От «Вечеров на хуторе близ Диканьки» к «Миргороду»

Повесть «Сорочинская ярмарка» завершается описанием свадьбы: «От удара смычком музыканта в сермяжной свитке… все обратилось к единству и перешло в согласие. Люди, на угрюмых лицах которых, кажется, век не проскальзывала улыбка, притопывали ногами и вздрагивали плечами… Все неслось, все танцевало…» Но вот «гром, хохот, песни слышатся все тише и тише, смычок умирает, слабея и теряя неясные звуки в пустоте воздуха… Не так ли и радость, прекрасная и непостоянная гостья, улетает от нас, и напрасно одинокий звук думает выразить веселье. В собственном эхе слышит он уже грусть и пустынно и дико внемлет ему… Скучно оставленному! И тяжело, и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему…».

Это написано в 1829 г. Гоголю всего 20 лет, но какую странную гармонию образует резкая смена настроений повествователя! В этом раннем произведении выразилось то, что станет эмоциональной доминантой всего творчества писателя. Эмоциональнонравственное колебание между меланхолией и весельем, между горькими сомнениями и надеждами, между идеалом и действительностью — не только характерная черта его темперамента, о которой говорили и писали современники. Мировоззрение Гоголя и все его творчество отмечены борьбой светлого и темного начал в сознании писателя, борьбой с самим собой и со злом окружающего его мира.

В русской литературе появление «Вечеров на хуторе близ Диканьки» знаменовало новый этап в развитии понятия народности, далеко нс нового, но приобретающего новое содержание в начале 1830-х гг. Народность понимается теперь не только как форма выражения национального характера (или согласно философско-исторической терминологии 1830—1840-х гг. — «духа»), она приобретает в творчестве Гоголя социальную окраску. В «Вечерах на хуторе близ Диканьки» народ предстает как хранитель и носитель национальных основ жизни, утраченных образованными классами. Этот конфликт обусловил характер изображения жизни, под «веселой народностью» (Белинский) которой скрывалась тоска по былой запорожской вольности закрепощенных «диканьских Козаков».

Художественный мир «Вечеров на хуторе близ Диканьки» соткан из мотивов украинского фольклора, взятых из самых различных жанров — героико-исторических «дум», лирических и обрядовых песен, сказок, анекдотов. Однако пестрая картина народной жизни не распадается под пером Гоголя на множество цветных картинок быта потому, что единым оказывается ракурс, по определению Пушкина, «живого описания племени поющего и пляшущего»^[1], которое можно определить как отражение поэтического, жизнеутверждающего сознания самого народа.

Другое, не менее важное объединяющее повести цикла начало, сказ — народное просторечие, которое является одновременно и средством отграничения речи автора от речи его героев, и предметом художественного изображения. В третьей главе «Сорочинской ярмарки» повествователь почти незаметно для читателя передает инициативу рассказывания человеку из толпы, который и посвящает Черевика в проделки красной свитки. Он убеждает слушателей в неудаче ярмарки, потому что «заседатель — чтоб ему не довелось обтирать губ после панской сливянки — отвел для ярмарки проклятое место, на котором, хоть тресни, ни зерна не спустишь». В «Ночи перед Рождеством» автор-повествователь, давая слово Вакуле, обратившемуся к Пацюку, наделяет кузнеца словами, в которых сказывается народное представление об уважении: «К тебе пришел, Пацюк, дай боже тебе всего, добра всякого в довольствии, хлеба в пропорции!», а затем комментирует: «Кузнец иногда умел ввернуть модное слово; в том он понаторел в бытность еще в Полтаве, когда размалевывал сотнику досчатый забор». Здесь и характеристика Вакулы, выделяющая его из толпы, и определение границы, существующей между автором и его героем. В сочетании авторского слова и речи персонажей заключается особый комизм «Вечеров на хуторе близ Диканьки», мотивированный художественной функцией их «издателя» — пасичника Рудого Панька и других родственных ему рассказчиков.

Именно поэтому столь значительна роль предисловия к «Вечерам на хуторе близ Диканьки», написанного от лица Рудого Панька как носителя речевой нормы не автора, а его рассказчиков. Эта роль остается неизменной во всех повестях цикла, что подчеркивает постоянство свойств национального характера и его точку зрения на изображаемую в рассказах жизнь. Важным следствием данной черты цикла становится то, что время в повестях лишено исторической определенности. Так, просторечие — сказ, а значит, и духовный облик персонажей «Сорочинской ярмарки» и «Ночи перед Рождеством», ничем не отличаются одно от другого, а ведь время в первой повести отнесено к современности, протекает на глазах автора-повествователя, действие второй приурочено ко времени царствования Екатерины II, когда готовился обнародованный в 1775 г. указ о лишении запорожского войска всех вольностей и привилегий.

Своеобразно проявление в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» истории, которая в одних повестях («Сорочинская ярмарка», «Ночь перед Рождеством», «Майская ночь») предстает перед нами в облике устно-поэтических фантазий, а в других произведениях имеет четко обозначенные временные границы — от эпохи борьбы «козацкого народа» против поляков («Страшная месть») до его современности («Иван Федорович Шпонька и его тетушка»). Однако даже в том случае, когда история скрыта за событиями повседневной жизни, она звучит в народном сказе, утверждающем вольность и свободу как обязательное условие существования человека. В словах Параськи («Сорочинская ярмарка») слышится протест вольной казачки: «Нет, мачеха, полно колотить тебе свою падчерицу! Скорее песок взойдет на камне и дуб погнется в воду, как верба, нежели я нагнусь перед тобою!» Возмущенный произволом сельского головы, Левко («Майская ночь») с достоинством напоминает парубкам о своих правах: «Что же мы, ребята, за холопья?.. Мы, слава Богу, вольные казаки! Покажем ему, хлопцы, что мы вольные казаки!».

На этих же основаниях соединены повести в цикле «Миргород». Неслучайно Гоголь дал этому сборнику подзаголовок «Продолжение вечеров на хуторе близ Диканьки», подчеркнув тем самым идейно-художественное единство циклов и сам принцип циклизации.

Увлеченный «историческим знанием», Гоголь активно собирает и обрабатывает материал по истории Украины. «Мне кажется, — признавался писатель в это время одному из своих корреспондентов, — что я напишу ее, что скажу много нового, чего до меня не говорилось». И действительно, то новое, о чем говорил Гоголь, сказалось не в «Истории Украины», не завершенной им, а в повести «Тарас Бульба», которая была написана в неизвестном до того в русской литературе жанре народно-героической эпопеи. Герой произведения — «национальный дух» вольнолюбивого запорожского казачества. Воспроизводя в повести события эпохи борьбы Украины за национальную независимость от польского панства, Гоголь даже не дает точной хронологии событий, относя действие то к XV, то к XVI в. Также невозможно найти и реально-исторический прототип образа Тараса Бульбы. Это можно объяснить тем, что основным источником для создаваемых Гоголем образов и характеров повести стали памятники народной поэзии, а не исторические труды и архивные документы. Как показали специальные исследования, в «Тарасе Бульбе» нет почти ни одного исторического или лиро-эпического мотива, который не имел бы своего источника в украинском фольклоре, в его исторических думах и песнях. Запечатленное в них народное сознание получает свою персонификацию в «богатырском», по определению Белинского, характере атамана Бульбы.

Образ Тараса Бульбы — предшественник образа Пугачева в «Капитанской дочке» Пушкина. Однако в отличие от пушкинского характера предводителя народной вольницы, Бульба — характер не социально-, а национально-исторический. Работа над повестью продолжалась с перерывами около девяти лет: с 1833 но 1842 г. Первая редакция «Тараса Бульбы» появилась в сборнике «Миргород», вторая — в период работы над первой частью «Мертвых душ».

• [1] Пушкин А. С. Вечера на хуторе близ Диканьки: повести, изданные Пасични-ком Рудым Паньком // Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: в 10 т. Т. 7. 1978. С. 237.