Жизнь Клима Самгина

Над четырехтомным романом писатель работал до своей смерти: первая часть вышла в 1927;м г., вторая — в 1928;м, третья — в 1931;м, четвертая, незаконченная, печаталась в 1933;м (частично) и в 1937;м.

Замысел был грандиозен: представить жизнь русской интеллигенции в панораме бытия всей России на переломе истории, за 40 лет — с 1880-х гг. до 1917;го, до крушения последней русской монархии. В романс поставлены традиционные для русской культуры вопросы: интеллигенция и революция, народ и интеллигенция, личность и история, революция и судьба России. Интеллигенция предстает во множестве фигур, различных идейных, философских и политических течений, в многообразии точек зрения на жизнь — в диалоге, полилоге, «хаосе» голосов. Этот разросшийся непрерывный диалог по преимуществу и сообщает роману его форму, основной способ повествования. Сама по себе такая художественная форма при явной избыточности диалогов в произведении в основном соответствует тону и духу изображаемого времени — возрастающему напряжению по мере приближения его к историческим кульминациям эпохи. Перед нами проходят консерваторы и революционеры, атеисты, ницшеанцы и сторонники нового христианства, оптимисты и пессимисты, декаденты (Нехаева), народники (отец Клима Иван Самгин, его брат Яков, писатель Катин и многие другие) и социал-демократы, марксисты (Кутузов, Елизавета Спивак, Поярков, Гогин, Любаша Сомова), самобытные индивидуальности: умный, трезвый и циничный интеллигент-делец Варавка, ироничный и скептичный аристократ Туробоев, «купеческий сын», миллионер, сочувствующий марксистам, Лютов, гуманист, вечный защитник женщин врач Макаров, интеллигент-плебей журналист Дронов, пророк-идеалист Томилин, насквозь земная, отрицающая христианство и поверившая в святость хлыстовских радений Марина Зотова.

Разветвленная и многоликая система персонажей держится концентрической формой повествования, единой господствующей в ней точкой зрения Клима Самгина, а читатель не перестает ощущать, что герой смотрит на все сквозь серые, дымчатые очки, обесцвечивающие и искажающие картину мира. Однако точка зрения этой резко «критически мыслящей личности» может служить и средством выражения авторской оценки, несмотря на то, что автор и его «отрицательный» герой Ютим Самгин во многом расходятся в своих взглядах.

Корень характера Самгина — в этом состоит типичная для интеллигенции болезнь духа в понимании Горького — гипертрофия самости, крайний индивидуализм. В это автор метит уже фамилией героя (Самгин) и сценой придумывания ему имени: родители озабочены тем, чтобы сразу выделить сына — имя должно быть необыкновенно и простонародно (прогрессивно). Стремление во что бы то пи стало выделиться из окружения, отличиться постепенно формирует в характере героя расхождение роли и сущности (роль исключительного ребенка, ранняя поза солидности, выдумывание себя), приводит к потере непосредственности и культивирует сухо рассудочное, рационалистическое отношение к миру.

Другой узел внутренних противоречий Самгина — его двойственное отношение к правде: Самгин, считающий себя «не романтиком», адвокатом трезвой правды, вместе с тем нередко готов отвернуться от неугодной ему действительности, словно стереть се в своем сознании. Таков смысл символического лейтмотива, скрепляющего во многом образный строй романа: «А был ли мальчик?» В то время как читатель знает, что «мальчик» был (эпизод гибели Бориса Варавки, свидетелем которой стал Клим), герой пытается уверить и себя, и нас, что «мальчика» не было, а значит, не было и никакой вины Клима перед утонувшим товарищем. Это формирует в Самгине кардинальное свойство его миросозерцания — скептицизм, стремление неугодные ему факты и явления реальной жизни объявлять иллюзией (отношение его к революции 1905 г.).

Подобную внутреннюю противоречивость Самгина автор раскрывает своеобразными приемами психологического анализа, широко используя богатый инструментарий русских реалистов, в особенности Ф. М. Достоевского. Это внутренние монологи, в которых самооценки героя расходятся с реальным положением вещей; система пародирующих его фигур-" зеркал" (Самгин и Дронов, Самгин и Безбедов и т. д.); образы внутренних двойников Самгина (сны Клима с появлением его двойника, потерявшего собственную тень и вес, и пр.). Тем самым Горький недвусмысленно, хотя и без участия прямого оценочного слова (оно исключено избранной формой повествования от лица героя), жестко судит Самгина, освещая его фигуру едкой иронией и сарказмом.

Однако в образе центрального героя потаенно присутствует и другая сторона. В Самгине есть нечто, что принадлежит самому автору, его духовной биографии: суждения, оценки, некоторые мировоззренческие установки, сомнения (например, недоверие к мужику, оценки деревни, декадентства, «нечаевщины», космизма в философии и др.). Расстояние между автором и развенчанным им «отрицательным» героем в действительности не столь велико, как кажется на первый взгляд. Это необходимо помнить, чтобы уточнить авторскую позицию в произведении, в частности в отношении к «положительным» персонажам, к Кутузову, в образе которого воплощен характер большевика, главного деятеля русской революции 1905 и 1917 гг.

Степан Кутузов, которого мы наблюдаем на большом промежутке времени, рисуется в чем-то существенно по-иному, нежели Павел Власов из романа «Мать» и другие горьковские герои этого типа. С целью создать впечатление многосторонности личности, Горький впервые знакомит читателя с Кутузовым в окружении веселой молодой компании, іде тот предстает в роли талантливого певца, вводит сюжет его любовных увлечений (Марина Премировав пользуется «утепляющим» приемом внутренней самохарактеристики персонажа в его письмах. Даже в призме восприятия желчного скептика Самгина Кутузов — единственная, встреченная им на пути цельная личность, «существо совершенно исключительное по своей законченности». Однако это «законченность» силы: Кутузов поражает окружающих способностью их подчинять, умением «сопротивляться людям» , — но эта сила не раз обнаруживает себя как сила однолинейная и жестокая. Кутузов пренебрежительно отмахивается от «микстуры», «патоки» гуманизма, от жалости, когда ему рассказывают о расстреле солдатами безоружных, о смерти лично ему знакомого человека (старого Дьякона), о гибели множества рабочих в московском восстании: «Меньше, чем ежедневно погибает их в борьбе с капиталом, — быстро и как будто небрежно говорит Кутузов» .

Подобным образом и единомышленник Кутузова Гогин отбрасывает мотивы совести, прозвучавшие у Любани Сомовой, которая, но его словам, «не может изжить народнической закваски, христианских чувств» .

В своем безжалостном прогнозе революции Кутузов допускает даже гибель большинства: «…большинство — думать надо — будет пассивно или активно сопротивляться революции и на этом — погибнет». Этическая оценка подобного безжалостного расчета принадлежит Самгину: «это — жестоко», и эту оценку, скорее всего, разделяет сам автор романа. Размышления Кутузова о морали и человечности отличаются безжалостностью, прямолинейностью и, по сути, ведут к их отрицанию: «Человек, это — потом». Все такого рода суждения Кутузова складываются в конечном итоге в характеристику его философии как «упрощенной»: «» кутузовщина" очень упрощала жизнь…" .

Подобный оценочный мотив ведется в романе, конечно, от имени Самгина, но много раз варьируется и повторяется от лица других персонажей и потому не может быть отброшен в определении собственно авторской позиции. Это подкрепляется и тем обстоятельством, что аналогичный упрек в опасном упрощении жизни был прямо, от автора адресован большевикам в очерке Горького «Владимир Ленин» (1924): «Может быть, Ленин понимал драму бытия несколько упрощенно и считал ее слишком легко устранимой…» Такого рода «упрощение» виделось тогда писателю неизбежным следствием существа самой политики и роли «вождя» в ней:

" Должность честных вождей народа — нечеловечески трудна. Невозможен вождь, который — в той или иной степени — не был бы тираном" .

Неоконченной эпопеей «Жизнь Клима Самгина» завершился творческий путь Максима Горького.