Безграничное развитие гипотез относительно материи и природной причинности

Как бы то ни было, то свойство понятий о материальном субстрате и о причинности явлений природы, что они в известных полагаемых пределами опыта границах всегда остаются гипотетическими по отношению к своему специальному содержанию, вовсе еще не придает этим двум понятиям характера трансцендентных идей. Напротив того, к образованию указанных понятий нас принуждает именно опыт, заставляя нас в то же время выбирать из возможных гипотез прежде всего относительно наиболее подходящие, чтобы затем исследовать, можно ли и, если да, насколько можно произвести между остающимися выбор, руководящийся требованием соответствия между содержанием наших понятий и их формальными условиями. Как общеобязательные формальные свойства материи и ее причинности, так и переменчивое, до известной степени всегда остающееся гипотетическим, качественное содержание этих понятий не выходят из области опыта: первые непосредственно выведены из него, последнее образовалось исключительно для свободного от противоречий его истолкования. Итак, здесь совершенно не может быть бесконечного поступательного движения, которому можно было бы приписать реальное значение, аналогичное тому, какое принадлежит поступательному движению, когда дело идет о протяжении пространства или о течении времени. Если же Кант, несмотря на это, ставил вопрос о том, до бесконечности ли делима материя или нет, на один уровень с антиномией между конечным и бесконечным протяжением вселенной в пространстве и во времени, то неосновательность этого сравнения вытекает уже из того, что свойства пространства и времени непосредственно заключаются в воззрении, материя же не может быть дана нам ни в каком воззрении, потому что она есть вспомогательное понятие, свойства которого должны быть определяемы таким образом, чтобы они делали понятным качественное содержание опыта. Поэтому, вместо того чтобы доказать бесконечную делимость материи, Кант в антитезе предпринимает только доказательство бесконечной делимости пространства, наглядно показывая, что последнее мыслится как непрерывная величина. При доказательстве же тезы делается, напротив того, чисто логическое, примыкающее к известному лейбницевскому выводу, умозаключение от данности сложного к необходимости предположить простое, а следовательно, доказательство тезы происходит в этом случае уже не на той же самой почве. Итак, антитеза относится к воззрительной форме, а теза к пониманию данного при посредстве понятий, а следовательно, они вообще не противоречат друг другу; ведь вполне мыслимо, чтобы данное представлялось непрерывным, стало быть, до бесконечности делимым по своей данной в воззрении форме, а по своей познаваемой при посредстве понятий сущности состояло из простых элементов, как и в самом деле Лейбниц вполне основательно считал свои простые монады совместимыми с непрерывным протяжением пространства, которое уже он мыслил себе как феномен или форму воззрения. Так как, стало быть, лишь теза Канта относится к содержащемуся в пространстве, к материальной субстанции, антитеза же вследствие способа, которым ведется ее доказательство, относится к самому пространству, то отсюда можно было бы заключить, что на этом дело и кончается, и что правильным, остается вывод, что последние элементы материи следует мыслить себе простыми и неделимыми. Однако это неверно, но против такого онтологического обоснования имеет силу то же самое простое замечание, которое сам Кант направил в другом месте против совершенно аналогичных онтологических выводов, гласящее, что судить о содержании данного всегда можно лишь на основании опыта, а отнюдь не на основании предшествующего всякому опыту понятия, образованного нами соответственно чисто формальным точкам зрения. В применении к данному случаю это означает, что вопрос о том, каким образом следует мыслить себе распределение материальной субстанции в пространстве, прямо-таки не может быть разрешен иначе как на основании научного опыта. Наши предположения о материи суть гипотезы, которые должны сообразоваться с опытом, а не с общими отвлеченными постулатами, независимыми от опыта, потому что сама материя вовсе не есть понятие, предшествующее опыту, а служит вспомогательным понятием для опыта, следовательно, постулируется лишь благодаря последнему. — Это означает в то же время, что образованное таким образом понятие никогда не может иметь абсолютного, раз на всегда устанавливаемого значения. Ведь это было бы возможно лишь в том случае, если бы опыт сам когда-либо мог получить завершение. Из этого не следует, конечно, что всякое утверждение относительно свойств упомянутого понятия субстанции по существу дела должно быть признано преходящим. Напротив того, в наших гипотетических предположениях относительно субстрата природной причинности окончательно установленным придется признать как раз то, что может быть выведено исключающим различное толкование образом из связи фактов. Как познание связи не препятствует здесь поступательному движению к дальнейшим познаниям, а напротив того, требует его, так и наши гипотетические вспомогательные представления непрерывно переходят от установленных предположений к предположениям, которые требуется еще установить, и благодаря этому переходу между удостоверенными решениями и полным отсутствием решений простирается более или менее проблематическая, предоставленная борьбе различных гипотез область допущений. Таким образом, мы и здесь приходим к идее никогда не могущего быть завершенным поступательного движения: наши предположения о материальном субстрате явлений природы настолько же не допускают окончательного завершения, как и само испытание природы. Уже из той связи, которая существует между понятиями субстанции и причинности, вытекает, что-то же самое имеет силу и по отношению к расчленению причинных законов процессов. Это обнаруживается и непосредственно из того, что благодаря вышеупомянутому никогда не оканчивающемуся прогрессу в накоплении новых опытов мы постоянно познаем новые связи, подводимые нами под понятие причинности. Но здесь поступательное движение имеет существенно иной характер, чем там, где дело идет о только формальном связывании данного во времени и пространстве. О будущих опытах нам недоступно никакое суждение, помимо того, что они, вероятно, не будут противоречить установленным познаниям и что в особенности они должны соответствовать общеобязательным формальным условиям всякого опыта. И по отношению к качественному содержанию будущих опытов это требование оказывается как раз достаточным для того, чтобы сохранялось доверие к общеобязательности выводов естествознания, а впрочем, оно достаточно неопределенно, чтобы не допускать никакого предсказания, не остающегося в пределах уже познанных законов природы, стало быть, собственно говоря, в пределах уже произведенных опытов. Таким образом, по отношению ко всему качественному содержанию будущих опытов остается неограниченное поле для возможных догадок. Но каждая отдельная из этих догадок имеет воображаемый характер. Она не может быть ни доказана, ни опровергнута и лишь до некоторой степени сдерживается в границах отрицательным условием, гласящим, что она не должна противоречить фактическому содержанию познания. При всем том это условие оказывается достаточным для того, чтобы дозволить в определенных случаях составление предположений относительно качественного содержания лежащих за пределами опыта элементов естественного порядка. Такого рода право постоянно возникает там, где обыкновенное составление гипотез, служащее для свободного от противоречий связывания опытов, требует дополнений, а сами эти дополнения временно или навсегда не допускают никакой поверки при посредстве опыта. В этих случаях дальнейшее развитие гипотез, при котором они переходят в область воображаемо-трансцендентного, может исполнять двоякую задачу, а именно: во-первых, намечая эмпирическому исследованию те пути, которыми затем должно будет пойти последнее; во-вторых, дополняя до гармонического единства систему нашего действительного познания природы. Так, например, неоднократно высказывавшееся в новейшее время предположение, согласно которому все качественные различия известных нам химических элементов основываются на чисто количественных различиях входящих в состав пропорций одной и той же первичной материи, теперь имеет еще характер воображаемой гипотезы, так как представленные в пользу его аргументы не имеют решающего значения. Но это предположение не только побудило к исследованиям, вызвав постановку проблем, разрешение которых имеет значение и независимо от решения упомянутого основного вопроса, но и является несомненно более удовлетворительным завершением наших воззрений относительно материи, чем допущение не регулируемой никаким законом множественности качественно различных первичных веществ. Хотя, как показывает этот пример, поступательное движение в область воображаемого всегда останавливается у определенных предельных пунктов, идти далее которых представляется невозможным, так как за этим рубежом исчезли бы обе цели, которые одни только могут оправдать составление таких гипотез, однако, те границы, на которые приходится наталкиваться, никогда не бывают абсолютно окончательными. Напротив того, всегда остается мыслимым дальнейшее поступательное движение, хотя оно и не исполнимо при наличных условиях опыта. Допустим, например, что гипотеза единой качественно однородной первичной материи обратилась бы из воображаемой в реальную, в таком случае возник бы только новый вопрос: не составлено ли открытое таким образом однородное вещество в свою очередь из различных элементов, которые затем опять-таки требуют сведения к единой скрывающейся за ними первичной материи, и т. д. Абсолютно ограниченным это нисхождение (Regressus) было бы лишь тогда, если бы когда-либо закончился наш эмпирический анализ явлений природы. Но это немыслимо, так как опыты, которых мы еще не сделали, вообще не могут быть предусмотрены, а потому невозможно когда-либо утверждать, что в какой-либо области достигнут конец всякого опыта. При всем том, здесь опять обнаруживается характеристичное различие воображаемой трансцендентности от реальной трансцендентности пространства и времени; тогда как эти последние непрерывно переходят всякую данную границу, нами воображаемые допущения всякий раз останавливаются на определенных предельных понятиях, причем мы тогда лишь признаем возможным пойти далее последних, когда дело идет о том, чтобы от них перейти к новым далее лежащим предельным понятиям. Поэтому только реальная трансцендентность состоит в истинном regressus in infinitum, поскольку мы не предполагаем при последнем никакого когда-либо достижимого предела, так что мысль об этом поступательном движении находит свое завершение лишь в трансцендентной идее единой бесконечной совокупности. Воображаемую же трансцендентность можно, напротив того, назвать regressus in indefinitum, так как при ней наше мышление всегда старается подыскать предельные или начальные пункты к эмпирически данной нам связи явлений, но никогда не может окончательно фиксировать этих предельных пунктов, потому что по отношению к каждому из них возникает вопрос о предшествовавшем состоянии. Между тем как в первом случае идея совокупности означает лишь никогда не достижимый конечный пункт поступательного движения, здесь вместе с каждым достигнутым предельным пунктом дана и единая совокупность, тогда как самое нисхождение (Regressus) никогда не может быть объединено в единую совокупность. Вышеупомянутому реальному поступательному движению в бесконечность соответствует, стало быть, идея единого бесконечного целого, которым объемлется и связуется в единство само бесконечное нисхождение (Regressus); этому же воображаемому поступательному движении соответствует, напротив того, ряд понятий о совокупности (Totalitatsbegriffen), каждое из которых имеет, однако, лишь конечное значение, причем regressus in indefinitum идет далее всех их, не будучи в состоянии связать их в единство.