В данной работе исследуется диахроническая структура индоевропейских именных классифицирующих категорий: даётся анализ категории рода (Глава I) и рассматривается развитие классификационных противопоставлений в историческую эпоху (Глава II). Особое внимание уделяется наименее изученному вопросувозникновению новых форм классификации, заменяющих десемантизированную классификацию по родам. V.
Актуальность исследования.
Происхождение индоевропейской категории рода — один из главных и наиболее трудных вопросов, стоящих перед сравнительно-историческим языкознанием. Трудность заключается прежде всего в том, что в большей части случаев не виден принцип отнесения существительных к тому или иному роду: уже в самый ранний период засвидетельствованной истории всех индоевропейских языков род является не только полностью сложившейся, но и десемантизированной категорией. Соответствия между засвидетельствованными формами говорят лишь о праиндоевропейском характере категории рода, но мало проясняют её диахроническую структуру. Актуальность проведённого исследования обусловлена тем, что несмотря на многочисленные работы, история трёхчленной системы родовых противопоставлений, которая представлена в индоевропейских языках, остаётся неясной. Кроме того, необходимо отметить полную неизученность проблемы новых форм именной классификации, возникающих в индоевропейских языках после десемантизации классификации по родам.
Цели и задачи исследования.
Главными целями исследования являются следующие:
— Рассмотреть этимологию формантов, связанных с именной классификацией.
— Реконструировать эволюцию плана содержания классифицирующих категорий и установить факторы, определяющие направление этой эволюции.
— Выяснить, есть ли в индоевропейских языках случаи возникновения новых способов именной классификации, заменяющих древнюю классификацию по родам или существующих наряду с нею.
В соответствии с этими целями были поставлены и решены следующие наиболее важные задачи:
— Анализ функций формантов, выражавших именную классификацию на разных этапах развития индоевропейской морфологии. В связи с этим была дана относительная хронология тех реконструированных явлений, последовательность которых составляет предысторию трёхчленной категории рода исторических индоевропейских языков.
— Анализ объективных предпосылок классифицирующей категории. Эволюция её плана содержания была поставлена в связь с развитием определённых аспектов мировосприятия.
— Анализ системы существительного в исторических индоевропейских языках, направленный на выяснение вопроса о возможности развитияновойклассифицирующей категории. В результате была описана система новой именной классификации, возникшая в германских языках и заменившая десемантизированную классификацию по родам.
Научная новизна исследования.
Новаторство проведённого исследования состоит прежде всего в использовании i материала внешнего сравнения в целях реконструкции истории категории рода. Новаторство работы также состоит в описании системы именных классов, возникших в германских языках и существующих наряду с десемантизированной классификацией по родам.
Изучение системы родовых противопоставлений должно ответить на вопрос, как складываются элементы этой системы, как они приобретают своё засвидетельствованное, историческое качество. Очевидно, что формирование категории рода целиком относится к праиндоевропейскому периоду и потому может изучаться только путём анализа реконструированных, а не засвидетельствованных форм. Из этого анализа с необходимостью следует восстановление ряда этапов в развитии праиндоевропейской морфологии, находящихся в самой тесной связи с теми процессами, рефлексом которых является категория рода. Восстановление закономерностей развития морфологии путём анализа реконструированных праиндоевропейских форм (т.е. путём внутренней реконструкции) показывает, что многие из этих форм возникают не в праиндоевропейском языке, а восходят к его языку-предку и, следовательно, имеют отражения в тех языках, которые,. наряду с праиндоевропейским, являются результатами развития этого языка-предка. Это служит основанием для использования, наряду с внутренней реконструкцией, внешнего по отношению к индоевропейской семье материала. Кроме того, практически любая глубинная внутренняя реконструкция всегда остаётся лишь одной из возможных диахронических интерпретаций засвидетельствованных фактов. Единственный способ её проверки — это обращение к данным внешней реконструкции. «Лишь внешнее сравнение обеспечивает соответствующий контроль и позволяет выбрать единственный максимально приближающийся к реальности вариант исторической реконструкции из многих принципиально возможных» [Иллич-Свитыч 1971: 2]. Приводимые нами данные внешнего сравнения основаны на ностратической реконструкции в её наиболее обоснованном и убедительном виде, а именно, на работах В.М.Иллич-Свитыча1.
Не следует считать, что обращение к внешнему, неиндоевропейскому, материалу в целях объяснения индоевропейских фактов является объяснением неизвестного через ещё более неизвестное. Скептическое отношение к: опытам внешнего сравнения связано, по-видимому, с недооценкой возможностей метода «ступенчатой (или поэтапной) реконструкции». Эта недооценка является следствием представления i о реконструированных праязыковых формах как об условной абстракции, при которой неизбежно отвлечение от языковой реальности и пренебрежение фактамичем глубже реконструкция, тем выше степень «абстракции» и тем значительнее потеря информации.
Однако при последовательном применении сравнительно-исторического метода никакой потери информации нетпраязыковая реконструкция, основанная на сравнительно-историческом методе, — это единственный способ установления закономерностей в регулярных соответствиях между засвидетельствованными языками [Дыбо 1994: 46]. Только путём реконструкции праязыковой формы можно объяснить развитие засвидетельствованных форм. В этом смысле «реконструкция более содержательна и информативна, чем отдельный языковой факт» [Дыбо 2003: 75, 77]. Хронологическое углубление реконструкции при соблюдении сравнительно-исторического метода само по себе не ведёт к потере информации. «Потеря информации происходит в том случае, если какое-то слово, форма, грамматическая категория или фонологическое явление некоего языка не включены в компаративистскую процедуру. Это бывает тогда, когда в родственных, языках указанного феномена нет, или он претерпел такие изменения (фонетические, семантические и под.), что мы на нашем уровне знаний не можем его опознать, или какие-то родственные языки так плохо описаны, что в их описание это явление не попало, хотя в самих языках оно есть. Если у нас есть близкородственные языки, мы можем сравнить это явление с аналогичными явлениями в них и установить его.
1 Все необходимые обоснования ностратической реконструкции даны в первом томе «Опыта сравнения ностратических языков» [Иллич-Свитыч 1971]- мы ограничимся лишь краткими общетеоретическими замечаниями. вторичность и тот прототип, из которого оно развилось, у этого прототипа могут обнаружиться соответствия и в дальне родственных языках. Если у нас имеется хорошо описанное языковое окружение, мы можем сравнить это явление (слово, например) с соответствующими явлениями в окружении и обнаружить, что оно является заимствованием. В обоих случаях путёмвключения указанного явления в компаративистскую процедуру мы восполняем потерю информации. Отсюда непреложно следует, что лингвистическая реконструкциятем точнее, чем больше «ступеней» может пройти компаративистская процедура" [Дыбо 2003: 76].
Единственное препятствие, возникающее перед лингвистической реконструкцией — это невозможность обнаружить какие-либо допускающие соотнесение элементы: в этом случае нет материала для сравнения и реконструкции [Иллич-Свитыч 1971:3]2.
Еслив начале XX в. ещё можно было ограничивать, задачу исторического языкознания изучением «последовательного развития от общеиндоевропейского к каждому данному языку» [Мейе 1938: 78], то в 30-е годы осознаётся необходимость изучения предыстории самого праиндоевропейского языка [Бенвенист 1955: 25]: его следует рассматривать «не как собрание неизменных символических знаков, а как язык в его становлении, раскрывающий в своих формах такое же: разнообразие происхождения и хронологии, как и у любого исторически засвидетельствованного языка», как язык, «хотя и восстановленный, но допускающий, тем не менее, генетический анализ» [Бенвенист 1955: 26]. Очевидно, что речь идёт о перенесении метода внутренней реконструкции с засвидетельствованных языков на язык незасвидетельствованный, в. данном случае, праиндоевропейский. Реконструкция развития праязыка и установление в нём относительной хронологии возможно прежде всего потому, что в засвидетельствованных языках отражены явления разных периодов истории праязыка, в том числе самых ранних. Исследование этих явлений во многих случаях позволяет дать историческое объяснение праязыковым! фактам. Образцами таких исследований могут, в частности, считаться работы Э. Бенвениста [Benveniste 1935; Бенвенист 1955] и Т. В. Гамкрелидзе и Вяч.Вс.Иванова [Гамкрелидзе, Иванов 1984].
Однако, проблема в том, что глубинная праязыковая реконструкция, как бы логично она ни была построена, требует проверки фактами. Ими в данном случае могут быть только данные внешнего сравнения. Так, путём внешнего сравнения удаётся,.
2 Невозможность реконструкции праязыка в принципе не означает отсутствие генетической связи. Однако доказать родство языков без (или в обход) реконструкции праязыка нельзя. наконец, объяснить возникновение гетероклизии? в праиндоевропейском (см. Главу I данной работы) и подтвердить предположение, что «эта флексия не принадлежала индоевропейскому языку в собственном смысле слова» [Бенвенист 1955: 26].
Мысль о проверке внутренней индоевропейской (и любой другой) реконструкции путём внешнего сравнения не нова. А. Мейе указывает: «Исторически объяснять индоевропейский язык мы будем в • состоянии только тогда, когда: будет доказано его родство с другими, языковыми семьями, когда такимобразом окажется возможнымустановить системы соответствий и при их помощи составить себе представление о доиндоевропейском периоде» [Мейе 1938: 81].
Родство индоевропейских языков с пятью другими языковыми семьями- — семито-хамитской: (афроазийской), картвельской, алтайскойуральской, дравидийской — было доказано в 60-е годы В.М.Иллич-Свитычем. Сходство морфем в ряде наиболее устойчивых лексических, словообразовательных исловоизменительных элементов в языкахэтих: семей подтвердило предположение о генетическом тождестве: этих элементов. В результате: былипостроены системы фонемных соответствий между шестью праязыками.
Теоретическая значимость исследования.
Как известно, одной из общих задач сравнительно-исторического языкознания — является: внутренняя реконструкция. развития праязыка с одной стороны и проверка этой • реконструкции данными внешнего сравнения с другойИсследование категории рода, представленное в данной работе, проводилось с учётом названных задач. Это определяет теоретическую значимость работы, которая заключается в следующем:
1. Дальнейшее уточнение сравнительно-исторического метода, заключающееся в привлечении данных макрокомпаративистики для" верификации внутренней праязыковой реконструкции, в данном случае индоевропейской.
2. Изучение истории индоевропейской категории родасущественно для диахронической типологии грамматических категорий.
Практическая значимость исследования'.
1. Произведён этимологический анализ ряда индоевропейских словообразовательных и словоизменительных аффиксов, который5 может быть учтён в дальнейших исследованиях по индоевропейской именной морфологии и при составлении курсов по индоевропейскому языкознанию.
2. Произведён диахронический анализ определённого количества германских существительных, позволяющий ответить на вопрос о причинах отнесения к тому или иному роду и классу. В этой связи предложена модель статьидля этимологического словаря группы языков. Предложен также ряд новых этимологий и уточнений к имеющимся этимологиям, что может рассматриваться как определённый задел для этимологического словаря германских языков.
Апробация исследования.
Гипотезы, выдвинутые в работе, и её результаты апробировались: на международной научной конференции «Сравнительно-историческое исследование языков: современное состояние и перспективы» (филологический факультет МГУ). М., 2003; на семинаре Центра компаративистики Института восточных культур РГГУ (2002;2003 гг.) — на семинаре по германскому языкознанию кафедры германского языкознания филологического факультета МГУ (2002;2003 гг.).
Структура исследования.
Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и приложений.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Рассмотрев диахроническую структуру именной классификации, дадим относительную хронологию тех реконструированных явлений, последовательность которых составляет предысторию трёхчленной категории рода исторических индоевропейских языков (см. также стр.35−36):
ПРАНОСТРАТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД.
1) Возникновение именных форм с относительной частицей *тА, которая присоединялась и энклитически, и проклитически.
2) В тех праностратических диалектах, где частица *тА была энклитикой (алтайский, уральский, дравидийский, индоевропейский), происходит её распространение на имена 1-го класса (т.е. имена, употреблявшиеся в субъекте активного глагола) в позиции прямого объектав этой позиции *тА используется как словоизменительный аффикс.
ПРАИНДОЕВРОПЕЙСКИЙ ПЕРИОД.
3) Маркирование имён 1-го класса в позиции субъекта активного глагола аффиксом *-s (< указательное местоимение).
В атрибутивных синтагмах, где определяемым является имя 1-го класса, *-s присоединяется к основе определяющего словаисчезновение *-п как показателя род. п. у имён 1-го класса. У имён 2-го класса (т.е. тех, которые не могли быть субъектами активного глагола) *-п отходит к основе, а окончанием род. п. становится *-s.
Превращение словообразовательного аффикса *-о- (< праностр. *-?а) в показатель единственного числав качестве показателя множественности используется *-е-. Распространение *-ена формы нераздельной множественности.
4) Распространение *-s на имена 1-го класса в позиции субъекта инактивного глагола: *-s и *-т становятся классными показателями.
В атрибутивных синтагмах, где определяемым является неодушевлённое имя на *-т, классный показатель *-т присоединяется к основе определяющего слова. Исчезновение *-п как показателя род. п. у неодушевлённых имён на *-т.
Распространение *-о- (показатель ед. ч.) на имена 2-го класса. Отсутствие категории раздельной множественности у инактивных имён влечёт превращение *-а/-а в окончание мн. ч., нейтральное в отношении раздельности ~ собирательности. Вследствие превращения *-а/-а в окончание мн. ч., форма существительных, использовавшихся только в форме нераздельной множественности, начинает противоречить их значению и осмысливается как особая форма ед. ч. на *-а/-а.
Превращение формы нераздельной множественности одушевлённых имён в форму f- *-s становится показателем т.
5) Десемантизация именных классов. Поскольку различное маркирование имён в одних и тех же позициях (прежде всего, в субъекте) становится десемантизированным, оно не может быть устойчивым. В историческую эпоху происходят колебания в роде, выравнивание и разрушение парадигм, что может способствовать исчезновению самой грамматической категории рода.
Однако одновременно с разрушением древнего грамматического рода в ряде языков происходит обратныйпроцесс — возникновение новой системы именной классификации. Данное явление выражается в семантической мотивированности парадигм существительных. Семантически мотивированной парадигмой является такой тип словоизменения, принадлежность к которому определяется лексическим значением слова. Так, в славянских языках принадлежность существительных к типу словоизменения является семантически мотивированной: в старославянском имена м. р., обозначающие лица, имеют разные показатели в субъекте и прямом объектеимена, обозначающие не-лица, — одинаковые показатели. Таким образом, одушевлённость выражается в старославянском несовпадением показателей им. и винпадежей, одушевлённость — совпадением этих показателей.
Новая система именной классификации сформирована и в германских языках. Отправной точкой морфологического выражения классификации денотатов (которая осуществляется в данном случае на основе наличия или отсутствия приписываемого денотатам признака активности) является в германских языках высокая продуктивность суффикса *-п-, бывшего первоначально одним из суффиксов имён деятеля и имён лица. Для выражения активности как одушевлённых, так и неодушевлённых денотатов была использована именно эта словообразовательная модель, чему способствовало то, что имена деятеля с *-иобозначали не только лиц. Активность в данном случае не следует отождествлять с одушевлённостью. Имена лиц естественно и исторически являются ядром активного класса в германских языках, однако" признак активности приписывается не только людям, но и животным, орудиям, частям тела, природным явлениям и некоторым объектамландшафта (списки существительных активного класса см. в Приложениях). Однако существительные одной словообразовательной модели, как бы продуктивна она ни была, сами по себе не образуют именного класса. Так, например, германские отвлечённые существительные с суффиксомing-/-ungне являются — именным классом. Определять группу существительных как именной класс имеет смысл лишь в том случае, если их значение влияет на их принадлежность к определённому словоизменительному типу. Иными словами, если существительные с каким-то значением относятся (или тяготеют) только к одному словоизменительному типу (а не ко многим), их следует считать именным классом.
Итак, первым условием возникновения именных классов в индоевропейских языках является семантическая мотивированность словоизменительного типа (парадигмы) существительных. Вторым условием является принадлежность существительных с определённым лексическим значением только к этой парадигме.
Упомянутые существительные наing-/-ungпредставляют собой семантическимотивированную группу (в силу значения суффикса), но сами по себе не образуют именного класса, т.к. элементing-/-ung-, создающийсемантическую мотивированность, не является словоизменительным элементом: Из этого следует, что группы имён, объединяемые определённым общим значениемкоторые возникают при суффиксальном словообразовании, не являются именными классамипока не начинают характеризоваться специфическим для них типом словоизменения.* С другой стороны, в индоевропейских языках есть случаи семантической мотивированности парадигм: так, ксклонению на os/es относятся преимущественно собирательно-отвлечённые. имена. Однако считать это склонение именным классом нельзя, т.к. большое количествособирательно-отвлечённых имён относится к другим склонениям.
Не следует ожидать, что в германских языках, где предполагается наличие именной классификации, все существительные с активным значением (т.е. обозначения людей, животных, орудий и т. д.) могут относиться только к склонению на п. Мы видим лишь преобладание указанных существительных в этом склонении, а также тяготение к этому типу словоизменения активных существительных других склонений (последнее выражается в появлении у них вариантов, принадлежащих к и-склонению). Итак, наиболее важными моментами в установлении s именной классификации в германских: языках являются: (1) возникновение семантически мотивированной парадигмы (п-склонение) — (2) регулярное отнесение существительных с активным значением именно к этой парадигме.
Объективной1 основой именной классификации и в реконструируемомпраиндоевропейском, и в славянских, и в германских языкахследует считать восприятие денотатов как наделённых или лишённых признака активности;
Реальное же функционирование классификации различно в этих трёх системах и по? плану выражения, и по плану содержания. Прежде всего, не совпадает состав классов. В праиндоевропейском к активному классу относились те денотаты, которые могли быть субъектами активного действия, независимо от того, являлись ли они ¦ лицами или не-лицами. Любое имя, возможное в субъекте активного (позднее переходного) глагола (например, «человек», «рука», «ветер», «камень», «копьё», «дерево как растение») имело в этой позиции классификатор *-s, указывавший на активность. Денотаты, не способные быть субъектами активного действия («древесина», «вода» в собирательном значении, «изображение», «корм», «грудной младенец») обозначались именами с классификатором *-т в субъекте инактивного глагола (единственная возможная для них позиция субъекта) — к этому классу, по-видимому, не должны были относиться обозначения дееспособных, полноправных лиц. В старославянскомк активному классу относятся обозначения лиц, преимущественно полноправных (поскольку именные классы складываются в пределах парадигмы м. р., это обозначения лиц мужского пола), а также обозначенияпредметов, приравненных к лицам, т. е. олицетворённых. К инактивному классу относятся обозначения? предметов, являющихся или приравненных к не-лицам. В германских языках к активному классу относятся обозначения тех денотатов, которые наделяются способностью целенаправленно действовать. Диахроническая структура германских и, славянских именных классов совершенноразлична: первые по происхождению связаны со словообразованиемвторые сложились в рамках словоизменения. Тем не менее, несмотря на указанные различия, во всех трёх случаях именная классификация выражается одинаково — посредством семантически мотивированных парадигм. Особенности плана выражения именной классификацииобусловлены различиями диахронической структуры этой категории в каждой из рассмотренных систем.
В заключение предложим следующие определения:
Именной класс в индоевропейских языках — это такая группа существительных, принадлежность которых к единому словоизменительному типу обусловлена их значением. Основанием для выделения: именных классов является наличие семантической мотивации в принадлежности существительных к тому или иному типу склонения.
Категория рода вреконструированном праиндоевропейском — это морфологическое выражение приписываемого денотатам пола. С диахронической точки зрения роды исторических индоевропейских языков являются десемантизированными именными классами.
