Нарушения операциональных возможностей общения

КОМПОНЕНТЫ ОПЕРАЦИОНАЛЬНОГО ЗВЕНА ОБЩЕНИЯ И ИХ НАРУШЕНИЯ ПРИ ОРГАНИЧЕСКОЙ И ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ РЕЧЕВОЙ ПАТОЛОГИИ.

В соответствии с концепцией процессуальное™ и фазной структуры порождения и восприятия речи [52, 132, 151] мысль, порожденная определенным мотивом, проходит сложный и длинный путь, превращаясь в развернутое речевое сообщение, и не менее сложен путь от развернутого речевого сообщения к мысли. Понятно поэтому, «насколько сложный характер могут иметь те случаи, когда этот путь кодирования или декодирования сообщения нарушается в результате поломки тех или иных звеньев мозгового аппарата» [ 151, с. 31]. Путь от мысли к речи «проходит через стадию внутренней речи, которая, по-видимому, опирается на схемы семантической записи» [151, с. 38], где формируются глубинно-синтаксическая структура, внутренняя программа высказывания (именно этот компонент нарушается, как известно, при динамической афазии). Затем эта программа разворачивается во внешнее речевое высказывание, опирающееся на поверхностную синтаксическую структуру. Важное значение имеет еще момент перехода от внутренней речи к внешней, так называемый компонент «готовности к речи», т. е. «центрально управляемая настройка всей периферии произносительного механизма для выполнения предстоящего речевого движения», в частности переход от свободного режима дыхания на специфически речевой [1, с. 9], которая нарушается у больных с заиканием. Процессы кодирования и декодирования поверхностной структуры также имеют сложное строение, включая фонетический анализ, нарушения которого составляют центральный механизм сенсорной афазии; кинетический анализ, дефекты которого приводят к возникновению эфферентной моторной афазии; кинестетический анализ — фактор, лежащий в основе возникновения афферентной моторной афазии; объем акустического восприятия и слухоречевую память, связанные с симптомами акустико-мнестической афазии; дешифровку логико-грамматических отношений, нарушения которой составляют основной фактор семантической афазии и другие компоненты [147, 150, 245].

Поскольку всякое общение направлено на изменение в смысловом поле реципиента [133], первостепенное значение приобретает выбор соответствующих средств (значений, слов, их возможных сочетаний) и их оформление в грамматически правильные высказывания, ориентированные на систему и нормы языка. Для теории общения очень важно разграничение этих двух терминов. В отличие от языковой системы нормы опираются на принятый в данном обществе сборник правил речевого поведения [259]. «Знание нормы означает более высокую степень культуры, поскольку оно предполагает осведомленность не только о возможном, о том, как можно сказать на данном языке, но также и о том, что действительно говорится и говорилось, т. е. о традиционной реализации» [118, с. 237]. Иначе говоря, при порождении сообщения интенция коммуникатора должна быть преобразована в знаки принятого в данной культуре кода, как вербального, так и невербального. Именно это, как указывалось выше, обеспечивает интерсубъектность знака. Преобразование должно обеспечить с помощью вербальных и невербальных средств уровень адекватности восприятия сообщения. Есть данные, что при афазии в качестве компенсации нарушений речи увеличивается среди невербальных знаков доля жестов, ориентированных на передачу значения: указательных, эмблематических и изобразительных [214].

В структуре речевого действия выделяются два основных звена: грамматическая и семантическая реализация внутренней программы [15, 16, 132]. Рассмотрим более подробно каждое из них.

Передачу и прием вербальной информации в значительной степени ограничивают дефекты грамматического оформления высказывания. Если нарушается способность оформлять высказывание в соответствии с грамматическими правилами языка, реализуемыми в процессе актуальной коммуникации, возникает так называемый синдром аграмматизма. Экспериментальные нейролингвистические исследования аграмматизмов при афазии [15, 16, 17, 58, 59, 247] показали, во-первых, что аграмматизм характерен для афазии в целом, т. е. при всех формах афазии в той или иной степени нарушается грамматическое структурирование высказывания, проявляющееся как в сужении набора и дефектах структуры употребляемых грамматических конструкций, так и в нарушениях грамматической формы слов и типичных д ля русского языка норм их соединения между собой. При всех формах афазии, как в спонтанной, так и в повторной речи, наблюдались: пропуск (при моторных формах афазии) или избыточность (у больных с сенсорными афазиями) необходимых членов конструкции, особенно служебных слов; тенденция к избыточности вставочных конструкций, несентенциональных и стереотипных высказываний; нарушения падежного склонения существительных, ошибки в родовых окончаниях прилагательных, нарушения видовременной системы глаголов. Можно думать, что актуализация речевых стереотипов представляет собой компенсаторный путь построения высказывания, минуя нарушенное звено грамматического структурирования.

Фактором, влияющим на степень выраженности аграмматизма, является, прежде всего, грамматическая сложность фразы. При этом обнаруживается одинаковая иерархия сложности грамматических конструкций при разных формах афазии: наиболее сложными для всех групп больных оказались пассивная и инвертированная обратимая конструкции. Таким образом, можно говорить об иерархичности операциональных средств коммуникации, обусловливающих их различную уязвимость при афазии. Характерно, что иерархия сложности грамматических конструкций не совпадает при афазии и в детской речи [67]. Этот экспериментально подтвержденный факт говорит о том, что афазия есть не упрощение или снижение речи до уровня детской речи (это мнение до сих пор встречается в афазиологической литературе), а качественная, структурная перестройка речи, резко затрудняющая коммуникативные возможности больных.

Структурная перестройка включает нарушение осознания речевого элемента в системе, в ряду вариативных форм, как элемента определенного класса слов, системы определенных правил и оппозиций (части речи, производные/производящие слова, парадигмы именного и глагольного словоизменения и др.) [58].

Нарушается метаязыковая коммуникативная функция, обеспечивающая обратную связь, контроль за правильностью собственной речи и возможность ее изменять в соответствии с коммуникативными ожиданиями реципиента речевого сообщения. При этом наблюдается диссоциация в относительной сохранности семантической и грамматической систем речи при моторных и сенсорных формах афазии. Это, прежде всего, проявляется в диссоциации лексического (парадигматически опосредованного) и деривационного (синтагматически опосредованного) факторов в значении слова [201]. Характерные симптомы акустико-мнсстической афазии, такие, как нарушения называния предметно-отнесенных слов, парафазии, отчуждение смысла слов, оказались связанными с выявленным нами феноменом вторичной этимологизации, когда реальное значение слова, значение лексемы в целом замещается комплексным значением деривационных компонентов слова. Усиление вследствие локальной мозговой патологии деривационного фактора приводит к тому, что предметом деятельности больного становится само слово, а не содержание, которое несет слово или высказывание, от этих больных ускользает реальность, которая обозначается словом, слово выступает как лингвистическая единица без психологического содержания. Этот феномен непосредственно связан с нарушением связи между словом и образом — ведущим механизмом речевых нарушений при акустико-мнестической афазии [101]. У больных с моторными формами афазии, наоборот, была выявлена повышенная деэтимологизация, т. е. усиление лексического фактора и игнорирование служебных слов, обладающих только грамматическим значением, неосознание членимости слова и его соотнесенности с другими словами со сходной словообразовательной структурой [58].

Сопоставление с литературой вопроса показывает, что синдром аграмматизма существенно различается у больных с афазией, говорящих на разных языках, например, у русскоговорящих больных не наблюдается характерный для англоговорящих больных с афазией симптом замены косвенных форм глагола инфинитивом. Это подтверждает концепцию А. А. Леонтьева [134] о психологически специализированной деятельности общения и семиотически специализированных системах средств общения.

Таким образом, синдром аграмматизма имеет системную организацию, отражающую комплексный интерактивный принцип работы речевой системы (его анализ проведен в работе Т. В. Ахутиной [16]), включающую нарушение звена нахождения грамматических конструкций, избирательно возникающее при моторных формах афазии, а также патологию звена приписывания слову грамматических характеристик и звена выполнения грамматических обязательств, которая характерна для всех форм афазии и обусловливает общеафазический характер аграмматизма [58].

Нарушения грамматического оформления речи проявляются не только на уровне слова и фразы, но и в особенностях текстообразования больных с нарушениями или недоразвитием речи. В текстах отсутствуют средства связности и выражения причинно-следственных отношений (союзы, временные наречия и т. п.), что придает текстам характер «телеграфного стиля», когда показатели связности замещаются простым соположением элементов содержания [16, 18, 58]. Нейролингвистический анализ выявляет различия в нарушениях текстообразования, связанные с локализацией и латерализацией очагового поражения мозга: при поражении передних отделов как левого, так и правого полушария страдает «макросвязь» между отдельными высказываниями, глубинное программирование текста и наблюдается феномен «сюжетосложения»; при поражении задних отделов левого полушария нарушается «микросвязь», вербальные и литеральные парафазии затрудняют передачу логических отношений на уровне поверхностных структур речи; при поражении задних отделов правого полушария характерны трудности установления логических связей между отдельными элементами содержания [81]. Правое полушарие ответственно за передачу ключевых слов и цельности текста, а левое — за развертывание высказывания вглубь, грамматическую и семантическую связность текста 1177]. И только при взаимодействии полушарий, взаимоконтроле стратегий каждого из них возможно составление полноценного, развернутого, связного текста.

Психологическим механизмом аграмматизмов является нарушение чувства языка — неосознанных речевых действий, контролируемых по чувству согласования программы действия с его фактическим выполнением и результатом и являющихся, по Л. И. Божович [34], побочным продуктом деятельности, направленной не на приобретение знаний о языке, а на овладение практикой речевого общения, и специфической переработки (обобщения) своего и чужого коммуникативного опыта (язык добывается из речи). Эта программа содержит не сформулированные лингвистами и не изучаемые в школе грамматические, лексические и фонетические правила, в соответствии с которыми, например: несмотря на свободный порядок слов в русском языке, слово «который» обязательно ставится после определяемого слова (невозможно: «книгу дай маме, которая лежит на столе»); слово «карий» сочетается только со словом «глаз»; в сочетании звуков «стн» не произносится средний звук (лестница), а в сочетании «лнц» — первый (солнце) (примеры С. Н. Цейтлин [250]). Остается открытым и обсуждается в литературе [275] вопрос, содержатся ли эти программы — языковые правила — в нашей памяти (необязательно в осознаваемой форме) в готовом для употребления виде еще до совершения акта коммуникации или их надо искать в структуре самого речевого действия. Возможны различные трактовки природы чувства языка: «неосознанные знания» [34], «словесный инстинкт» [224], «грамматическая интуиция» [84], «результат бессознательной металингвистической деятельности» [250]. А может быть, чувство языка следует считать мстакомпонентом коммуникативной деятельности человека? Нам представляется, что психологическая природа этого явления может быть понята как сформированные умственные действия (по П. Я. Гальперину [57]).

Формирование чувства языка — необходимого звена языковой компетенции субъекта — проходит несколько этапов:

• 1) накопление речевого опыта на основе восприятия коммуникативной практики (собственной и окружающих) и появления эмпирических обобщений, составляющих диффузное единство с речевой практикой и являющихся предпосылками чувства языка в дошкольном возрасте;
• 2) расчленение этого единства в сознании ребенка младшего школьного возраста, в результате чего в своей речевой практике он опирается то на данные своего опыта, то на усвоенные формально-грамматические знания;
• 3) упроченные связи между данными опыта и усвоенными знаниями у старшеклассников и формирование качественно нового единства, позволяющего решать нестандартные речевые задачи, контролировать и предвосхищать результат [33].

Психофизиологическую основу чувства языка составляют динамические стереотипы — особая форма хранения знаний и оценок как компонентов ориентирующего поведения. Характерной чертой всех динамических стереотипов является автоматизированность их воспроизведения на любой из раздражителей, входящих в данную систему речевого действия.

При афазии вследствие дезавтоматизации речевой деятельности в целом разрушаются динамические стереотипы, что на нейропсихологическом уровне выражается в синдроме аграмматизма, затрудняющем речевую коммуникацию больных. Таким образом, закономерно считать чувство языка одним из операциональных средств общения.

В ряде случаев в ходе коммуникации возможна компенсация грамматических нарушений семантическим (психологическим, по Л. С. Выготскому [52]) планом речи и достижение взаимопонимания. Но эта компенсация затруднена у больных с афазией из-за изменений лексикона. Как показали наши исследования [63, 71, 112, 266] при поражениях мозга существенно изменяется внутренняя структура лексикона. Трансформация заключается в деиндивидуализации лексикона, т. е. в сужении индивидуальной и расширении периферической и ядерной частей словаря, обладающих наибольшей ассоциативной плотностью, частотностью, конкретностью, образностью, эмоциональностью и ранее всего появляющихся в онтогенезе. Центростремительная трансформация лексикона тем более выражена, чем грубее снижение вербальной активности больных. Далее, типичной характеристикой речевой продукции здоровых испытуемых является отражение в лексике своего жизненного опыта и специфики своей жизнедеятельности. Во всех группах больных было выявлено значимое снижение этой характеристики. Это — симптом глубокой трансформации словаря при органических поражениях мозга, характеризующейся относительной сохранностью ядерной части лексикона, но суженным пластом индивидуальной лексики, отражающей специфику жизнедеятельности субъекта.

Оказалось, что концепция Лурия о трех функциональных блоках мозга помогает объяснить различия в изменениях лексикона в разных группах больных. Типичной моделью поражения первого блока — блока активации — является синдром паркинсонизма. При этой нозологической форме наблюдаются снижение общей и вербальной активности, приводящее к значимому снижению числа вербальных ассоциаций, низкий индекс семантизации, т. е. ограничение числа слов в каждой семантической группе и снижение способности к категориальному обобщению слов при их объединении в группы. Мы предполагаем, что эти дефекты объясняются нарушением взаимодействия речи и памяти, осуществляемого на уровне таламуса [279], причем не в звене выбора слова внутри семантического поля, как это происходит при афазии, а на уровне инициации программы поиска [117].

Другой тип нарушений вербальной активности наблюдается при поражении второго блока мозга — блока переработки информации, связанного, прежде всего, с теменно-височно-затылочными отделами коры (задними отделами речевой зоны мозга). Возникающие при этом формы афазии характеризуются тяжелыми нарушениями семантической памяти и парадигматических отношений в языке, что проявилось в наших исследованиях лексикона нарушениями избирательности в ассоциативной деятельности и появлением значительного числа неадекватных изречений.

Третий функциональный блок мозга — блок программирования и контроля всех форм деятельности, в том числе и вербальной, — связан преимущественно с лобными отделами коры. Эфферентно-моторная форма афазии, возникающая при этих поражениях мозга, характеризуется симптомами патологической инертности во всех психических сферах и нарушениями синтагматических отношений в языке.

Афазические дефекты речи при поражениях коры левого полушария характеризуются глубокой трансформацией лексикона и изменением взаимоотношений между его отдельными частями. Это может указывать на нарушения как linguistic competence, так и linguistic performance у больных с афазией. При паркинсонизме, возникающем при поражении подкорковых структур мозга, внутренняя структура лексикона остается относительно сохранной, что указывает на то, что нарушения речи происходят преимущественно на уровне linguistic performance. Таким образом, корковое и подкорковое поражение мозга избирательно влияют на структуру лексикона — важный компонент вербального общения.

Есть также данные об изменении структуры лексикона и при функциональной речевой патологии: у больных заиканием нарушается понимание и адекватное (семантически валентное) употребление сложных для произнесение слов, а также смысловое восприятие и членение текста [89, 220].

Для нашего анализа полезным оказывается новое направление в психолингвистике — коммуникативная лингвистика, выявляющая и описывающая те семантические компоненты слова, которые релевантны в слове в конкретном коммуникативном акте и образуют актуальный смысл слова [212]. Коммуникативная лингвистика является дальнейшим развитием главной идеи психолингвистики о том, что языковые единицы не могут рассматриваться вне анализа их пользователей, иначе принципы, выводимые на основании наблюдаемых языковых закономерностей, оказываются необязательными и даже не всегда частотными закономерностями реальной речевой деятельности. Коммуникативный подход к слову основывается на теории Л. С. Выготского о двухасбб пектности слова, т. е. его свойстве выступать в языке одновременно как коммуникативная и номинативная единицы (единицы общения и обобщения). В процессе общения коммуникативно релевантными оказываются далеко не все компоненты значения слова как номинативной единицы. При прямом употреблении слово называет свой традиционный референт — единичный предмет, с которым оно связано в конкретном акте коммуникации, обладающий всеми признаками системного денотата в единстве его общих и индивидуальных, названных и не названных признаков. При переносном употреблении слово соотносится с новым для себя референтом, обладающим лишь отдельными признаками системного денотата (например, при переносном употреблении слова «колесо» в словосочетании «очки-колеса» актуализированы только два признака — круглая форма и большой размер).

Наличие определенных семантических компонентов слов (сем) обусловливает возможность сочетания словоформ в реальной коммуникации (семантическую валентность слов). Например, наличие в существительном «коробка» сем «форма» и «размер» позволяет употреблять его с прилагательными, также содержащими эти семы (квадратная, маленькая и т. д.), но нормы семантической валентности русского языка не допускают сочетаний этого слова с прилагательными, содержащими сему «сила» (мощная, слабая и т. д.), так как этого семантического признака нет в значении данного слова. Нарушение семантической валентности при патологии речи (в сторону ее расширения при сенсорных формах афазии или сужения при моторных формах афазии) может быть, как нам представляется, одной из причин дефектов вербального общения. Особенно грубо нарушается семантическая валентность сочетания полнозначных и служебных слов, вызывая появление в речи больных (преимущественно с поражениями задних отделов речевой зоны) формально правильных, но не соответствующих языковой нормативности фраз (типа «капли стучат к веткам»).

Следует отметить, что невербальные средства общения (жесты, мимика (особенно выражение губ: плотно сжатые, саркастически изогнутые или растянутые в улыбке), интонация, паузы, направления взгляда, позы, пространственная дистанция и др.) имеют первостепенное и пока недооцениваемое значение для эффективности коммуникации в силу присущих им таких специфических характеристик, как спонтанность, непроизвольность, большая правдивость. (Вспомним замечательные слова А. Блока: отпугивать «лица не общим выраженьем».) Именно поэтому их часто называют регуляторами общения. Было показано, например, что в случае противоречивости вербальной и невербальной информации действительное сообщение передается не содержанием речи, а невербальными средствами [105]. Может быть, это связано с тем, что вербальное общение является линейным, сукцессивным, а невербальное — фенестрационным (от лат. fenestra — окно), симультанным. Известно, что восприятие сукцессивной/симультанной информации имеет не только внутри-, но и межполушарную дифференциацию. Этот факт, как и описанные выше латеральные особенности текстообразования, открывают в нейропсихологии общения путь к исследованию межполушарного взаимодействия в реализации человеческого общения.

К важнейшим невербальным составляющим общения относят и умение слушать собеседника: выражение лица (заинтересованное или, наоборот, безучастное), поза, направленность взора могут помочь или, напротив, помешать партнеру раскрыться и выразить свои мысли [5]. Как писал Г. Клейст, «странный источник вдохновения для говорящего — человеческое лицо перед ним: и часто всего лишь один взгляд, указывающий нам, что наша наполовину выраженная мысль уже понята, дает нам возможность выразить всю другую ее половину» [108, с. 504].

Что касается позы, то она отражает программу поведения по заранее предполагаемому или возникшему в ходе коммуникации сценарию, и выделяются определенные фазы общения в соответствии с позами, которые принимает тело:

• 1) точка (point) соответствует акценту в беседе и сопровождается движением голов;
• 2) позиция (position) отражает изменение или принятие точки зрения в беседе и фиксируется сменой позы, в которой принимает участие более половины тела;
• 3) представление (presentation) связано со всеми позами, принимаемыми телом в акте коммуникации, и эта фаза завершается полной сменой местоположения тела [342].

Пространственная дистанция между коммуникаторами и их пространственное расположение в коммуникативном поле отражают социальный статус и социальную иерархию общающихся. Например, при разговоре начальника с подчиненным в отличие от интимно-личностного общения обычно соблюдают дистанцию (не менее 1,5 м) и избегают прямых взглядов [5]. Нарушения психологической дистанции, слишком пристальный, изучающий взгляд, излишняя активность при контакте часто вызывают реакцию избегания, свертывания контакта со стороны партнера.

Дефицит общения с взрослыми в домах ребенка приводит к недоразвитию средств как вербального, так и невербального (жестового) общения. Яркие примеры невозможности использования самых простых указательных или символических жестов, усваиваемых «домашними» детьми в первые два года жизни, приводит С. Н. Цейтлин: «Тоня хотела получить куклу, но указать на нее не могла. Когда девочку взяли на руки и поднесли к полке с игрушками, она долго плакала, отворачиваясь от предлагаемых игрушек, и успокоилась, когда ее поднесли к полке, на которой стояла кукла, подаренная навестившей ее матерью. Указать на эту игрушку, как это бы сделал на ее месте любой домашний ребенок, она не умела» [250, с. 24].

Столь сложное строение процесса речевой коммуникации, многообразие обслуживающих ее операциональных средств объясняет существование множества синдромов речевой патологии при органических и функциональных поражениях мозга. Наибольший интерес для нас представляют синдромы афазии и логоневроза, так как они проявляются прежде всего в нарушении коммуникативной функции речи. Оба эти синдрома приводят к изменениям личности больного.