическим потенциалом в современном политическом дискурсе Германии обладают термины из области военного дела. Метафорические образы, основанные I на переосмыслении военной лексики, в немецком политическом дискурсе обладают большим эмоциональным воздействием, чем в русском политическом языке, что связано с целым рядом экстралингвистических факторов, а также с более жесткой (по сравнению с постсоветской Россией) регламентированностью политического языка. Наибольшей частотностью в русском политическом языке на сегодняшний момент пользуется метафора, образованная на основе театральной терминологии, что связано с наиболее характерным для сегодняшнего момента недоверием всему, что происходит в общественно-политической сфере. Помимо обычного метафорического использования подобной терминологии в русском политическом дискурсе можно констатировать существование своего рода фольклорного жанра, в котором успешно выступают некоторые российские политики — жанра «балагана». Причем не столько выступления отдельных политических деятелей навязывают балаганность политическому языку, сколько сама политичесая обстановка в стране обусловила подобное явление.

Метафоры, основанные на переосмыслении народного эпоса и национальной литературы, безусловно очень различны, т.к. в основе такой метафоризации национально-культурная специфика отражена непосредственно.

Таким образом, анализ и дальнейшее сопоставление наиболее продуктивных источников формирования метафор в немецком и русском политическом дискурсе дает представление о наиболее актуальных процессах в германском и российском обществах конца 90-х — начала 2000;х годов. Анализ функционирования метафоры показал, как картина мира отразилась в общественном сознании в указанный нами период, а также, — какова она, эта картина, в немецком и в русском политическом дискурсе, в чем сходство и в чем различие.