Фридрих ницше о психологии воспитания

Во многих своих работах Ф. Ницше часто обращался к вопросам психологии. Более того, он сам считал себя великим психологом. Иногда в литературе ставится вопрос: а не путал ли Ницше психологию с философией? Такая постановка вопроса представляется мне неправомерной. Прежде всего, она недостаточно корректна по отношению к великому мыслителю XIX века. Надо иметь в виду, что психология в ницшеанскую эпоху заявила о себе как новая перспективная наука. Вспомним, что Мефистофель у Пушкина восклицает: «Я психолог… о, вот наука…» (Пушкин А. С. Избранные сочинения в 2 томах, т. 1, М., 1978, с. 237).

ВОЛЯ К ВЛАСТИ

Неслучайно М. Хайдеггер обратил внимание на множество чисто психологических сюжетов, которые затронуты Ф. Ницше. Оставим пока в стороне вопрос о переоценке ценностей как сугубо психологической проблеме. Остановимся на воле к власти как стремлении выразить человеческую природу. М. Хайдеггер обращает внимание на то, что если вынесение суждений об истине совокупного сущего составляет суть метафизики, то и переоценка ценностей должна быть по сути метафизикой, поскольку выходит за пределы сущего к той сути сущего, которую осуществляет в себе высшее сущее, единственная мера всего (см. Бибихин В. В. Из творческого наследия. М., 2006, с. 21).

Так оно и происходит у Ницше. Основной чертой сущего (то есть прежде всего человека), чем оно в своей сути является, он называет волю к власти. Рассматривая «троякое зло» — сладострастие, властолюбие и себялюбие, Ницше, несомненно, обнаружил глубину психологической рефлексии. Властолюбие при этом он оценивал как мрачное пламя живых костров. Он сравнивал его с землетрясением, которое сламывает и взламывает все гнилое и пустое внутри. Ницше называл властолюбие сверкающим вопросительным знаком возле преждевременных ответов (Ницше Ф. Соч. в 2.

томах, т. 2, М., 1990, с. 136). Перед взором властолюбия, считал философ, человек пресмыкается, гнется, раболепствует. «Властолюбие: оно же заманчиво поднимается к чистым и одиноким и вверх к самодовлеющим вершинам, пылая, как любовь, заманчиво рисующая пурпурные блаженства на земных небесах» (там же).

Воля к власти есть по своему подлинному значению воля к самовозрастанию, выхождению за любые пределы. Власть может поддерживать саму себя, то есть свою сущность, только если она еще способна к превосхождению и превышению, мы бы сказали, к возобладанию над всякой достигнутой ступенью власти и тем самым над собой. Стоит только власти остановиться на той или иной ступени властительства, как она превращается в бессилие" (Heidegger М. Der europaische Nigilismus. Pfullingen: Neske, 1967, p. 2).

Поясняя волю к власти в качестве основного свойства всего сущего, Ницше указывает на стремление любого живого растущего организма к экспансии. Но Хайдеггер думает, что в странном определении сущего как воли к власти Ницше не дарвинист и не биолог, а мыслитель. Он не сообщает о своих наблюдениях над природой, а впервые дает слово скрытому положению вещей, давно действовавшему в истории сущего, прежде всего — в человеческой истории.

В своей миссии переоценки ценностей воля к власти делает неожиданный акцент не на ценностях, а на переоценке — на своей и только своей чрезвычайной власти полагать, поддерживать и легитимировать его же учреждаемые ценности. Смысл оценки изменяется на противоположный: ценным становится то, что позволяет власти больше властвовать, что обеспечивает ей все больше свободы в деятельности самовластной оценки и покорения сущего. Измерив сущее собой или, вернее, бесконечной потребностью своего возрастания, воля к власти осуществляет в самой себе, ибо все внеположные ей истины пали, метафизический выход за пределы мира к самой же себе как сути всего.

Постоянно превосходя свою ограниченность, воля к власти находится в беспрерывном становлении. Ее становление есть вместе с тем превышение самой себя и возвращение к себе самой. Но ведь суть сущего — воля к власти. Получается, что и мировое сущее в растущей воле к власти возвращается к самому себе.

Ницше снова применяет естественно-научные, по видимости, доводы, когда говорит об актуальной небесконечности мира и неизбежном ввиду этого — на протяжении вечности — периодическом возвращении движущегося мирового сущего к одним и тем же состояниям. Хайдеггер подчеркивает, что экскурсы Ницше в область физической науки, эта дань позитивизму, вполне факультативны. Их естественно-научная видимость обманчива. Речь у Ницше идет о силе, конечности, бесконечности, «том же самом», возвращении, становлении, пространстве, времени, хаосе, необходимости. Все это не имеет ничего общего с естественными науками. Если бы кто-то обязательно пожелал привлечь здесь к рассмотрению естественные науки, то пришлось бы вообще сказать, что в естественных науках, конечно, предполагаются, и даже с необходимостью, заранее существующие такие определенности, как становление, пространство, время, «то же самое», возвращение, а именно в качестве вещей, которые навеки закрыты для области научной проблематики и для методов научного доказательства.

«Вечное возвращение того же самого» имеет другое и более строгое обоснование внутри ницшеанской метафизики. Беспредельная воля к власти как сущность сущего и вечное возвращение того же самого взаимно определяют и объясняют друг друга. Если волей к власти названо, что есть сущее в своей сущности, то «вечное возвращение того же самого» — способ, как должно существовать обладающее такой сущностью сущее. Не знающее вечной цели властительство воли к власти вечно, но по своим состояниям и формам оно конечно, ведь иначе оно непрестанно возрастало бы как сущность, а чем питалось бы это возрастание, когда во всем сущем нет ничего, кроме воли к власти?

Оно постоянно возвращалось бы к самому себе. Тезис вечного возвращения поражает тоской и безысходностью. Он поистине как нельзя лучше доводит до сознания открывшуюся после «смерти бога» бессмысленность мирового целого. Но воля к власти, опирающаяся только на себя и знающая вне своей власти лишь служащие ей цели и ценности, только и может утвердить себя, проглотив эту чудовищную бессмысленность всего бытия и трагически восторжествовать в полном одиночестве над обломками всевозможных иллюзий. Бесконечная прямая становления тоже оказывается иллюзией. Что же, воля к власти идет на то, чтобы бесчисленные разы, навсегда, в вечности повторялось состояние мира, которое она здесь и теперь берет на себя. Все вращается по кругу, и классический нигилист принимает это, отшатываясь в страхе.