Русские местоимения в функциональном аспекте: синхронно-диахронический анализ

Еще недавно в лингвистике считалось вполне приемлемым рассматривать язык в качестве некой абстрактной сущности, как если бы естественный язык не являлся частью нашей естественной истории. К концу 20 века парадигма научных исследований все больше и больше меняется. Ранее в фундаментальных науках в основном использовался дедуктивный принцип исследования материала, который заключался в механизме: наука «поставляла» теоретические идеи, которые со временем воплощались в соответствующие технологии. В наше время зачастую происходит обратный процесс — необходимость решения той или иной практической проблемы задает направление и масштаб теоретическим изысканиям. Подобный подход привел ученых к пониманию того, что язык — это лишь небольшая часть целостного явления, которое мы стремимся познать. Поэтому современные исследования языка и его единиц невозможны без привлечения таких понятий, как функциональность, память, модель, действие, дискурс, гипертекст. Большую часть современных направлений в лингвистике составляют работы, в которых анализируются различные аспекты концептуальной организации знаний в процессе понимания и порождения высказываний, а также роль отдельных языковых единиц в этом процессе (Ю.Д.Апресян, А. В. Бондарко, В. Г. Гак, В. З. Демьянков, И. А. Мельчук, Е. В. Падучева, Е. Н. Сидоренко, ЮС. Степанов, И. П. Тарасова, Н.Ю.Шведова). В этих трудах многие элементы языка предстают в новом свете. Комплексный подход, учитывающий естественные условия функционирования языковой системы, позволил увидеть суть тех явлений, которые до сих пор были недоступны для понимания.

Наша работа представляет собой попытку рассмотреть особенности местоименного класса слов с учетом лингвистических теорий, описывающих естественные условия функционирования языковой системы в коммуникации. Объектом исследования являются местоимения, которые по происхождению являются рефлексами элементов древней дейктической системы, могут функционировать в языке как средство выражения грамматических явлений и процессов и которые, являясь значимыми конструктивными элементами грамматического строя языка, играют особенно важную роль в процессе обмена информацией. Такие местоимения рассматриваются как несвободные во всех отношениях элементы грамматического строя русского языка.

Основным предметом исследования в нашей работе являются коммуникативные формы местоимений, которые рассматриваются как функциональные местоименные варианты. Под коммуникативной формой понимаются конкретные местоименные варианты, употребленные в конкретных синтаксических конструкциях и рассматриваемые с точки зрения той функции, которую они выполняют в данной конструкции.

Наше исследование осуществляется в двух аспектах: синхроническом и диахроническом. Синхронический подход необходим в работе, поскольку позволяет осуществить качественный анализ системы местоимений в современном языке. Представление о качественном состоянии современного местоименного класса является опорным материалом для более глубокого функционального исследования, которое необходимо для точного понимания объекта. Необходимость исследований в диахроническом аспекте возникла в ходе работы, поскольку оказалось, что многие явления в местоименной системе не поддаются описанию с позиций современного языка, и для их понимания необходимо знать историю их образования и функционирования в более ранние периоды существования языка. Оба подхода стали комплексными частями исследования, поскольку каждый из них, отдельно взятый, был бы недостаточен для всестороннего анализа объекта.

Имеющиеся в лингвистике работы, посвященные местоимениям, как правило, описывают их либо в рамках традиционных критериев.

Л.Я.Маловицкий, М. К. Милых, Д. П. Нитинь, Е. Н. Сидоренко, О.В.Узорова) либо охватывают определенные фрагменты этого класса (Л.Н.Головина, А. Е. Кибрик, Е. В. Падучева, Ф. Папп, О. Н. Селиверстова, О.Д.Третьякова). Описания местоимений по традиционным схемам чаще всего являются недостаточно корректными, поскольку ориентированы на понимание полнозначных знаменательных единиц языка и не обеспечивают адекватного отображения специфики местоимений, заключающейся в отсутствии реального значения. Таким образом, актуальность нашего исследования определяется недостаточно разносторонней характеристикой местоименного класса слов, разработанной в традиционной грамматике, и необходимостью изучения местоимений в свете современных лингвистических парадигм.

Лингвистическая наука накопила достаточно большое количество знаний и фактов, касающихся качественной природы местоимений как класса слов в системе языка. Учение о местоимениях как о грамматическом классе является составной частью классической грамматики наряду с учениями о других классах слов. И несмотря на это, в сфере функционирования местоимений осталось еще много невыясненного, и более того, в лингвистике 20 века под вопросом оказался статус этого класса слов. Местоимения часто стали называть «загадочными» словами, очевидно, потому, что их описания в традиционной филологии почти всегда имеют заметные противоречия. Действительно, этот класс является специфическим и неоднородным в грамматическом отношении, особенно в сравнении с другими грамматическими классами. Это дало основание В. В. Виноградову в своем фундаментальном труде «Русский язык» (1972) назвать главу, посвященную местоимениям, «Грамматические пережитки местоимений как особой части речи в современном русском языке». В этом названии ученый-теоретик отразил отношение к местоименному классу, сложившееся в русском языкознании. В. В. Виноградов очень последовательно и точно проанализировал местоименный класс с позиций классической европейской грамматики, которая принимается в качестве канонизированной схемы при описании любой грамматической системы слов в европейских языках, в том числе и в русском.

В свете традиционной технологии описания местоимения, действительно, предстают как остатки от когда-то полноценного грамматического класса. И это не вызывало бы никакого возражения, если бы носители языка не осознавали бы местоимения как цельный класс однотипных по природе единиц, и не противопоставляли бы их другим единицам языка по всем качествам. В первую очередь это несоответствие можно объяснить тем, что категория «часть речи» является условной и имеет научное происхождение. Это определяет ее умозрительный характер: она отражает способ разделения слов на классы по обобщенным признакам. Поскольку понятие «часть речи» появилось в науке задолго до того, как было разработано четкое представление о языковой системе, противопоставленной речи, то признаки выделения этой категории являются приблизительными и во многих конкретных случаях недостаточно четкими. Это вызвано тем, что основанием для выделения частей речи стали основные свойства полнозначных знаменательных слов. Местоимения отличаются от этих слов отсутствием лексического значения в семантической структуре, их план содержания складывается из грамматических значений (А.М.Пешковский, 1956). Это делает местоимения непохожими во всех отношениях даже на те слова, вместо которых они используются в речи. Таким образом, местоименный класс требует дальнейшего изучения и систематизации в свете новых лингвистических данных.

Основным признаком для выделения какой-либо части речи в филологии долгое время считался морфологический признак. Для такого языка, как русский, этот признак заключается в наличии у группы слов общих образцовых парадигм. Общеизвестно, что парадигма является основной материально выраженной единицей любого флективного языка, поскольку для корректного употребления слов носителю языка необходимо хорошо знать и уметь использовать все его словоформы. Любая парадигма на любом уровне языковой структуры представляет собой совокупность вариантов, закономерно чередующихся в процессе речевого функционирования языка и при этом объединенных общим для них устойчивым инвариантом. Слова, функционируя в речи, вступают в синтагматические отношения друг с другом только как члены парадигмы. Они существуют в потоке речи, структура которой, развертываясь во времени, выбирает на каждом этапе своего движения только один из членов той или иной парадигмы.

Способность слов русского языка образовывать парадигмы называется словоизменением (А.А.Зализняк, 1977, с. ЗЛЭС, 1990, с.467). Поскольку понятие парадигмы в нашей работе является одним из основных, следует уточнить его интерпретацию. Парадигма — это образец, по которому происходит изменение слов, относящихся к одному грамматическому классу. Любая парадигма является реализацией грамматических категорий и отличается фиксацией конечного перечня грамматических значений и их комбинаторики и, следовательно, наличием определенного числа звеньев, что и делает ее закрытым классом форм (А.А.Зализняк, 1967; Е. С. Кубрякова, 1978; Рус. грамматика, т.1−2, 1980). С позиции тех положений, которые являются основными для нашего исследования, следует уточнить: парадигма — это система всех грамматических форм слова (А.А.Зализняк, 1967). Парадигматические формы в традиционной грамматике определяются исключительно по характеру материального форманта безотносительно к их качеству, являющимся результатом конкретного употребления данной формы. Если синтагматическое качество формы и рассматривается, то только на уровне типов. Механическая систематизация словесных единиц, отрывающая их от естественного процесса функционирования в речи, лишает местоимения возможности какого-либо соответствующего действительному положению описания. Полнозначные слова в этом отношении являются менее уязвимым объектом, поскольку имеют вполне определенное реальное значение, которое стабилизирует их результативную функциональную семантику даже вне употребления их в тексте. Между тем, для точного описания местоименных слов необходим учет самых разнообразных факторов, поскольку они, выступая как заместители других слов, обладают гибкостью и в смысловом и в грамматическом отношении. Довольно часто хорошо разработанные схемы годятся для описания лишь той части местоимений, качество которых адекватно критериям схемы. Остальные же местоимения описываются приблизительно, поскольку обладают какими-то особыми с точки зрения критериев схемы свойствами.

Образцовая парадигма стала основным понятием для парадигматического плана флективного языка (А.А.Зализняк, И. Г. Милославский, Н. Ю. Шведова и др.). Образцовая парадигма — это максимально полный набор всех парадигматических форм слова. Каждая часть речи имеет свои образцовые парадигмы, в соответствии с которыми оцениваются все слова, относящиеся к данному грамматическому классу. Наличие избыточных парадигматических форм так же, как и их недостаток, дает основание считать парадигмы аномальными, не соответствующими грамматическому типу.

Парадигматическая форма как единица грамматического строя детально описана в русской лингвистике (А.В.Бондарко, Н. Н. Дурново, А. А. Зализняк, И. Г. Милославский, Н. Ю. Шведова и др.). Каждая парадигматическая форма определяется конкретным набором грамматических значений в формальной структуре, значимым положением среди других форм конкретной парадигмы и предназначена для выполнения функции-потенции (И.Г.Милославский, 1981, с. 6−16- «Теория функциональной грамматики», 1987, с. 19−20). Парадигматическая форма слова чаще всего становится в исследованиях основным объектом наблюдения в качестве независимой единицы. Это может привести к искаженным результатам, поскольку парадигматическая форма несамостоятельна. В языках с хорошо сложившимся флективным грамматическим строем она является продуктом парадигмы и определяется исключительно через отношения с ее остальными формами.

Русский язык является парадигматическим по своему морфологическому качеству, так как его основной грамматической единицей являются не отдельные слова, а парадигмы. Парадигма в таком языке не только определяет, но и задает функциональный потенциал слова. Слово, как правило, употребляется в рамках возможностей своей парадигмы.

Таким образом, в русском языке слова функционируют как строго регламентированные грамматические микросистемы. Такой строй требует, чтобы все минимальные системы были однотипными, отсюда представление об образцовом характере парадигм разных частей речи (И.Г.Милославский, 1981). Надо отметить, что доминация парадигмы над формой у полнозначных слов в русском языке стала причиной внушительного числа процессов, имеющих исключительно парадигматический характер, благодаря которым осуществляется унификация сложнейшей грамматической системы.

Применение изложенных выше положений к местоименным словам позволяет сформулировать основное направление нашего исследования: местоимения не имеют единой образцовой парадигмы для всего класса, хотя функционируют в языке в виде парадигматических формследовательно, необходимо выявить специфический признак, который служит основанием для образования местоименных парадигм в частности и всего местоименного класса в целом и который обусловливает возможность использования местоимений в качестве инвентаря для образования флективных формантов. Поскольку общеизвестно, что местоимения являются в языке указательными словами, то круг единиц и явлений, рассматриваемых в работе, в первую очередь определяется сферой действия дейктической функции.

Таким образом, целью работы является выявление факторов, определяющих специфическую природу местоимений, являющихся маркерами дейктической функции, и определение (насколько это возможно) четких границ и функциональных возможностей их парадигм.

В ходе изучения фактического материала была определена гипотеза исследования: специфика местоимений заключается в динамическом, постоянно меняющемся характере, обусловливающем оперативно реагирующую на потребности языка систему элементов, поскольку функциональный потенциал этих слов задается не связями образцовой парадигмы, а отношениями форм в конкретном словесном употреблении.

В соответствии с целью и гипотезой определяется ряд задач нашего исследования, основными из которых являются:

1) — выявление границ и качества дейктической системы русского языка в разные периоды функционирования, определение основных этапов ее эволюции, а также круга местоимений, участвовавших в ее актуализации;

2) — систематизация и анализ с функциональной точки зрения значений каждого местоименного маркера дейктической категории в разные периоды истории, семантики всей системы дейктических местоимений в целом, моделирование процесса семантической эволюции дейктических местоимений;

3) — реконструкция, насколько это возможно, функциональных парадигм местоименных маркеров дейктической категории из разных временных срезов русского языка, определение семантики и функциональной значимости каждого местоименного варианта;

4) — разработка типологии семантических изменений в структуре дейктической категории и каждого местоименного маркера путем сопоставления полученных функциональных парадигм;

5) — описание качественного видоизменения первичной дейктической местоименной системы в связи с развитием на базе каждого варианта временной и конкретно-относительной семантики;

6) — описание основных процессов в грамматическом строе общеславянского, церковнославянского и древнерусского языков, маркерами которых являются местоимения, и установление связи этих процессов с первичной дейктической системой;

7) — выявление и описание основных грамматических функций, которые выполнялись дейктическими местоимениями в системе языка в разные временные периоды в связи с общим процессом эволюции дейктической категории;

8) — выявление динамики роли местоименных слов в процессе формирования грамматического строя русского языка путем сопоставления функциональных вариантов из разных диахронических срезов.

Выполнение поставленной цели в значительной степени зависит от охвата как можно более объемного фактического материала, поэтому в ходе работы исследовались случаи употребления местоимений из самых разнообразных источников. Материалом для нашего исследования в синхроническом аспекте послужили тексты художественных, публицистических и научных произведений XIX и XX вековдля диахронического анализа мы использовали тексты, написанные на русском языке, начиная с периода появления письменности: «Лаврентьевская летопись», «Поучение Владимира Мономаха», «Радзивиловская летопись», «Ипатьевская летопись», «Новгородская летопись», «Слово о полку Игореве», «Летописная повесть о Куликовской битве», «Изборники Святослава», новгородские берестяные грамоты, разного рода деловые и духовные грамоты, а также несколько текстов из переписки разных лиц (ХУ1-ХУП вв). В некоторых фрагментах анализа для уточнения деталей мы использовали религиозные тексты духовного содержания на славянском языке: Евангелия, псалмы, акафисты, каноны, икосы, кондаки и др. Источником для описания парадигматики современных местоимений послужил «Грамматический словарь русского языка» (А.А.Зализняк, 1977). Всего настоящим исследованием было охвачено: 100 парадигм современных местоимений- 3800 случаев употребления местоимений из текстов, написанных на русском языке периода ХУШ-ХХ вв.- 5000 случаев употребления местоимений из текстов, написанных на русском языке периода Х1-ХУП вв.- 500 пословиц из сборника В.Даля.

Научная новизна диссертации заключается в использовании функционального индуктивного подхода для выявления роли местоимений в процессе формирования и функционирования грамматической системы русского языка. Этот аспект описывается в основном в рамках функциональной грамматики, разработанной отделом теории грамматики и типологических исследований Ленинградского отделения Института языкознания АН под руководством А. В. Бондарко (ТФГ, 1987), и отчасти под влиянием трудов А. А. Потебни, А. А. Шахматова, Н. Ю. Шведовой. За исходный класс в работе принимается система местоимений, которые появились в языке как маркеры дейктических значений, но в процессе эволюции языка в целом и дейктической системы в частности приобрели способность переходить в другие разряды под влиянием своего окружения. Мы попытались проследить динамику этих трансформаций в парадигматическом и синтагматическом аспектах. Парадигматический аспект заключается в анализе и систематизации устойчивых образцовых грамматических микросистем в классе местоимений. Синтагматический аспект заключается в выявлении путем отбора отдельных форм из текстов и описании функциональных парадигм.

Каждое дейктическое местоимение имеет свою особую парадигму, отличную от других местоименных парадигм. С точки зрения парадигматики русского языка буквально все местоименные парадигмы являются аномальными (см. А. А. Зализняк, 1977). Они или шире (как у лично-указательных местоимений), или уже (как у возвратного местоимения), чем типовые грамматические парадигмы именных частей речи. Парадигмы некоторых местоимений даже имеют в своем составе словоформы, которые не встречаются у других слов, близких местоимениям по грамматической характеристике (например, формы одушевленности — неодушевленности у определительных местоимений). Кроме этого, обращает на себя внимание местоименный супплетивизм, который является парадигматическим явлением. Это крайне редкое в других именных системах явление в местоименном классе встречается почти регулярно. Есть основание считать супплетивизм отличительным грамматическим признаком местоименных парадигм, который, однако же, не превращается в маркер каких бы то ни было смысловых отношений, а, скорее всего, является следствием издержек динамичного процесса перестройки местоименной системы под влиянием процесса изменения языка.

Исследования ученых разных поколений показали, что местоимения не поддаются достаточно корректному описанию с точки зрения типовой парадигматики современного русского языка. Это объясняется тем, что местоименные парадигмы, имея много общих с другими грамматическими классами признаков, образуются, подчиняясь особым нехарактерным для иных слов тенденциям (А.А.Потебня, А. М. Пешковский, В. В. Виноградов, А. А. Зализняк, Н. Ю. Шведова, И.Г.Милославский). Поскольку исчерпывающее описание местоименного класса по образцам, отражающим качество других частей речи (даже тех, заместителями которых выступают местоимения), невозможно, то необходимо найти особый подход, который позволил бы описать специфику местоименной природы как в синхроническом, так и в диахроническом аспектах.

Для описания местоименных слов в новом свете в качестве одного из опорных постулатов в нашей работе принимается следующее положение: поскольку местоимения функционируют в языке в виде довольно самостоятельных коммуникативных форм, то каждое из них имеет свой собственный функциональный потенциал, который задается отношениями этой формы в конкретном текстовом употреблении. Местоименные парадигмы являются вторичными по отношению к коммуникативным формам, они представляют собой лишь механически образованную совокупность. Это положение повышает представление о ценности функционального качества каждого местоименного варианта в сравнении со словами других грамматических типов языка. В нашей работе оно становится естественным основанием для выбора нового подхода в исследовании местоимений.

Целесообразно исследования природы местоименного класса осуществлять индуктивным путем в функциональном аспекте с обращением к сопутствующим ему научным сферам. Такой подход в настоящее время является особенно актуальным, поскольку предполагает описание разных единиц языка и их основных признаков с точки зрения их коммуникативного (следовательно, основного для языка) качества. При этом является обязательным привлечение результатов прагматических исследований и социолингвистических аспектов речи (и, конечно, текста), и их учет в процессе коммуникации. Естественно, что на первый план такого исследования выдвигается понятие функции. Функцию языковых элементов мы рассматриваем в соответствии с научной парадигмой, разработанной А. В. Бондарко, Т. В. Булыгиной и др. (1987), в двух интерпретациях: 1. Функция — это свойственная местоимениям способность к выполнению определенного назначения и к соответствующему функционированию в речив этом аспекте функция рассматривается как функция-потенция. Она, в основном, и является объектом описания традиционной грамматики. 2. Функция — это результат функционирования местоимения в речи, т. е. реализованное назначение, достигнутая в речи цельтакая функция рассматривается как функция-результат (с. 8). Местоименная форма, употребленная в конкретной синтаксической конструкции, описывается по той функции, которую она уже выполнила в данной конструкции, т. е. по результативной значимости. Такие формы в нашей работе называются коммуникативными и принимаются за функциональные варианты местоимений.

Ученые, разработавшие функциональную грамматику, отмечают, что, используя функциональный подход, необходимо различать среду выражения языковых единиц (А.В.Бондарко, Т. В. Булыгина, Ю. С. Маслов, О. Н. Селиверстова и др., 1987, с.9). В своей работе, описывая местоименных формы, мы учитываем две разновидности среды, выделяемые в функциональной грамматике. Первая среда — системно-языковая. Под ней подразумевается окружение местоименной формы в парадигматической системе языка, которая подробно была описана в традиционной грамматике. Эта среда используется для контраста с результатами функционального анализа. Вторая разновидность — это речевая среда. Под ней подразумевается окружение местоименных форм в речи, т. е. «контекст и речевая ситуация». Эта разновидность среды включает и «внеязыковые социальные факторы, их отражение в сознании говорящего и слушающего», а также «статус и ролевые отношения участников коммуникативного акта» (там же, с. 10). План выражения рассматривается как способ актуализации определенных смысловых единиц, поэтому коммуникативный аспект для нашего исследования является своеобразным ориентиром, по которому определяется функциональное соответствие потенций и результатов местоименных вариантов для передаваемой ими информации.

В ходе исследования индуктивный подход позволил построить из отобранных и изученных функциональных вариантов наиболее употребляемых для выражения дейксиса местоимений несколько обобщенных местоименных парадигм. Такие парадигмы складываются в общую модель местоименной системы, которая представляет собой совокупность коммуникативных форм разных местоимений из конкретных высказываний и текстов и основывается на дейктической семантике. Такая модель является относительно устойчивой для конкретного исторического отрезка существования языка. Каждая форма такой парадигмы является отображением конкретной результативной функции, которая выражена местоимениями в конкретных случаях употребления в коммуникативном акте или в тексте. Функциональная парадигма мотивируется результативными функциями, по которым и определяются границы возможностей и характер грамматических признаков местоимений. Этим они отличаются от традиционных парадигм, которые мотивируются функциями-потенциями.

Таким образом, для исследования местоименного класса необходимо было построить и рассмотреть особые функциональные парадигмы, базирующиеся на результативной семантике категориального уровня. В процессе построения функциональных местоименных парадигм выяснилось, что одной из самых существенных их характеристик является динамический и незамкнутый характер. Матрицы коммуникативных функций заполняются соответственно сложившейся в данный период языковой ситуации, и некоторые из них веками остаются пустыми (например, в парадигме возвратного местоимения нет формы именительного падежа). Функциональные системы по своему характеру являются подвижными. Их объем и конфигурация определяются потребностями функционального качества в необходимой в определенный временной период степени.

Функциональная парадигма отличается от канонической грамматической (которую тоже в определенном смысле можно назвать функциональной) не только мотивацией, но и своей природой. Она отражает набор грамматических форм, который необходим для осуществления коммуникаций только в определенный момент существования языка. В общей семантике отобранных по функциональной значимости форм, как правило, отражается обобщенная семантическая категория, маркерами которой фактически выступают парадигматические формы.

Характер объекта исследования обусловил исходные позиции функционального описания. С одной стороны, важно описать функциональное состояние местоименного класса в современный период. С другой стороны, можно предположить, что современная местоименная система находится в состоянии перехода от одного качественного вида к другому: не случайно В. В. Виноградов назвал этот класс слов «пережитками». Поэтому, кроме синхронического анализа местоимений, необходимо диахроническое исследование для выяснения исконной первичной природы и значимости этого класса в историческом процессе. Изучение научных трудов, посвященных местоимениям, показало, что часто представление о них складывается при недостаточном внимании исследователей к истории этого класса. Исторический анализ позволяет глубже и полнее составить представление об этой части речи. Особенно важным, на наш взгляд, в этом отношении является описание исторических процессов с участием местоимений. В таких исследованиях раскрывается их конструктивное качество, и это позволяет сформировать представление о предназначении этих слов в системе языка (Ф.Бопп, 1956; В. фон Гумбольдт, 1984; Н. Ю. Шведова, 1998). Данный аспект изучения проблемы в соединении с функциональным подходом открывает много интересных, ранее не изученных деталей в местоименной системе.

История всех индоевропейских языков (в том числе и русского) по довольно продолжительной традиции рассматривалась в языкознании исключительно в свете индоевропейских тенденций. Все значительные процессы, когда-либо происходившие в славянских (в том числе и русском) языках, описывались с точки зрения факторов, важных для языков Западной Европы. Между тем в научном материале, посвященном исследованию славянских языков, есть много замечаний и ссылок на славянскую специфику (А.Мейе, 1951; Ф. де Соссюр, 1977; В. В. Иванов, 1987). Причем специфически славянским считается все, что невозможно или неубедительно объяснить в свете индоевропейских тенденций. Естественно, что в таких случаях для интерпретации материала требуется свобода от традиционных индоевропейских рамок и необходимость изучить материал с принципиально новых позиций. Например, следует вспомнить, что в европейской лингвистике начала прошлого века довольно популярной была теория Н. Трубецкого о вторичном родстве языков (1922). Вторичное родство в отличие от первичного обуславливается многовековым территориальным контактом языков. Интенсивное общение народов сильно влияет на материальное и структурное сближение их языков. Общность языкового материала по первичному родству обусловливает определенную общность тенденций его преобразования и независимое (вне контактов) развитие, сходство результатов его эволюции. Вторичное же родство обусловливает длительную общую историю контактирующих языков, заключающуюся в том, что они в течение многих веков подвергаются одинаковым или аналогичным процессам. С этих позиций традиционное описание истории русского языка заключается в анализе материала, ограниченного лишь рамками первичного родства. Между тем специфические для него моменты истории можно изучить, только описывая важнейшие грамматические процессы и лишь освободившись от влияния индоевропейского языкознания. Обращает на себя внимание тот факт, что флективный по грамматическому типу русский язык, будучи окруженным со всех сторон языками агглютинативного типа, неоднократно подвергался грамматическим процессам, в основе которых лежит агглютинация. Очевидно, эти факты из истории русского языка и являются свидетельством реального характера вторичного родства.

Наблюдения ученых за разными языками показывают, что в подавляющем большинстве случаев маркерами грамматических процессов являются местоимения (Ф.Бопп, В. Гумбольдт, Б. Дельбрюк, А. В. Десницкая, Н. З. Гаджиева, С. С. Майзель, А. А. Потебня, Д.И.Эдельман). Они регулярно маркируют отношения между словами для достижения устойчивости синтаксических конструкций при выражении информации и постепенно трансформируются в форманты новых языковых категорий. Иллюстрацией этому могут служить крупномасштабные процессы языков разных грамматических типов и происхождения: полная дифференциация имени прилагательного от существительного в славянских языках, образование изафетных конструкций в иранских и тюркских языках, образование категории определенности — неопределенности в германских языках, развитие категории посессивности в системе имени существительного тюркских языков. Системные значения нового качества во время грамматических преобразований приобретают свой местоименный маркер в качестве побочного компонента какого-либо сопутствующего грамматического процесса. Довольно часто в конкретных случаях употребления такие значения являются семантически необоснованными. О справедливости этого наблюдения говорит тот факт, что вновь образованные категории, охватывая систему определенной части речи, с абсолютной регулярностью выражаются даже тогда, когда в этом нет никакой необходимости.

Возможный диапазон использования местоимений для образования новых грамматических категорий и единиц особенно заметен при сравнении внутренних грамматических причин, вызвавших указанные выше процессы. Если в иранских языках возникла необходимость «цементирования» (Д.И.Эдельман, 1990) блоков слов потому, что имя существительное и имя прилагательное утратили свое склонение, то в славянских языках этот же процесс был необходим потому, что имена существительные и прилагательные, напротив, сохранили свое общее склонение (А.А.Потебня, 1958). При одинаковом для всех имен словоизменении возникла необходимость актуализировать подчинительные отношения между словами со значением предмета и со значением признака.

Сравнение грамматических процессов одного периода, доступных наблюдению по письменным памятникам, показывает, что все они являются чисто синтаксическими процессами, значимыми для структуры предложения. Ими не движет тенденция к образованию новых грамматических категорий, как это происходило в более ранние периоды, когда шел интенсивный процесс формирования грамматического строя языка (Ф.Бопп, 1956; Б. Дельбрюк, 1904; А. А. Потебня, 1968). Эти процессы несопоставимы по масштабу в разных языках: в славянских языках местоименными формантами охвачены все формирующиеся части речи, в иранских и тюркских языках местоименный маркер используется по необходимости лишь в тех случаях, когда образуются атрибутивные конструкции.

На примере этих процессов хорошо видна особая функциональная природа местоимений, что дает основание рассматривать их класс как сырьевую базу для формирования недостающих единиц в грамматическом строе любого языка. Это положение подтверждается также гипотезой, появившейся в индоевропеистике: в самый ранний период в индоевропейском праязыке произошел процесс, в котором местоимения использовались в качестве инвентаря для образования более устойчивых в синтаксическом отношении глагольных форм (Ф.Бопп, 1956; Б. Дельбрюк, 1904). Рассматривая этот процесс в контрасте с более поздним аналогичным процессом (агглютинацией указательных местоимений с именными корнями), который произошел уже в славянский период, мы назвали его ранней индоевропейской агглютинацией. Ранняя агглютинация заключалась в слиянии местоименного подлежащего с глагольным сказуемым и последующей адаптацией местоименного элемента (В.Гумбольдт, 1984). Результатом этой агглютинации было появление в языке глагольного спряжения в плане выражения и усиление предикативного качества глаголов в плане содержания. Это отчасти подтверждается наблюдениями В. В. Виноградова, который считал, что местоименная категория лица является «фундаментом сказуемости» глаголов (1972, с.360). Предикативность в данном случае рассматривается как «синтаксическая категория, определяющая функциональную специфику основной единицы синтаксиса — предложенияключевой конституирующий признак предложения, относящий информацию к действительности и тем самым формирующий единицу, предназначенную для сообщения» (ЛЭС, 1990, с. 392).

Таким образом, наличие класса местоимений в языках любого типа и происхождения, их конструктивные свойства и высокая степень коммуникативности являются важным фактором для осуществления крупных грамматических процессов, которые позволяют скорректировать разные по типу языки в одном коммуникативном аспекте. В этом проявляется функциональный потенциал местоименного класса и его значимость для процесса формирования грамматического типа любого языка.

Грамматические видоизменения с участием местоименного класса нельзя считать случайными процессами. Масштаб изменений, которым подверглись основные грамматические классы в процессе поздней славянской агглютинации, позволяет судить об их значимости и в русском языке. В осуществлении этих процессов много последовательного и закономерного, но главный их общий признак — использование местоимений для образования формантов нового качества.

Во всех случаях, когда местоимения использовались для уточнения синтаксических связей между словами, они теряли свою самостоятельность, и всегда это происходило в строго определенном порядке и в необходимой для данного случая степени. Сначала они употреблялись в качестве агглютинативного элемента слова, затем подвергались более глубокой грамматической переработке и превращались в конечном итоге в обычный для индоевропейского языка формант — флексию. Таким образом, местоименную агглютинацию можно считать типовым механизмом, лежащим в основе всех грамматических процессов, происходящих в языках евразийского ареала в последние тысячелетия.

В качестве методологических источников для решения поставленной нами цели были использованы труды по русской и общей лингвистике: А. В. Бондарко, В. И. Борковского, Ф. Боппа, В. В. Виноградова, В. фон Гумбольдта, А. К. Жолковского, А. А. Зализняка, В. В. Колесова, И. А. Мельчука, А. М. Пешковского, А. А. Потебни, Г. А. Хабургаева, Н. Хомского, Н. Ю. Шведовой и др. Кроме лингвистических трудов, в своем исследовании мы опирались на работы, отражающие эпистемологические исследования: Я. Хинтикки, Г. Фреге, И. В. Полякова, О. С. Разумовского и др.

Характер объекта исследования и поставленная в нем цель обусловили использование целого комплекса методов. Фактически на каждом этапе работы использовались особые методы исследования.

Поскольку научные методы языкознания могут характеризоваться, прежде всего, с точки зрения использования в них конкретного фактического материала, то наша работа так же, как и любое другое лингвистическое исследование, начиналось с наблюдений за фактами языка. Для корректного отбора материала в процессе исследования использовались наблюдения различного характера. В первую очередь — это наблюдения, связанные с поиском и сознательным отбором показательных примеров, которые можно было бы рассматривать как типичные и достаточно яркие для описания выбранного объекта. Метод наблюдения и следующей за ним селекции позволил собрать фактический материал в объеме, достаточном для осуществления исследования.

На следующем этапе был произведен анализ материала. Анализ заключается в расчленении фактического материала на некоторые составляющие компоненты для поиска однотипных или тождественных единиц, из которых далее строились организованные определенным образом микросистемы — парадигмы. Поиск нужных единиц в работе осуществлялся в основном методом контраста. При использовании этого метода сопоставлялись пары единиц, в которых достаточно четко проявляются и сходство, и различие важных для исследования признаков. В ходе этой процедуры были определены такие различия, которые, на наш взгляд, были лингвистически значимыми, т. е. рельефно выражались в сопоставляемых единицах. Целью этой процедуры является выяснение набора признаков, по которым отобранные единицы отличаются от других, наиболее близких им по характеру функционирования.

В ходе анализа выяснилось, что чаще всего выражение различия единиц исследования сосредоточено не в них самих, а в их окружении, в частности в их коррелятах. Таким образом, приходилось дополнять процедуру противопоставления методом дистрибутивного анализа.

Наряду с традиционными для лингвистики способами обработки материала, для полноты описания необходимо было использовать определенную экспериментальную методику. Наиболее подходящим для нашей работы экспериментальным приемом является моделирование. Моделирование стало центральной методикой, которая представляет собой совокупность приемов построения моделей и изучения на них соответствующих явлений, процессов, систем объектов. Под моделями мы понимаем функциональные местоименные парадигмы, которые представляют собой относительно устойчивые для данного исторического отрезка архисистемы наборы коммуникативных форм. Устойчивость таких моделей соотносится с ограниченным историческим отрезком в развитии русского языка. Моделирование является очень важным начальным звеном всего исследования, поскольку построение обобщенных и несколько упрощенных моделей (т.е. функциональных парадигм) стало необходимой предпосылкой для последующего более глубокого и разностороннего изучения языкового статуса объекта. Данные для построения функциональных моделей извлекались в результате дифференцированного социально-функционального анализа текстов разных типов и жанров, что предполагало расслоение этих текстов и выявление пластов, отражающих специфику отдельных местоименных форм. В процессе построения функциональных моделей ведущая роль принадлежит анализу функциональных парадигм современного языка. Чем дальше вглубь веков, тем труднее осуществляется функциональная реконструкция местоименной системы и тем более гипотетическими являются получаемые выводы. В то же время теоретические соображения о функциональном членении местоименной системы не могут быть ориентированы только на современный материал, поэтому в инвентарь, подлежащий рассмотрению, включены также и модели реконструированных парадигм.

Форма представления материала в диссертации является разнообразной. Она зависит от предназначения материала в конкретной части работы: это и таблицы со статистическими данными, и схемы текстовых блоков, и сводные таблицы функциональных разрядов, и текстовый анализ иллюстративных конструкций.

Рассмотренный выше круг общетеоретических, исторических и узкоспециальных вопросов и проблем, связанных с изучением местоименного класса русского языка, позволяет сформулировать основные положения, выносимые на защиту:

1. Местоимения представляют собой трудный для описания объект, поскольку отличаются от других самостоятельных частей речи своим функциональным качеством. Их своеобразие заключается в том, что они являются несамостоятельными словами: в коммуникации местоимения часто являются звуковым сопровождением указательных жестовдля их полноценного употребления в тексте необходимы слова-корреляты, дополняющие местоимения необходимыми семантическими компонентами. Эта особенность обусловливает исследование местоимений осуществлять вместе с их дистрибуцией и обязательным учетом той функции, которую они выполняют в каждом конкретном случае, то есть адекватное описание местоименного класса возможно путем анализа местоименных вариантов в процессе выполнения ими их функции в коммуникации или в тексте. Функциональный подход позволяет определить границы и качественные признаки класса местоимений в языке, а также выявить и дать разностороннюю характеристику каждого местоименного варианта.

2. Синхронно-диахроническое исследование дейктических по происхождению местоимений в функциональном аспекте дает возможность представить главные признаки местоименной системы языка, выявить динамику этой системы и более или менее полно отразить картину эволюции как всей системы в целом, так и отдельных местоимений. Правомерность синхронно-диахронического исследования местоимений как единого грамматического класса обусловлена их функциональным своеобразием, которое заключается в противопоставлении потенциальной и результативной функций в подавляющем числе случаев их употребления в речи и в текстах. Противопоставленность потенциальной функции результативной стала причиной интенсивной динамики местоименной системы.

3. В ранние периоды существования языка местоименная система определялась пространственной семантикой и представляла собой довольно четкую структуру отношений, которая охватывала все пространство коммуникативного акта в реальном мире. Пространственный компонент актуализировался прямым указанием, которое в системе языка реализовалось в качестве дейктической категории. Местоимения как дейктические маркеры сопровождали указательные жесты и выступали в речи как идентифицирующие реальные объекты слова. Смысловая структура современного местоимения принципиально отличается от древней, поскольку основывается на отношениях местоимений с другими элементами текста, а также на отношениях с объектами «возможного мира». Современные местоимения осуществляют аналогично древним идентификацию, но принципиально иных по природе элементов. Местоимение в современном языке все чаще выполняет функцию актуализатора отношений разных типов и природы. Диапазон этих отношений широк, он охватывает как ментальные, логические, так и поверхностные текстовые, которые в содержании не имеют самостоятельных объектов соотнесения.

4. В процессе синхронно-диахронического исследования было выявлено, что основная функция местоименного класса меняется в зависимости от качественного состояния всей языковой системы. В языке древнейших периодов местоимения были предикативными словами, поскольку местоименная система отображала структуру отношений участников и объектов коммуникации на основе персонально-пространственного компонента и использовалась для организации коммуникативного акта. В современном состоянии дейктические местоимения используются для осуществления когерентности единиц разных уровней и разного масштаба.

5. Диапазон функций и грамматическое качество местоимений в языке определяются семантикой всей местоименной системы, изменяющейся в ходе истории в связи с необходимостью продуктивного осуществления коммуникации:

I. Персонально-пространственная семантика —> персональная пространственная семантика —* временная семантика —" конкретность абстрактность;

II. Предикативный дейксис —¦> дейксис —> анафора —> когерентность.

6. Динамическая природа местоименных слов обусловила их участие во многих грамматических процессах, которые известны в истории русского языка и которые сыграли важнейшую роль в формировании грамматического типа современного русского языка. Грамматическое качество местоимений позволяет использовать их путем агглютинации со знаменательными словами как строительный материал для новых форм и парадигм в грамматическом строе любого языка. Результат таких грамматических процессов определяется функциональным потенциалом того местоименного типа, который используется в качестве сырья. Степень агглютинации местоимений со знаменательными словами также может быть разной, поскольку определяется тенденцией, вызвавшей процесс и необходимостью грамматической системы в единице именно такого качества. Участие местоимений в крупномасштабных грамматических процессах позволяет определить их значимость как особого функционального класса слов в системе языка.

Диссертация состоит из четырех глав, введения и заключения.

Во Введении определяются новизна, актуальность работы, ее цель и задачи, теоретическая и практическая значимость, характеризуются источники материала и общая методика его исследования.

Первая глава диссертации «Местоимения как особый класс слов в системе языка» содержит обзор научных направлений и отдельных трудов, посвященных местоимениям русского языка, а также анализ наиболее существенных аспектов исследований местоименного класса слов. Кроме этого, в главе содержится анализ современной парадигматики и синтагматики местоименного класса. В данном случае парадигматика и синтагматика используются как аспекты описания традиционные для русского языкознания.

Вторая глава «Функциональная характеристика местоимений к моменту появления восточнославянской письменности» представляет собой исследование качественного состояния дейктической местоименной системы в момент появления первых письменных памятников древнерусского языка. В результате функционального анализа в ней осуществляется реконструкция древнерусских функциональных парадигм и основных категорий местоименной системы.

В третьей главе диссертации «Многофункциональность местоименного класса в современном русском языке» дается комплексное многоаспектное описание функционального качества современных русских местоимений. В ней содержится анализ местоимений по схемам и критериям структурно-конструктивного направления современной лингвистики: 1) как объект логики, 2) как объект конструктивной лингвистики, 3) как объект теории текста.

Четвертая глава «Функциональная динамика дейктических местоимений в процессе грамматической эволюции языка» содержит описание эволюции местоименного класса, которая была обусловлена особенностями функционирования местоимений в разные периоды существования языка. Кроме этого, в этой главе описываются древнейшие и более поздние случаи агглютинации местоимений со знаменательными словами в разных грамматических процессах.

В Заключении подводятся основные итоги проведенного многоаспектного анализа местоимений, которые по происхождению относятся к дейктическим, устанавливается, что комплексное синхронно-диахронное исследование особенностей функционирования местоимений в русском языке позволило выявить ряд факторов, определяющих функциональное качество и динамику этого класса.

ВЫВОДЫ.

Важной отличительной чертой местоименного класса является его структурная цельность. Очевидно, уже в момент своего появления этот класс представлял собой строго организованную систему, основой которой была дейктическая категория.

Дейктическая категория в разные периоды существования языка может проявляться в довольно разнообразном количественном и качественном наборе маркеров, зависящем от характера конкретной коммуникативной ситуации, в которой происходит ее актуализация. Некоторая неустойчивость данной категории объясняется ее функциональной природой. Исследование местоимений в диахроническом аспекте позволило выяснить, что функциональная переменность дейксиса проявилась в процессе эволюции языка и сильно повлияла на состояние всего местоименного класса.

Диахронический подход в описании местоимений позволил увидеть, как изменение значимости грамматической категории лица, связанной с функциональной дейктической категорией, повлияло на количественный и качественный состав местоименных слов в разные временные периоды. Изменчивость качества категории объясняется естественным в таких случаях процессом функционирования ее маркеров. Категория лица по статусу является для местоимений функцией-потенцией с персонально-пространственной семантикой. Реализуя эту способность, местоимения достигают определенного результата, который является гораздо более весомым для языка, нежели заложенная в категории потенция.

Описанная в работе дейктическая категория была первой организационной системой в языке. В языке древних периодов она использовалась носителями языка для осуществления предикативности речевых единиц. Идентификация ролей участников коммуникации с конкретными людьми, осуществляемая местоимениями, позволяла соотносить акты речи с действительностью по пространственному признаку. Участники коммуникации в этом процессе играли роль ориентиров обозначения.

Таким образом, в древние периоды существования языка местоименное лицо имело статус предикативной категории. По своему основному назначению грамматическая категория лица служила и продолжает служить теперь для осуществления в языке дейктической функции. Дейктическая функция является основной потенциальной функцией для системы местоименных слов безотносительно к какому-либо временному периоду. Она заключается в «актуализации компонентов ситуации речи и компонентов денотативного содержания высказывания» (ЛЭС, 1990.). Местоимения существуют в языке как первичные маркеры этой функции.

Качество каждого элемента местоименно-дейктической системы определяется через отношения с другими элементами. Хотя в современном языке уцелели лишь остатки от этой древней системы, понятие ты может быть определено только через соотнесение с понятием я. Это обстоятельство делает местоимения в семантическом отношении зависимыми друг от друга словами. Любое из них, будучи употребленным в конкретной коммуникации, благодаря естественным ассоциативным связям обязательно влечет за собой всю местоименную систему. Системная взаимообусловленность дейктических местоимений и определила их использование во второй важной функции: с самых древних времен они служили в качестве универсального средства связи. По характеру эта функция является результативной и, естественно, вторичной по отношению к дейктической в историческом плане. В языке же современного качества она становится все более и более важной в грамматической системе.

Современные местоимения являются продуктом исторического процесса. В ходе эволюции языковой системы местоимения изменили свою функциональную природу и из дейктических актуализаторов превратились в элементы, обладающие качеством структурной связки. Местоимение в современном высказывании — это опознавательный знак целого блока связей, которые пронизывают весь ментальный языковой и речевой механизм коммуникации. Оно связывает все сферы сознания в единый информационный блок, имеющий ментально-языковую природу. Использование какого-либо местоимения в современном языке является сложнейшей операцией, в которой задействованы единицы разных уровней, масштаба и качества.

Наблюдения за ходом исторических процессов приводит к мысли о мощном грамматическом потенциале, заложенном в каждое местоименное слово. Эти слова обладают уникальными свойствами: их содержание складывается из грамматических значений, их фонетическое выражение является кратким и хорошо узнается носителями языка. Все это создает условия для естественной агглютинации местоимений со словами, связи которых они актуализируют в речи. Во многих языках имеется не только результат местоименной агглютинации, но и новые грамматические единицы с разной степенью унификации агглютинировавшихся местоимений. Таким образом, местоимения идеальный по своей природе строительный материал для языка любого типа. Они не только легко прирастают к нужным словам, но и подвергаются последующей обработке в нужной для общего характера языка степени.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Рассмотрев класс местоимений в синхроническом и диахроническом аспектах, мы попытались представить в развернутой форме один из видов функционально-грамматического анализа с акцентацией на динамическом характере этого класса слов. При исследовании местоименных вариантов особое внимание обращалось на взаимные связи функциональных парадигм, выстроенных путем отбора и анализа коммуникативных форм.

Диахронический подход, который использовался для описания этих слов, позволил увидеть, как со временем смещаются акценты значимости с одних языковых единиц на другие. В древнем состоянии местоименный дейксис сближал эти слова с глагольным классом, так как местоимения были предикативными единицами аналогичными глаголам. И те, и другие были маркерами предикативных значений: глагол обладал грамматическим значением времени, а местоимение актуализировало положение объектов в пространстве по отношению к эпицентру речи. Это обстоятельство обусловило частое использование слов обоих типов в синтаксических конструкциях.

Древние синтаксические конструкции принципиально отличаются от современных по структуре: они являются полицентрическими коммуникативными единицами. Почти все они содержали по несколько предикативных членов, каждый из которых осуществлял свою функцию самостоятельно. Предикативность осуществляли разные слова, которые были рассредоточены по всем частям конструкции. Каждый предикативный элемент осуществлял соотнесенность с действительностью независимо от других. Основное сообщение в синтаксических конструкциях выражалось глаголами, тогда как местоимения актуализировали лишь один предикативный компонент — пространство.

Уже в самые ранние эпохи глагол обнаруживал тенденцию к превращению в центробежный компонент синтаксической конструкции.

Первый контакт двух предикативных единиц в древности привел к агглютинации личных местоимений с глагольным сказуемым. В результате в языке появились: глагольное спряжение, с одной стороны, и бесподлежащные синтаксические конструкции, с другой стороны. В отличие от древнего современное предложение является моноцентрической конструкцией благодаря центробежному качеству глагольного сказуемого.

Местоименные слова употреблялись в разных частях высказываний и текстов и за счет своей естественной системной зависимости связывали их в единое целое. Поскольку древние синтаксические конструкции были нечетко организованны и отличались некоторой рыхлостью, обусловленной множеством глагольных центров, то конструктивную роль местоимений в этом отношении переоценить невозможно. Местоимения сопутствовали словам-названиям в качестве индексов и связывали их в организованные для коммуникации конструкции. Можно предположить, что в конкретных коммуникативных актах для этой функции в основном использовались местоимения со значением лица: а) говорящего, б) собеседника, в) находящегося за пределами коммуникации.

Местоименные маркеры коммуникативных ролей образовывали первичную систему местоимений. В этой системе восстановлены следующие варианты: 1-е лицо единственного числа- 1-е лицо множественного числа- 2-е лицо единственного и множественного числавозвратное местоимение-заместитель- 3-е лицо рядом с говорящим, различающееся по числам и родам- 3-е лицо рядом со слушающим, различающееся по числам и родам- 3-е лицо далеко от участников коммуникации, но близкое им по какому-либо признаку (очевидно, в древности — сородичи) — 3-е лицо далеко от участников коммуникации и противостоящее им по какому-либо признакунейтральное местоимение-заместитель. Все варианты этой местоименной системы сохранились в языке восточных славян, поскольку довольно широко представлены в памятниках Х-ХШ веков. Несколько общих грамматических признаков, присущих всем вариантам славянской местоименной системы, позволяют включить их в один грамматический класс.

I признак: Способность выражать значение лица по участию в коммуникативном акте. 1-е лицо указывает на говорящего, а остальные лица определяются по степени близости / отдаленности от него. Таким образом, у всех местоимений семантику определяют два компонента: 1) участие в коммуникации и 2) степень отдаленности от эпицентра коммуникации. Непосредственные участники коммуникации выражаются вариантами по степени необходимости. Говорящий выражается местоимением только в единственном числе, собеседники могут выражаться местоименными вариантами в разных грамматических числах. У лиц, находящихся за пределами коммуникации выражается не только степень отдаленности от говорящего и количество, но и уточняется род в единственном числе. В традиционной грамматике обычно наличие рода в структуре местоимений 3-го лица считается основанием отнести их к другому разряду (указательному). На наш взгляд, отсутствие у слов местоименного класса единой образцовой парадигмы позволяет объединить в одну функциональную систему не только варианты с разным количеством парадигматических форм, но и с разными наборами грамматических значений.

II признак: Наличие в парадигме местоимений кратких и полных форм. Следует заметить, что под полными формами мы понимаем обычные парадигматические местоименные формы. Полные формы выделяются только по отношению к кратким парадигматическим формам. Очевидно, от частого употребления для актуализации предикативного пространственного значения формы наиболее регулярно используемых падежей в речи стали произноситься сокращенно, вместо меня — ма, тобя — та. Таким образом, в языке появляются краткие формы дательного и винительного падежей у всех без исключения местоимений, которые обозначают лиц по отношению к коммуникативному акту. Следует заметить, что так называемые указательные местоимения 3-го лица также имеют эти краткие формы, которые используются во всех случаях, когда это позволяет фонетический облик полной формы. Этот факт также дает основание отнести их к единой с личными местоимениями системе.

III признак: Наличие в парадигме местоимений субстантивных и адъектированных форм. Субстантивные формы имеют все грамматические признаки имени существительного и выполняют в предложении характерные для него функции. Адъектированные формы имеют грамматические признаки имени прилагательного и в предложении выполняют характерную для него атрибутивную функцию.

В терминах функциональной грамматики наличие субстантивных форм объясняется выполнением местоимениями своей основной потенциальной функции дейксиса. Адъектированные же формы довольно часто имеют одноразовый характер и являются скорее способностью местоименного класса реагировать на необходимость маркирования предикативных признаков объектов речи. Эти формы используются при словах, имеющих номинативную природу, они индексируют их принадлежность или отнесенность участникам коммуникации. Адъектированные формы отличаются от развившихся из них притяжательных местоимений тем, что не являлись самостоятельным элементом в синтаксической конструкции, а использовались в качестве индекса. Все зафиксированные и исследованные в нашей работе адъектированные формы, безусловно, являются маркерами результативной функции. Непостоянный характер этих форм подтверждает это наблюдение, поскольку известно, что между функцией-потенцией и функцией-результатом всегда есть элемент развития.

Адъектированные формы отражают один из вариантов потенциальной дейктической функции, заложенный в качестве способности в функциональной природе местоимений. Эти формы в древности осуществляли предикативность каждого отдельного объекта речи с действительностью (в отличие от современной предикативности, которая осуществляется только в масштабе предложения). Они образовывались и использовались по мере необходимости для каждого случая отдельно. В ДРЯ уже существует набор адъектированных форм, которые узнаются носителями языка как отдельные, но их употребление в подавляющем большинстве случаев является еще несамостоятельным. Их связь с первичной субстантивной формой проявляется рельефно. Некоторые адъектированные формы вообще обнаруживают заметную мотивированность субстантивными формами и в плане выражения. Это подтверждает предположение, что адъектированные формы выражали способность субстантивных местоимений реагировать на запросы коммуникации.

Функция адъектированных форм отличается от функции субстантивных форм. Субстантивы осуществляют дейксис и сопутствующую ему предикативность. Адъектированные формы в первую очередь осуществляют предикативность посредством дейксиса. Не случайно во многих индоевропейских языках адъектированные формы сыграли очень важную роль в процессе формирования системы грамматических категорий. Так, например, в германских языках эти формы трансформировались в артикли, в славянских они послужили материалом для образования системы формоизменения у некоторых частей речи. При исследовании конкретных текстовых форм заметно, что каждая из них осуществляет свою частную предикативность в некоторой степени отдельную от предикативности, осуществляемой сказуемым в этой же конструкции. Их всесторонний анализ дал возможность описать и несколько особенностей устройства коммуникативных конструкций в древнем состоянии языка. Эти конструкции изобиловали предикативными элементами, и самое главное, предикативным ориентиром в них было понятие «говорящий как эпицентр речи».

Таким образом, можно констатировать, что в самые ранние периоды существования языка структура и границы местоименной системы определялись сферой функционирования предикативной категории. Эта категория в местоименной системе имела результативный характер, определяющий качество каждого местоименного варианта. Дейктическая функция, напротив, имела потенциальный характер и представляла собой способ осуществления пространственной соотнесенности обозначений участников и объектов речи с действительностью.

Имеет значение факт, что в древних текстах объекты коммуникации, как правило, вполне определяются границами конкретного коммуникативного акта. Это обстоятельство отражает особенности родового сознания, свойственного людям на самых ранних этапах цивилизации. В исторической лингвистике оно не раз отмечалась учеными, которые в своих исследованиях приходили к пониманию влияния родового характера образа жизни на сознание людей (В.В.Колесов, С. Б. Бернштейн, В. фон Гумбольдт). Представление об обществе у древнего человека ограничивалось понятием о своих сородичах, окружающих его в повседневной жизни, и чужих, врагов, которые могли нанести вполне определенный вред. Все эти представления вполне совместимы с функциональным пространством местоименной системы периода формирования вторичной семантики. Таким образом, родовое сознание позволяло носителям языка маркировать отношением к говорящему буквально все реалии, о которых только могла идти речь, т. е. местоимениями.

После распада племенного строя на смену родовому сознанию приходит общественное. Общественное сознание — это представление о мире и взаимоотношениях людей, построенное на духовно-интеллектуальных концептах. Оно отражает более высокую ступень общественного бытия каждого отдельного человека и сообществ людей одновременно. Общественное сознание базируется на определенном «возможном мире», имеющем у каждого конкретного народа свои особенности. В таких условиях местоименная система перестраивается коренным образом, ее варианты начинают приобретать вторичные значения, сохраняя при этом способность, выполнять и старые функции.

Местоимения, которые использовались для обозначения объектов коммуникации, постепенно приобретают новые функциональные значения, в которых основными компонентами являются: конкретность определенность, относительность — абстрактность. Из их семантической структуры постепенно утрачивается компонент лица. В результате этого местоимения теряют структурную органическую связь друг с другом и становятся самостоятельными единицами. Особенно важными в языке становятся варианты, которые могут использоваться для «чистого» нейтрального указания. Эти варианты универсальны, абстрактны по значению и удобны для использования в новых условиях.

Развитие нового общественного сознания значительно усложнило и абстрагировало коммуникативный акт, напитало его информацией, и это обстоятельство не могло не повлиять на условия функционирования местоимений. Теперь эти слова стали соотносить коммуникативный акт не только непосредственно с конкретными людьми, но и с блоками информации, являющимися фрагментами «возможного мира» в нашем сознании. Новой чертой коммуникации стала ее соотнесенность с действительным миром опосредованно, через базу общественно необходимой информации, т. е. через «возможный мир». Увеличение количества информации в коммуникативной системе усиливает ее отражательные свойства, что значительно способствует углублению адаптации языковой системы к окружающей среде. Одновременно накопление информации усиливает устойчивость языка к внешним воздействиям. Дифференциация языковых элементов вырабатывает у них способность к точным, локальным реакциям и тем самым делает механизм связи гибким, экономным и оперативным.

В таких условиях местоимения превратились в слова-посредники между элементами разного качества: ментальными, языковыми и действительными. Это способствовало тому, что они стали многофункциональными единицами языка. Фактически они превратились в узловые средства связи, которые соединяют в единую ментально-языковую реалию элементы разного качества.

Маркирование связи становится главной функцией-потенцией для современных местоимений. В общем смысле эту функцию можно охарактеризовать как анафорическую. Именно анафора и отразилась в названии этих слов: «местоимения» — т. е. вместо имени, заместители имени. Местоимение превратилось в слово-заместитель, которое вместе с основным словом образует коррелятивную пару. Использование субститута и местоимения в речи автоматически связывает разные части высказываний и придает им связность. Это же качество в текстах проявляется еще более конструктивно, благодаря ему местоимения стали одним из главных средств организации связного текста.

Участники коммуникации подсознательно стремятся к выявлению связности как можно скорее, не ожидая завершения фразы. Они сразу пытаются с помощью местоимений связать первую же именную группу и лежащие в ее основе понятия с соответствующими понятиями предшествующей пропозиции. Это делается на основе информации о функциональной структуре предшествующей пропозиции и на основе предполагаемой роли понятия во фразе. В этом поверхностном процессе местоимения функционируют как мощное средство достижения когерентности сложных коммуникативных единиц.

Таким образом, современные местоимения — это семантически несамостоятельные коммуникативные единицы. Редкие местоимения используются в речи без текстовых коррелятов, в основном это является прерогативой кванторных местоимений, текстовая независимость которых основывается на их обратной мотивации пропозициональных связок высказываний. Функция кванторных местоимений прямо противоположна функции остальных разрядов. Обычное местоимение всегда используется в блоке, его функцией является идентификация каких-либо единиц, из-за которых оно утрачивает свою самостоятельность. Кванторные же местоимения придают словам, которые используются с ними в одной конструкции, обобщенность, категориальность значения. Они деконкретизируют содержание слова путем соотнесения с понятийным классом. Эта особенность отличает кванторные местоимения от остальных разрядов современного языка и является общим признаком для них и древних дейктических местоимений.

Древние местоимения функционировали в языке аналогично современным кванторным местоимениям. Они обозначали объект через его роль в коммуникации, совершенно точно указывали только один признак — в качестве кого он участвует в данной коммуникации. Это свойство связывало местоимения — знаки коммуникативных ролей — друг с другом. Между ними устанавливалась строго регламентированная и пропорциональная связь, которая обеспечивала адекватное выражение семантической структуры коммуникативного акта. Личные местоимения в современном языке отчасти сохраняют это качество, но осуществляемая ими в нынешних условиях соотнесенность высказывания с эпицентром коммуникативного акта не имеет такой значимости, как в древности.

Современное местоимение, как правило, используется в текстовом блоке главным образом для того, чтобы разгрузить план выражения от повторения одних и тех же слов, поэтому оно функционирует как формальный опознавательный знак, который должен вызвать у адресата нужные ассоциации и восстановить весь смысловой блок. Анафорические местоимения в современном языке являются интеллектуальными и психологическими ориентирами в речи, они связывают в единый узел все компоненты блока и помогают их правильно воспринимать.

Связь местоимений с глубинными мыслительными структурами с точки зрения диахронического осмысления языка является, пожалуй, самой важной их чертой. Это и объясняет такое своевременное качественное видоизменение местоименной системы в связи с изменением сознания современного человека. Местоимения реагируют на изменение самого процесса мышления и на появившийся в связи с этим в языке дефицит организационных средств.

В истории разных языков местоименные слова неоднократно становились строительным инвентарем в самых разнообразных процессах при формировании грамматических единиц разных уровней. Речь идет даже о таких процессах, как образование системы глагольного спряжения в индоевропейский период, развитие системы формоизменения имен прилагательных в славянских языках, образование изафетного типа связи в иранских языках, развитие грамматической категории определенности-неопределенности имен существительных в германских языках и категории посессивности имен существительных в тюркских языках и т. д. Все эти процессы являются грамматическими по своей значимости и по окончательному результату, и в каждом из них местоимения использовались как материал для создания новых грамматических единиц. Эти слова настолько динамичны, что принимают качество окружающих их слов и включаются в систему их разноплановых связей. Благодаря динамической природе количество местоимений в языке всегда соответствует требованиям, возникающим в связи с обеспечением полноценного функционирования системы.

В заключение еще раз подчеркнем, что данная работа имеет поисковый характер. Функциональное изучение семантических категорий грамматики и связанных с ними местоименных единиц фактически находится в стадии становления. Интенсивное развитие конкретных функциональных грамматических исследований постоянно вносит коррективы в общую теорию функциональной грамматики, которая является подвижной научной системой, ориентированной на динамику развития системы языка.