Античные учения о возникновении языка

В Древней Греции в V в. до н.э. впервые в истории зарождается отчетливый интерес к тому, как возник язык, вместе с более широким интересом к началам человеческой культуры в целом. Надолго угаснув в Средние века, этот интерес возродился в эпоху Возрождения и в Новое время и привел к появлению различных учений, опиравшихся (наряду с Библией) на античные теории. Проблема происхождения человеческой речи и по сей день далека от удовлетворительного решения, продолжая вызывать появление все новых теорий, в которых здравые наблюдения над психологией человека и природой речевой деятельности сочетаются с предвзятыми спекуляциями. Античные воззрения на этот предмет, представляющие самоценный интерес в качестве примечательного направления в истории человеческой мысли, напоминают одновременно об источниках, нередко плохо известных, современных гипотез и в какой-то мере предостерегают против повторения ошибок.

Античные учения о возникновении языка еще не становились предметом монографического исследования в отечественной и зарубежной научной литературе, хотя при изучении воззрений древних на происхождение культуры определенное внимание уделялось, разумеется, и этой теме.1 Ее специальное изучение актуально, однако, не только в плане углубления и детализации. Учения о возникновении языка имеют свою собственную предысторию, отличную от теорий возникновения культуры в целом. Еще до того, как зарождается интерес к тому, как человек, эволюционируя из животного состояния, приобрел артикулированную речь, отличную от звуков прочих живых существ, появляются первые размышления над тем, как были «установлены имена», связанные с зарождением сознательного и.

1 Особенно в монографиях В. Шперри (Spoerri W. Spathellenistische Berichte uber Welt,.

Kultur und Gotter: Untersuchungen zu Diodor von Sizilien. Basel, 1959. S. 134−144) и Т. Коула.

Cole Т. Democritus and the Sources of Greek Anthropology. 2nd ed. Atlanta, 1990. P. 60−69). 4 критического отношения к языку как средству выражения мысли. Этот подход, возникший в сфере, где взаимодействовали зарождающаяся лингвистика и теория познания, впоследствии был дополнен культурно-историческим аспектом — идеями относительно появления человеческого языка как такового. В той или иной степени эти различные стороны учений о возникновении языка — антропологическая, эпистемологическая и лингвистическая — дают о себе знать и в их последующей истории.

Хотя учения о происхождении языка в той или иной мере рассматривались в работах, посвященных теориям языка, история этих учений от их появления до эпохи позднего эллинизма еще не была предметом монографического исследования в отечественной и зарубежной науке. Фундаментальный труд X. Штайнталя по истории античного языкознания, в котором затрагивается эта тема, не только далек от полноты, но и во всех отношениях устарел.2 В небольшом диссертационном исследовании X. Дальмана, специально посвященном учениям о возникновении языка, детально анализируются лишь.

•у платоновский «Кратил» и теория Эпикура. Работа Дальмана, впоследствии известного исследователя римских грамматиков, в особенности Варрона, выгодно отличается от большинства появившихся в то же время работ по истории античной лингвистической мысли, тем что исходит из реальных свидетельств и основывает выводы на их филологическом анализе. Дальман убедительно опроверг влиятельную в то время гипотезу об отражении во взглядах платоновского Кратила учения Антисфена, он достиг значительного продвижения в понимании теории Эпикура и верно указал на ее отличия от учения Диодора Сицилийского, что, к сожалению, осталось незамеченным, особенно в англоязычной науке. Одно из общих положений Дальмана страдает, однако, схематизмом. Он утверждал, что проблематика «Кратила» и предшествующей ему лингвистической мысли (в том числе Демокрита),.

2 Steinthal Я Geschichte der Sprachwissenschaft bei den Griechen und Romern. 2. Aufl. Tl. 1−2. Berlin, 1890−1891.

3 Dahlmann J. H. De philosophorum Graecorum sententiis ad loquellae originem pertentibus capita duo. Diss. Weidae Thuringorum, 1928. ограничена «теоретическим» вопросом, является ли связь между словами современного языка и вещами обусловленной внутренней формой слова или произвольной (антитеза cpuoei — vojko в «Кратиле»), и не связана с вопросом о возникновении языка. Напротив, в учении Эпикура (как и в диодоровском учении) центральным вопросом, согласно Дальману, становится характер происхождения языка, а именно возникли слова спонтанным образом (tpuoei в эпикурейском смысле) или посредством «установления» (как у Диодора), напротив второстепенным становится соотношение слова и вещей. Это чрезмерно заостренное утверждение, справедливость которого сводится к тому, что с появлением эпикурейского учения возникает новый вариант лингвистического натурализма, блокировало изучение действительной связи между «теоретической» и «исторической» проблематикой и реального отношения эллинистических теорий к их предшественникам.

Несмотря на существование современных работ, освещающих некоторые из аспектов темы диссертационного исследования, в науке существуют значительные пробелы в изучении отдельных периодов и теорий. Важный материал и ценные замечания, относящиеся к первым учениям о возникновения языка и к формированию двух противоположных позиций в понимании нормального соотношения слов и вещей, натурализма и конвенционализма в V в. до н.э. (развитие этих комплексов идей взаимосвязано, но не идентично), содержатся в монографии Ф. Хайниманна, которая затрагивает эти темы попутно, в связи с изучением антитезы «природа — обычай» в литературе этой эпохи, и преимущественно под углом терминологии, релевантной для этой антитезы.4 Хайниманн обратил внимание на некоторые фрагменты досократиков, в которых то или иное обозначение отвергается как ложное, поскольку за ним стоит ложные представление о свойствах вещи или даже ложное представление о существовании определенного понятия (ранее всего у Ксенофана). Он, однако, ошибочно.

4 Heinimann F. Nomos und Physis: Herkunft und Bedeutung einer Antithese im griechischen Denken des 5. Jahrhunderts. Basel, 1945 (Schweizerische Beitrage zur Altertumwissenschaft. H. 1). S. 46−56- 156−162. противопоставил высказывания Ксенофана, на том основании, что тот, критикует лишь отдельные примеры узуса, но не язык в целом, как конвенционализм в трактовке языка, в противоположность Пармениду и последующим философам, воспринявшим парменидовскую критику языка с позиций метафизики, которая, по мнению Хайниманна, состояла в отрицании обыденного языка в целом.5 Как видно из сближения Хайниманном взглядов Ксенофана, Протагора, Демокрита и позиции Гермогена в «Кратиле», он не проводит отличия между критическими высказываниями об ошибках узуса (Ксенофан, позиция которого в этом плане принципиально не отличается от Парменида), учением о языке как об установлении (Протагор), и более специфическими высказываниями о произвольном характере языковых установлений (Демокрит, Гермоген).6 Он не заметил, что в рассуждении Демокрита о неоднозначном соотношении слов и понятий, это соотношение в отличие от Ксенофана, впервые рассматривается вне зависимости от суждений об истинности понятий, что действительно является, единственным, по-видимому, известным нам предвосхищением гермогеновского конвенционализма в доплатоновское время.

Появившиеся позднее, по своему весьма ценные исследования античных теорий языка, 7 мало продвинули вопрос о предшественниках натурализма и конвенционализма в V в. до н.э. по сравнению с Хайниманном, а в чем-то представляют собой в этом плане и шаг назад, поскольку не учитывают собранные им свидетельства, в частности, высказывания из сочинений гиппократовского корпуса, лапидарные и трудные для интерпретации, но особенно ценные ввиду скудости источников для теорий языка.

5 Heiniman F. Op. cit. S. 52.

6 Heiniman F. Op. cit. S. 160−162.

7 Classen С. J. The Study of Language amongst Socrates' Contemporaries (1959)// Sophistik/ Hrsg. von C. J. Classen. Darmstadt, 1976. P. 215−247- Gentinetta P. M. Zur Sprachbetrachtung bei den Sophisten und in der stoisch-hellenistischen Zeit. Winterthur, 1961; Siebenborn E. Die Lehre von der Sprachrichtigkeit und ihren Kriterien: Studien zur antiken normativen Grammatik. Amsterdam, 1976; История лингвистических учений: Древний мир/ Отв. ред. А. В. Десницкая, С. Д. Канцельсон. Л., 1980; Kerferd G. The Sophistic Movement. Cambridge, 1981. P. 68−77- Kraus M. Name und Sache: Ein Problem im fruhgriechischen Denken. Amsterdam, 1987. доплатоновской эпохи. Реакцией на расплывчатые попытки ответить на этот вопрос стала статья Д. Фелинга, который усматривает новшество Платона в том, что он впервые соединил в «Кратиле» не связанные прежде между собой воззрения — натуралистическое учение об этимологически «правильных именах» с мифологическим образом мудрого создателя языка, а конвенционалистическое положение о произвольной связи слов и предметов в современном языке с эволюционистским учением о происхождении языка.8 Эта остроумная по своему попытка, однако, с одной стороны, заведомо неверна, так как ковенционализм Гермогена не связан с воззрением об эволюционном развитии языка, а с другой стороны, упрощает развитие идей, игнорируя свидетельства, показывающие, что уже относящиеся к V в. до н.э. суждения о соотношении слов и вещей сопряжены с определенными взглядами на ее возникновение (как именно, нуждается, однако, в прояснении), и в то же время с неоправданной доверчивостью принимая образ творца языка за традиционный.

Отметим также не вполне верную, на наш взгляд, историческую перспективу, из которой исходило изучение теорий языка в первые десятилетия прошлого столетия. Начальная точка развития идей рассматривалась в науке как наивное представление о тождестве слова и вещи, нередко оно отождествлялось с верой в магическую силу слова (Хайниманн, ссылается на Хофмана и философскую теорию Кассирера).9 Это в какой-то мере способствовало тому, что за критическими высказываниями об ошибках языка ученые пытались усмотреть полемику с более или менее ясным воззрением, согласно которому слова необходимо связаны с вещами, своего рода протонатурализмом, предвосхищающим учение платоновского Кратила в одноименном диалоге. В действительности представление о магической силе слов, например, имен богов, играет на удивление.

О в.

Fehling D. Zwei Untersuchungen zur griechischen Sprachphilosophie: I. Protagoras und die opoosrcsia. II. Фиакund Gsaic- // Rheinisches Museum. 1965. Bd. 108. S. 213−229.

9 См. Hoffmann E. Die Sprache und die archaische Logik. Tubingen, 1925. S. 21, cp. Heinimann. Op. cit. S. 48, который вслед за Хофманном ссылается на взгляды Я. Гримма и Э. Кассирера. незначительную роль в греческих представлениях архаической эпохи. Хотя уже в ранней литературе отчетливо заметен интерес к таким дополнительным семантическим возможностям слов, как этимология и амфиболия, избирательный характер подобного интереса показывает, что за ним не стоит ничего похожего на отчетливое представление о том, что слова в целом необходимо связаны с вещами, не говоря уже о тождестве слова и вещи. Критические суждения о значении слов адресованы, разумеется, не определенным представлениям о характере языка, но представляют собой критику обыденных взглядов на само мироздание, следствие сделанного в эту эпоху открытия, что эти взгляды определеннее всего выражается в языке. Хотя последующие натуралистические учения о необходимой связи слов и вещей используют этимологию как одно из доказательств этой связи, сам натурализм, в такой же степени как и конвенционализм, порожден постепенным развитием интереса к языку в пятом столетии, и лишь в незначительной степени, как показывают свидетельства, связан с обыденными представлениями, господствовавшими до эпохи Просвещения.

В первые десятилетия XX века было сделано немало неосторожных утверждений, отождествлявших те или иные положения в «Кратиле» с взглядами предшественников и современников Платона, в частности с Демокритом и Антисфеном.10 Несмотря на рост интереса к «Кратилу» со второй половины 50-х гг. в связи с переоценкой его значения для философии Платона, в появившейся огромной литературе, посвященной диалогу, которая позволила лучше понять соотношение различных воззрений в этом диалоге и позицию самого автора, 11 превалирует скептическое отношение к гипотезам о предшественниках Платона, но не их критический пересмотр. Это объясняется господствующей в настоящее время тенденцией трактовать.

10 Hoffmann Е. Op. cit.- Warburg M. Zwei Fragen zum Kratylos. Berlin, 1929; Haag E. Piatons Kratylos: Versuch einer Interpretation. Stuttgart, 1933.

11 См., в особенности: Baxter T. M. S. The Cratylus. Plato’s Critique of Naming. Leiden etc., 1992; Platon. Cratyle. Traduction, introduction, notes par C. Dalimier. Paris, 1998; Barney R. Names and Nature in Plato’s Cratylus. New York — London, 2001; Sedley D. Plato’s Cratylus. Cambridge, 2003. платоновские диалоги вне исторического развития идей, в какой-то мере для нашей темы значение имеет и то, что в науке преобладает одностороннее суждение, что темой «Кратила» является соотношение слов и понятий в современном языке, но не происхождение языка.

Недостаточно изучено стоическое учение о возникновении языка, в первую очередь из-за малочисленности бесспорных свидетельств, а также из-за трудностей, связанных с определением идейной принадлежности некоторых поздних рассуждений (С/с. Tuse. disp. I, 25, 62- De rep. Ill, 2, 3, Dio Chrys. XII, 28−29), в которых некоторые исследователи находили влияние Посидония. Лишь в самое последнее время появились детальные, однако не исчерпывающие тему исследования, преимущественно сосредоточенные на отношении этого учения к платоновскому «Кратилу», отражающие уже упоминавшийся возросший интерес к этому диалогу.12.

Даже эпикурейское учение о возникновении языка, привлекавшее внимание исследователей больше, чем другие, 13 нуждается в дальнейшем изучении ввиду сделавшихся доступными в последнее время новых источников, прежде всего благодаря новым методам изучения Геркуланских папирусов и появлению более надежных изданий фрагментов самого Эпикура и представителей его школы, 14 а также открытию новых фрагментов надписи.

12 Allen J. The Stoics on the Origin of Language and the Foundations of Etymology // Language and Learning: Philosophy of Language in the Hellenistic Age. Proceedings of the IX Symposium Hellenisticum / Ed. D. Frede and B. Inwood. Cambridge, 2005. P. 14−35- Long A. A. Stoic Linguistics, Plato, Cratylus, and Augustine, De dialectica II Ibid. P. 36−55.

13 Long A. A. Aisthesis, Prolepsis and Linguistic Theory in Epicurus // BICS. 1971. Vol. 18. P. 114−133- The Hellenistic Philosophers / Ed. by A. A. Long and D. N. Sedley. Vol. 1. Cambridge, 1987. P. 97−102- vol. 2. Cambridge, 1987. P. 98−103- Schrijvers P. H. La pensee de Lucrece sur l’origine du langage II Mnemosyne. 1974. Ser. IV. Vol. 27. Fasc. 4. P. 336−364- Hossenfelder M. Epikureer II Geschichte der Sprachtheorie: Tl. 2. Sprachtheorien der abendlandischen Antike / Hrsg. P. Schmitter. 2. Aufl. Tubingen, 1996. S. 217−37.

14 Помимо издания и переиздания многих эпикурейских текстов в серии «La scuola di Epicuro» и журнала «Cronache Ercolanesi», издающихся с начала 70-х гг. Центром изучения Геркуланских папирусов в Неаполе, благодаря деятельности того же Центра значительно оживилось исследование эпикурейских текстов и в других странах. Для нашей темы особенно существенно издание Д. Седли XXVIII книги сочинения Эпикура «О природе», посвященной теории языка (Sedley D. N. Epicurus, On Nature, Book XXVIII// Cronache Ercolanesi. 1973. Vol. 3. P. 5−83).

Диогена из Эноанды (Ликия II в. н.э.).15 Появление нового материала способствует не только продвижению в изучении эпикурейского учения, но и решению таких традиционно трудных вопросов, как отношение поэмы Лукреция к учению основателя школы, где в последнее время были приведены решающие аргументы в пользу того, что главным, если не единственным источником Лукреция было сочинение Эпикура «О природе». 16 Эти выводы позволяют опираться на рассуждение Лукреция о возникновении языка как верно передающее воззрения Эпикура, что в свою очередь подтверждается, независимо от этих общих выводов, при сопоставлении этого рассуждения с другими свидетельствами.17.

При изучении теорий возникновения языка нельзя обойти и трудный вопрос об источниках и отношении к более ранним теориям кратких, но содержательных рассуждений о возникновении культуры и языка, относящихся к позднеэллинистическому и римскому времени, в первую очередь учения в «Исторической библиотеке» Диодора Сицилийского (I, 8). гипотеза о зависимости которого от теории Демокрита, долгое время считавшаяся бесспорной, 18 в последнее время, несмотря на ее энергичную защиту Т. Коулом, 19 отвергается большинством ученых в пользу иных.

20 предположений — Посидоний, доксографический источник, в котором.

15 Diogenes of Oinoanda. The Epicurean Inscription / Ed. with Introd., Transl. and Notes by M. F. Smith. Napoli, 1993 (La Scuola di Epicuro. Suppl. 1) — Supplement to Diogenes of Oinoanda, the Epicurean Inscription / Ed. by M. F. Smith. Napoli, 2003 (La Scuola di Epicuro. Suppl. 3).

1 Sedley D. N. Lucretius and the Transformation of Greek Wisdom. Cambridge, 1998. См. также более раннюю работу Б. Манувальда, который убедительно показал, что в основе композиции раздела поэмы, посвященной возникновению культуры, лежит учение Эпикура о двух стадиях в развитии человечества, «естественной» и рациональной" (Manuwald В. Der Aufbau der lukrezischen Kulturentstehungslehre. MainzStuttgart, 1980).

17 См. нашу статью: Эпикурейская традиция против «первых изобретателей» // Hyperboreus. 1998. Т. 4. №. 2. С. 302−339.

18 ReinhardtK. Hekataios von Abdera und Demokrit // Hermes. 1912. Bd. 47. S. 492−513.

19 Cole T. Democritus and the Sources of Greek Anthropology.

20 Pfligersdorsdorjfer G. Studien zu Poseidonios. Wien, 1959. соединены различные положения досократиков и софистов, самостоятельное.

22 объединение Диодором «расхожих» представлений современной ему эпохи.

Доводы в пользу влияния на Диодора демокритовского учения, однако, не исчерпаны. Давно замечено, что учение Диодора по своему идейному характеру особенно близко к теории возникновения культуры Эпикура (прогресс, достигающийся исключительно усилиями людей, без божественного участия, роль нужды как фактора, который служит импульсом культурного развития), с которой его объединяет и ряд более частных положений. В то же время несомненны и расхождения Диодора с эпикуреизмом, важнейшее из которых состоит в различном понимании того, как возникает в языке связь слов и вещей (согласно Диодору, первобытные люди постепенно артикулируют звуки и устанавливают для вещей названия случайным образом, тогда как по Эпикуру язык возник из сочетаний звуков, которые непроизвольно произносились первыми людьми в качестве эмоциональной реакции на окружавшие их предметы). Это положение Диодора близко к позиции Демокрита, от которого в передаче Прокла дошло рассуждение о нарушениях однозначности в современном языке и сделанный им отсюда вывод, что связь между словами и вещами в целом основывается на установлении случайного характера (Proel. In Cratyl.16, p. 6, 20−7, 16 = 68 B26 DK = fr. 563 Luria). Это сходство служит одним из серьезных доводов в пользу того, что Диодор использовал учение Демокрита о возникновении культуры, которое лежит также в основе теории Эпикура, однако было модифицировано им, с тем чтобы усилить значение имперсональных факторов в эволюции. Однако подобное предположение, проблематичность которого объективно состоит в скудости свидетельств об учении Демокрита, встретило и возражения, как например, сомнения в достоверности свидетельства Прокла (X. Дальман, А. Грэзер), заурядности и расхожести учения Диодора (В.

21 Dodds Е. R. The Ancient Concept of Progress and Other Essays. Oxford, 1973. P. 18.

22 Spoerri W. Spathellenistische Berichte uber Welt, Kultur und Gotterср. также: Utzinger Chr. Periphrades Aner: Untersuchungen zum ersten Stasimon der Sophokleischen «Antigone» und zu antiken Kulturentstehungstheorien. Gottingen 2003 (Hypomnemata. H. 146). S. 164−166 (комбинация предположений в духе соединения Диодором разнородных учений).

Шперри) и, напротив, получило необоснованную поддержку в виде попыток обнаружить у Демокрита предвосхищение лингвистического натурализма Эпикура (Э. Франк, Э. Хофманн и др.). Проверка гипотезы о зависимости учения Диодора от теории Демокрита занимает существенное место в диссертации.

Наконец, помимо необходимости внести ясность в эти трудные вопросы, связанные с состоянием наших источников, давно существует необходимость в критическом обобщении наших знаний об античных учениях о возникновении языка, которое учитывало бы преемственность и развитие идей в этой области, начиная с их зарождения в V до н.э. до поздних изложений римской эпохи, делая при этом упор на общефилософских и лингвотеоретических посылках этих воззрений и на их связи с более общими взглядами соответствующих мыслителей на характер эволюции культуры. Фрагментарность сохранившихся свидетельств, нередко затруднительность их понимания (тексты, сохранившиеся на камне и папирусе), делает единственным возможным методом подобного исследования филологический анализ и критику различных уровней, целью которой в данном случае оказывается принадлежность свидетельств к определенному идейному направлению, выявление возможных контаминаций с другими учениями, в конечном счете, определение того, в какой мере они отражают оригинальные теории, а в какой представляют собой их дальнейшее развитие или механическое соединение с другими теориями. Имеющиеся в науке попытки обобщения ранних воззрений или даже античных учений в целом, уже ввиду их объема имеют заведомо неполный характер. Недавно появившаяся книга Д. Гера, которая сделалась нам доступной, когда основные результаты этого исследования были уже опубликованы, содержит, наряду с обзором различных представлений связанных с языком и речью, также главу, посвященную учениям о возникновении языка, однако не ставит ни задач филологического.

23 Gera D. L. Ancient Greek Ideas on Speech, Language and Civilization. Oxford, 2003. P. 11 281. и источниковедческого анализа свидетельств, ни воссоздания развития соответствующих идей.

Диссертация отступает от последовательного хронологического изучения античных воззрений. В ней сперва анализируется учение Диодора о возникновении мира, живых существ и культуры и рассматривается его отношение к теории Демокрита (Введение), затем разбирается часть учения, посвященная возникновению языка вместе с текстами, отражающими сходные по характеру воззрения, и делается попытка определить место учения Диодора о возникновении языка среди воззрений эллинистической и римской эпохи (гл. I) — затем анализируется свидетельство Прокла о теории языка Демокрита и оценивается его достоверность на фоне наших знаний о высказываниях относительно неоднозначности слов, аналогичных его собственным, принадлежащих его современникам (гл. II), следующие три главы (III, IV) посвящены соответственно становлению двух противоположных воззрений на соотношение слов и вещей, натурализма и конвенционализма, развитию различных по своему характеру учений о возникновении языка, особенностям учения Демокрита и его месту в истории той и другой проблематики. В гл. VI рассматривается учение о возникновении языка Эпикурав гл. VII специально обосновывается наличие в его теории перехода от стадии жестов к стадии звуков как основного средства языковой коммуникации, здесь же обсуждается отношение этой теории к Демокриту и другим предшественникам.

Таким образом, это исследование античных учений возникновения языка написано sub specie Democritea — стремясь определить место учения Демокрита и восходящих к нему учений среди соответствующих воззрений других школ. Хотя все важнейшие взгляды на возникновение языка так или иначе рассматриваются в диссертации, исследуются они все же с различной степенью детальности — так, платоновский «Кратил» и взгляды на язык.

Аристотеля24 требуют, разумеются, более подробного анализа. Стоит однако помнить, что возникновение языка в собственном смысле, т. е. факторы, способствующие его возникновению, главные этапы развития, причины эволюции, получили всестороннее освещение именно в той традиции, которая исследуется в диссертации.

Кроме редких случаев в диссертации отсутствует сопоставление воззрений классической древности с языковыми теориями древнего и средневекового Востока, где, хотя и отсутствуют рассуждения о возникновении языка, имеются более частные высказывания о том, как установлены слова. Пришлось отказаться и от сопоставления с теориями возникновения языка Нового времени. Причина этого не только недостаток сил и отсутствие необходимых для знаний, но и опасение, что подобные параллели сделали бы излишне громоздким изложение и без того запутанной истории развития античных учений. Будем надеяться, что содержащийся в диссертации материал поможет появлению и таких сопоставительных трудов.

24 Хотя учение Аристотеля о вечности мира и человеческого рода исключает какое-либо представление об абсолютном начале человеческого языка, для теорий, рассматривающихся в работе, имеет значение его положение о произвольности соотношения между знаком и обозначаемым (De interpr. I, 16 а 3 — 8), в последнее время являющееся предметом полемики, а также его любопытное убеждение в неизменности языков, сохраняющихся, несмотря на катаклизмы, в которых гибнут сами цивилизации, вместе с большинством их представителей, и в сохранении в виде этимологии памяти о научных достижениях предшествующих культур, своеобразная модификация учения «Кратила», об отражении в этимологии философских воззрений «первых греков», создателей языка (см. подробнее в наших работах: 1) Аристотель о происхождении греков (Meteor. I, 14, 352 а 29 — b 4) // Вестник СПбГУ, Серия филология. 2007. Вып. 3 (Ч. 2). С. 14−18- 2) Аристотель о высыхании Арголиды (Meteor. I, 14, 352 а 9−13) // Philologia classica. Вып. 7. Tradita поп explorata. СПб., 2007. С. 58−80- 3) Этимология и допопная мудрость у Аристотеля // Вестник СПбГУ. Серия филология. 2008 (в печати).

ВВЕДЕНИЕ

УЧЕНИЕ ДИОДОРА СИЦИЛИЙСКОГО О ВОЗНИКНОВЕНИИ МИРА, ЦИВИЛИЗАЦИИ И ЯЗЫКА И ЕГО ФИЛОСОФСКИЕ ПРЕДШЕСТВЕННИКИ.

§ 1. История вопроса.

В 60—30-е гг. I в. до н. э. сицилийский историк Диодор из Агирия в своей «Исторической библиотеке», обширной компиляции в сорока книгах, изложил сведения о восточных цивилизациях и вслед за ними греческую и римскую историю вплоть до Галльского похода Цезаря.

Своему труду Диодор предпослал раздел, содержащий учение о возникновении мира, живых существ и цивилизации (I, 6−8). Он помещается между программным введением, которое посвящено задачам и принципам историографии, и изложением истории Египта, занимающим всю остальную часть I книги:1.

6, 3) Итак, среди наиболее почитаемых исследователей природы и авторов исторических трудов было высказано два суждения относительно возникновения людей. Одни из них, исходя из того, что космос не является рожденным и не подвержен гибели, утверждали вечное существование человеческого рода и безначальное порождение людьми потомства. Другие же, напротив, полагая, что космос некогда возник и обречен на гибель, утверждали, что и люди, подобно космосу, появились впервые в определенное время.

7. [Согласно второму мнению] во время первоначального состояния всех вещей земля и небо имели единый вид, ибо обе природы пребывали в смешении. Затем, после того как тела отделились друг от друга, мир

1 Мы учитываем переводы на русский язык С. Я. Лурье (Демокрит: Тексты, переводы, исследования. JL, 1970, fir. 382- 515, 558- 566) и Г. А. Стратановского (его перевод I-V книг Диодора в составе всей «Библиотеки» находятся в печати).

16 приобрел существующий ныне порядок: воздух пришел в непрерывное движение, и его огненная часть, устремившись ввысь, собралась в самых высоких областях космоса, ибо огненной природе вследствие легкости свойственно двигаться вверх. По этой причине солнце и множество остальных светил были вовлечены в общее вихревое движение, а вязкое и грязеподобное вещество вместе с влажной субстанцией из-за своей тяжести утвердились на одном месте. (2) [Это тяжелое вещество], вращаясь внутри самого себя и уплотняясь, из влажных частей образовало море, а из более твердых землю, которая была тогда грязеподобной и совершенно рыхлой.

3) После того как огонь солнца осветил землю, она сперва затвердела, а затем, когда под воздействием тепла ее поверхность пришла в состояние брожения, во множестве мест вздулись влажные части, и там образовались гнилостные пузыри, покрытые тонкой оболочкой. Подобное явление можно наблюдать еще и в наши дни в трясине и заболачивающейся местности, в тех случаях, когда после охлаждения почвы воздух раскаляется внезапно, а не нагревается постепенно. (4) Итак, после того как во влажных местах благодаря нагреванию начала зарождаться жизнь, зародыши тотчас стали питаться влагой выпадавших туманов, а днем затвердевали от зноя. Наконец, когда зародыши достигли предельного размера, оболочки от сильного нагревания лопнули, и появились на свет всевозможные виды живых существ. (5) Те из них, кто оказались причастными к наибольшему количеству теплоты, сделавшись пернатыми, устремились вверх, те, кто были особенно близки к земной субстанции, оказались в разряде пресмыкающихся и прочих наземных животных, а те, кто получили в удел более всего влажной природы, собрались в родственной им области мира, получив название водоплавающих. (6) Земля же, все более затвердевая под действием солнечного жара и ветров, в конце концов утратила способность производить на свет крупных животных, и все живые существа стали рождаться от соединения полов. (7) Кажется, что и Еврипид, который был учеником естествоиспытателя Анаксагора, имеет в виду нечто, вполне согласное изложенному выше. Ведь в «Меланиппе» 484 Ыаиск^) говорится так:

Будто земли и неба был вид неразличим. Но были друг от друга они отделены И дали всем рожденье, производя на свет Растения, пернатых, зверей, детей пучин И племя смертных.

8. Так говорит традиция о возникновении всех вещей. Относительно же людей, впервые появившихся на свет, [сторонники этого учения] утверждают, что они, ведя беспорядочный и звероподобный образ жизни (?v атактср ка1 0г|р1ю8в1 р! ф кабеотюшд), поодиночке выходили на поиски еды, питаясь наиболее приятными разновидностями трав и дикорастущими плодами деревьев. (2) Подвергаясь нападениям диких животных, первые люди стали помогать друг другу, учителем же в этом была сама польза (шго тоС оицсрёроутод бгбаокоцЕУои^). Собираясь вместе под воздействием страха, они понемногу стали с приязнью относиться к виду друг друга.

3) Язык первых людей не имел ясных значений и был нечленораздельным. Постепенно, однако, они стали артикулировать звуки, образуя слова, и, совместно устанавливая условные обозначения для каждого из находящихся перед ними предметов, нашли выражения для них всех. (4) А поскольку подобные объединения людей возникали по всей ойкумене, то все человечество не имеет единого языка, так как каждое из племен устанавливало обозначения случайным образом. Из-за этого и возникли всевозможные разновидности языков, и первые возникшие объединения стали родоначальниками всех народов. (5) Когда еще не было открыто ничего полезного для жизни, первые люди влачили жалкое существование, лишенные одежды, не знавшие жилищ и огня, N совершенно не знакомые с цивилизованной пищей. (6) Они даже не обрели навыка заготавливать природные продукты и не делали запасов на случай нужды. Поэтому многие из них погибали в зимнюю пору от холода и недостатка пищи. Но понемногу, обучаемые самим опытом (итго т^с- 7ге1ра<- бгбаоко^уоид), они стали зимой использовать пещеры в качестве убежищ и делать запасы плодов, которые могут сохраняться длительное время. (8) Когда же был открыт огонь и другие полезные вещи, постепенно были изобретены ремесла и все прочее, что облегчает человеческую жизнь. (9) Одним словом, нужда оказалась для людей учителем во всем. Она надлежащим образом преподносила знание любой вещи одаренному от природы существу, наделенному руками, способностью к речи и сообразительностью (х?фа<- ка1 oyov ка1 ц/ихл? аухпгокху) для помощи в любых делах.

Это рассуждение несомненно уступает по подробности и серьезности таким классическим образцам подобного жанра, как учение о развитии общества в III книге платоновских «Законов» или V книга поэмы Лукреция, охватывающая, как и диодоровские главы, возникновение космоса, живых существ и цивилизации. Тем не менее уже в первом приближении заметно, что этот безыскусный лапидарный текст несет печать определенного мировоззрения. Оно, по крайней мере негативно, выражается в том, что возникновение мира и цивилизации происходит без божественного участия: в этом изложении нет места не только антропоморфным богам, которые творят космос и дают людям первые уроки цивилизации, но и божественной силе, действующей имманентно через сами природные стихии и человеческий разум. Эти признаки определенного идейного направления и в то же время трудности, стоящие на пути определения его «школьной» принадлежности, по-видимому, делают скромный текст Диодора притягательным для исследователей. Дискуссия об источнике или источниках этого изложения, начавшаяся уже более 100 лет назад, содействовала значительному обогащению наших знаний об античных учениях о возникновении мира и цивилизации. Однако ни одна гипотеза о происхождении самого диодоровского очерка так и не получила признания.

На первом этапе изучения этих глав исследователи исходили из того, что Диодор просто заимствовал это изложение из какого-то философского источника: образ заурядного автора, механически компилирующего выписки из множества утраченных, подчас выдающихся, трудов не вызывал, как правило, серьезных сомнений, тем более когда речь шла о философской тематике, в целом далекой от интересов Диодора. Первоначально, исходя из «материалистического» характера учения и значительного сходства с V книгой Лукреция, его отнесли к эпикурейской школе.2 Между тем уже в работах ученых, разделявших эту точку зрения, намечались суждения, которые предвосхищали появление новых гипотез. Так, И. Вольтьер предполагал, что о зоогония Диодора может через Эпикура восходить к Демокриту (отличия взглядов двух последних еще не рассматривались). Эдуард Норден впервые привлек весьма близкую к диодоровской зоогонию (отрывок из астрологического диалога «Гермипп») и экскурс о возникновении мира, живых существ и цивилизации, использованный Иоанном Цецом в его комментарии к «Трудам и дням». Все три текста Норден считал эпикурейскими, однако заметил в каждом из них некоторые отличия от эпикурейского учения. Норден объяснил их противоречиями в позиции самого Эпикура и модификациями, внесенными в позднейшие изложения его последователями.4.

2 Rohde E. Der griechische Roman und seine Vorlaufer. 2. Aufl. Leipzig, 1900. S. 217. Anm. 2 (= 1. Aufl. 1876. S. 201. Anm. 2) — Woltjer J. Lucretii philosophia cum fontibus comparata. Groningen, 1877. P. 138−146- Usener H. Epicurea. Lipsiae, 1887. P. 380- Zeller E. Die Philosophie der Griechen in ihrer geschichtlichen Entwicklung / Hrsg. von E. Wellmann. Tl. III. Abt. 1. 5. Aufl. Leipzig, 1923. S. 429. Anm. 1- S. 430. Anm. 1- Norden E. Beitrage zur Geschichte der griechischen Philosophie // Neue Jahrbucher fur Philologie und Padagogik. 1893. Suppl.-Bd. 19. S. 365—462, bes. 411²⁸.

3 Woltjer J. Op. cit. P. 139.

4 Norden E. Op. cit. S. 414−417,423 f.

Большое значение для нашего вопроса, хотя и не прямо, имело другое направление исследований диодоровского труда. С давних пор считалось, что Диодор для своей I книги в той или иной мере использовал сочинение Гекатея Абдерского, посвященное истории и нравам Египта, написанное вскоре после его завоевания при первом царе из династии Птолемеев. Однако Эдуард Шварц, опираясь на вероятные, хотя и не бесспорные соображения, пришел к выводу, что на протяжении всей книги Диодор, за исключением небольших вставок из других источников, неизменно следует сочинению Гекатея. 5 Одновременно отчетливее вырисовывался характер труда самого Гекатея: склонность к фантастическим, «романизирующим» преувеличениям, убежденность в приоритете египетской мудрости по сравнению с греческой и в превосходстве государства фараонов над греческими порядками, а также, что особенно важно для нас, объяснение развития египетской цивилизации достижениями выдающихся смертных, затем обожествленных за свои деяния, как, например, Осирис и Исида. Шварцу принадлежат и соображения о влиянии на Гекатея этического учения Демокрита.6 Однако интересующие нас гл. 7−8 Шварц не считал заимствованными у Гекатея. В отличие от высказанной уже в то время точки зрения об эпикурейском происхождении этого раздела Шварц видел здесь влияние идей «младших досократиков», однако отказался от более конкретных предположений: «здесь последовательно устранено все спекулятивное, что выдавало бы определенное, последовательное воззрение на космос» (как видно, Шварц имел в виду прежде всего космогонию). Когда Шварц писал об этом разделе как «продукте общего образования», он, разумеется, в соответствии со своей.

5 Schwartz Е.: 1) Hekataios von Teos// RhM. 1885. Bd. 40. S. 223−262, bes. 224−233- 2) Diodoros (38) von Sizilien// RE. Bd. V (1903) Sp. 670−672- выводы Шварца в целом поддерживал Ф. Якоби (Jacoby F. Hekataios aus Abdera// RE. Bd. VII (1912). Sp. 2758- см. также его комментарий к фрагментам Гекатея, FGrHist, Tl. III а. (1943). Komm, zu 264 F 25. S. 75−87. Следование Диодора в I книге главным образом Гекатею защищает также Освин Марри, хотя он находит больше добавлений из других источников, чем Шварц и Якоби (Murray О. Hecataeus of Abdera and Pharaonic Kingship // The Journal of Egyptian Archaeology. 1969. Vol. 55. P. 143−170).

6 Schwartz E. Hekataios von Teos. S. 244−250.

7 Idem. Diodoros. Sp. 669−610. оценкой Диодора имел в виду использование последним какой-то философской компиляции, а не самостоятельную обработку материала Диодором, как думают современные защитники тезиса об эклектическом характере этой части.

На эти выводы и наблюдения Шварца опирался Карл Райнхардт, когда в 1912 г. он выдвинул свой тезис об источнике диодоровского учения о происхождении мира и цивилизации. Он доказывал, во-первых, что 7-я и 8-я главы заимствованы Диодором из того же сочинения, в котором он нашел практически весь материал своей первой книги, — из AiywcKmx Гекатея Абдерского. Во-вторых — ив этом состояло наиболее важное положение — сходство этих глав с эпикурейским учением указывает в свою очередь на о общий источник Гекатея и Эпикура — теорию Демокрита.

Тезис Райнхардта состоит, таким образом, из двух положений. Хотя посредничество Гекатея при передаче учения еще не решает ни в положительном, ни в отрицательном смысле вопроса о происхождении самой этой теории, оно до некоторой степени говорит в пользу демокритовской гипотезы: во-первых, существует традиция о связи Гекатея с демокритовской школой, а во-вторых, его сочинение обеспечивает terminus ante quem для появления интересующей нас теории, который исключает влияние эпикуреизма.9 Поэтому целесообразно рассмотреть вначале доводы pro et contra в отношении гекатеевского происхождения этих глав, а затем перейти к полемике вокруг зависимости их от Демокрита.

8 Reinhardt К. Hekataios von Abdera und Demokrit// Hermes. 1912. Bd. 47. S. 492−513 (= Idem. Vermachtnis der Antike: Gesammelte Essays zur Philosophie und Geschichtsschreibung. Gottingen, 1960. S. 114−132).

9 К датировке сочинения Гекатея см.: Murray О. The Date of Hecataeus' Work on Egypt // The Journal of Egyptian Archaeology. 1973. Vol. 59. P. 163−168, esp. 164−166: предположительно между 320 и 315/314 гг. до н.э., ср., однако, против такой ранней даты: (JacobyF.) — Fornara С. FGrHist Tl. IIIC. Fase. 1. Comm. onNos. 608a-608. P. 42 f.- 110 f.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Одной из задач диссертационного исследования была критическач проверка когда-то безоговорочно принятой, а затем столь же широко отвергнутой гипотезы К. Райнхардта о зависимости изложенного в «Исторической библиотеке» Диодора Сицилийского (I, 7−8) учения о возникновении мира, живых существ и цивилизации от Демокрита. Уже предварительное рассмотрение итогов изучения этого экскурса во Введении привело нас к выводу, что положение главного противника этой гипотезы В. Шперри о самостоятельной контаминации Диодором современных ему представлений является неудовлетворительным и что общий характер изложенного здесь учения близок к учениям досократиков и в значительной степени именно Демокрита. Хотя Т. Коулу, развивавшему гипотезу К. Райнхардта, удалось подтвердить следование Диодора (через Гекатея), Витрувия (через неизвестного посредника), Лукреция (основывающегося на учении Эпикура) и Посидония (в изложении Сенеки) в описании «технических» открытий общему источнику, убедительных доказательств в пользу того, что этим источником была теория Демокрита, обнаружить не удалось. Не было найдено и несомненных следов зависимости Диодора и связанных с ним изложений от Демокрита в других разделах культурно-исторической теории.

В работе было выдвинуто предположение, что демокритовское происхождение учения Диодора может быть подтверждено путем детального исследования теории возникновении языка у Диодора и в сходных с ним по идейной тенденции (реалистический эволюционизм) изложениях.

Поставленную цель мы пытались достичь путем выявления в эллинистических текстах двух сходных между собой по своему реалистическому и эволюционистскому характеру традиций. Одна из них, представленная экскурсами в сочинениях Диодора, Витрувия и Лактанция, исходит из тезиса о произвольной связи между вещью и словом и в этом теоретическом положении близка к вполне надежно засвидетельствованным, как мы пытались показать, воззрениям Демокрита. Второе направление, отражающее воззрения Эпикура, постулирует, напротив, положение о необходимой связи вещей и слов и предполагает, что эта связь возникла естественным образом, благодаря спонтанным звуковым реакциям первых людей на окружавшие их явления. Мы доказывали, что, несмотря на это отличие, последовательность развития языка в обеих теоретических традициях понимается сходным образом: основой для развития лексики являются экспрессивные звуки, служащие выражением эмоций, затем происходит постепенная артикуляция отдельных фонем внутри возникших естественным образом сочетаний звуков и, наконец, изменяется функция звуков, они вытесняют в качестве основного средства обозначения вещей жестикуляцию, и, таким образом, возникает звуковая речь. Эта эволюционная теория содержит, таким образом, in nuce отчетливое различение экспрессивной и знаковой функции языка, в современном языкознании особенно подчеркнутое Карлом Бюлером и Карлом Поппером.

Помимо указанных ступеней в развитии языка, существуют и иные точки соприкосновения обеих традиций. Эвристическим принципом, объясняющим • переход от одной стадии языка к другой, являются случайные ситуации, в которых благодаря развившимся ранее навыкам и удачному стечению обстоятельств неожиданно реализуются заложенные изначально естественные способности. Обе традиции сходны не только в общем понимании эволюции языка, но и в более частных положениях, что служит указанием на их генетическое родство: так, упоминание Эпикуром о возникновении слов для более сложных понятий можно понять как полемический отклик на замечание Гекатея Абдерского о создании слов для безымянных понятий Гермесом.

В итоге связь между культурно-исторической теорией Эпикура и соответствующими рассуждениями Демокрита не только оказывается более существенной, но и вырисовывается более объемно, чем это обычно представляют. Различия между обоими учениями коренятся, как мы пытались показать, не в детерминистских тенденциях создателя атомистической теории, с одной стороны, и приверженности принципу свободы воли его последователя и критика — с другой. Напротив, в плане признания зависимости человеческой деятельности от влияния физических факторов психология Эпикура является более последовательно детерминистской, чем демокритовская. Это обстоятельство сказывается, видимо, в допущении эпикурейской теорией, в противоположность другим учениям, фазы первобытной стагнации, когда ввиду особенных свойств конституции первобытных людей, они не нуждались в цивилизации, и в том, что на первой стадии «естественного» развития культурные навыки, в том числе и языковые, представляли собой близкие к автоматическим реакции на внешнее окружение. Та же детерминистская тенденция сказывается, очевидно, в том, что процесс развития культуры представлен не как поиск посредством проб и ошибок, но как путь непрерывных достижений, в которых практически не играют роли индивидуальные способности «первооткрывателей». Здесь, как мы пытались обосновать, сказалось влияние детерминистских тенденций в трактовке индивидуальной психологии, которое испытал Эпикур, скорее всего, под влиянием последователей Демокрита, с которыми он был связан в молодые годы.

И все же подход обоих мыслителей к проблемам, связанным с возникновением цивилизации, не был простой экстраполяцией в эту сферу их психологических теорий. Мы должны, скорее, учитывать влияние многообразных, как эпистемологических, так и идеологических факторов, сыгравших роль в формировании обеих теорий. Судя, в частности, по концепции возникновения и развития языка, для Демокрита и следовавших ему авторов главный интерес состоял в объяснении причин современного состояния культуры в его многообразии и неправильности. Напротив, для Эпикура существенным было обоснование в качестве «природных» норм и принципов, лежащих в основе проповедуемого им образа жизни, который он противопоставлял крайностям развития современной цивилизации. Если рассматривать подход двух теорий к процессу возникновения цивилизации с точки зрения эпистемологии, то для демокритовской традиции характерно, наряду с признанием в качестве общего фактора действия «нужды» на первой стадии культурного развития, стремление реконструировать ту уникальную ситуацию, в которой происходит новое культурное открытие. В этом, несмотря на известную наивность самой реконструкции, можно усмотреть последовательное выражение научного мировоззрения, приверженного хотя и к поликаузальным, но однозначным объяснениям. Напротив, склонность эпикуреизма делать упор на воздействии общих причин культурной эволюции, таких как действие «природы» и «нужды», а на последующих этапах «разума», сопровождается готовностью принять сразу несколько причин для отдельных открытий. Это выдает существенное ослабление характерного для научного подхода интереса к установлению причинных связей в пользу, жестких, априорных схем, в целом, в соответствии с общим догматическим духом эпикурейского учения, закрывающих путь для дальнейших исследований.

В диссертации рассмотрен и ряд вопросов общего характера, связанных с историей учений о возникновении языка. Так, в противоположность влиятельной сегодня скептической позиции Д. Фелинга было показано, что спор о соотношении слова и вещи уже задолго до платоновского «Кратила» был связан с вопросом о происхождении языка — кем и как последний создается. Кроме того, мы старались подтвердить (см. учение Птолемея), что созданная Эпикуром теория естественного происхождения слов исходила из потребности обосновать в принципе отчетливое и однозначное, несмотря на частичные искажения, соотношение слов и понятий в современном языке. В целом можно сделать вывод, что существенные различия в подходе к происхождению языка как в V в., так и впоследствии в значительной мере связаны с расхождениями в понимании современного языка, т. е. в конечном счете, с лингво-эпистемологической проблематикой.

На основе анализа сответствующих рассуждений в греческой литературе VI — V вв. до н.э. мы пришли к выводу о принципиальном отличии высказываний в духе «критики языка», суть которых сводится к отрицанию реальности или истинности понятий, обозначаемых определенными словами (суждения Ксенофана, Парменида, Эмпедокла и других мыслителей), и лингвистическим конвенционализмом в собственном смысле, который констатирует отсутствие объективной связи между словом и понятием, вне зависимости от истинности этих понятий.

В работе обосновывается далее, что Демокрит, примыкая в некоторых своих рассуждениях к «критике языка» в духе более ранних мыслителей, в то же время, судя по свидетельству Прокла, впервые отчетливо формулирует положения лингвистического конвенционализма, приближение к которому заметно и в некоторых других высказываниях его современников. Позицию Демокрита (констатация неоднозначности в соотношении слов и вещей как дефекта языка, восходящего к случайному характеру первоначального «установления имен») можно отнести к конвенционализму критического толка, в противоположность конвенционализму платоновского Гермогена, рассматривающему произвольность в соотношении как нормальное явление языка. На основе филологического анализа свидетельства Прокла об учении Демокрита и сопоставления с сохранившимися современному Демокриту высказываниями о неоднозначности в сотношении слов и вещей опровергаются сомнения в достоверности этого свидетельства.

На основе анализа соответствующих свидетельств рассмотрены и отвергнуты попытки ряда ученых обнаружить у Демокрита положения в духе изоморфизма реальности и языка и тем самым превратить его в предшественника натуралистических теорий — учения о «речевом жесте» в «Кратиле» и эпикурейской теории спонтанного возникновения слов как реакций на действие определенных предметов. Показано, напротив, что положение о случайном характере первоначального «установления имен», которое Прокл приписывает Демокриту, не противоречит детерминизму, приверженцем которого тот был в философских вопросах, так как анализ сохранившихся свидетельств показывает, что детерминизм Демокрита не предполагав ни жесткой жесткой цепи причинных связей, которая исключала бы случайность в качестве реального фактора возникновения языка, ни утверждения об однозначной зависимости психики от физических факторов, которая превращала бы все развитие культуры в глазах Демокрита в чисто механический процесс. Тем самым устраняется и одно из сомнений в родстве учений Диодора и Витрувия о возникновении языка из постепенного установления имен, носившего произвольный характер, с взглядами Демокрита.

В ходе диссертационного исследования впервые выяснена или дополнительно обоснована принадлежность эпикурейской школе или самому Эпикуру нескольких свидетельств, позволяющих внести коррективы в понимание его теории возникновения языка: рассуждение Птолемея («О критерии», 4, 2−6) о возникновении языка проливает связь на характер второй стадии развития языка в теории Эпикурапассаж из сочинения эллинистического этнографа Агатархида (Phot. Biblioth. Cod. 250, 450 а 41— b 11 Henry), направленный против эпикурейского учения, позволяет лучше понять суждение Лукреция (V, 1028−1029) о начале речиприведенная у Секста Эмпирика (Adv. Math. IX, 30−33) эпикурейская критикам учения об «изобретателе религии», восходящая, как можно доказать, к сочинению Эпикура «О природе», подтверждает принадлежность Эпикуру аналогичной критики представления об «изобретателе языка», сохранившейся отчасти у Лукреция, отчасти у Диогена из Эноанды и позволяет лучше понять место последней в воззрениях Эпикура на происхождение культурырассуждение Галена, направленное против эпикурейского учения о развитии функций у детенышей животных (I, р. 4, 13−5, 5 Helmreich), подтверждает правильность одного из рукописных разночтений в тексте Лукреция и дает возможность уточнить его смысл. В диссертации доказывается родство между взглядами на эволюцию языка в рассуждениях конвенционалистического толка (Диодор, Витрувий, Лактанций) и эпикурейским учением, относящимся к лагерю натурализма, указывающее на происхождение этих воззрений от учения.

Демокрита: общее представление о стадии нечленораздельных звуков, имеющих экспрессивный характер и не использующихся для сознательной коммуникации, и жестов как рудиментарной форме языка, предположение о переходе от жестов к звукам как основной форме речевой коммуникации.