Лирика второй половины 1820-х годов

Весной 1824 г. было перлюстрировано пушкинское письмо Вяземскому с признанием в «афеизме» (атеизме), вдобавок к этому отношения А. С. Пушкина с Воронцовым, чиновником канцелярии которого числился поэт, окончательно разладились. В августе 1824 г. Пушкина сослали в Михайловское, за ним был установлен гражданский и духовный надзор. Такую разительную перемену в судьбе поэта современники восприняли с тревогой. «Кто творец этого бесчеловечного убийства? …Да и постигают ли те, которые вовлекли власть в эту меру, что есть ссылка в деревне на Руси? Должно точно быть богатырем духовным, чтобы устоять против этой пытки. Страшусь за Пушкина», — писал А. И. Тургеневу II. А. Вяземский. Михайловский период в творчестве поэта стал переломным. Пушкин открыл для себя русский мир, погрузился в него. О значении Михайловского в становлении Пушкина первый биограф поэта П. В. Анненков писал: «Настоящим центром его духовной жизни было Михайловское и одно Михайловское: там он вспоминал о привязанностях, оставленных в Одессе; там он открывал Шекспира и там предавался грусти, радости и восторгам творчества, о которых соседи Тригорского не имели и предчувствия. Он делился с ними одной самой ничтожной долей своей мысли — именно планами вырваться на свободу, покончить с своим заточением, оставляя в глубочайшей тайне всю полноту жизни, переживаемой им в уединении Михайловского. Тут был для него неиссякаемый источник мыслей, вдохновения, страстных занятий». А. II. Керн, рассказывая о первой после ссылки встрече с поэтом в Петербурге, замечает: «Там, в тиши уединения, созрела его поэзия, сосредоточились мысли, душа окрепла и осмыслилась».

Начинается это сосредоточение на новых впечатлениях (как и в начале южной ссылки) с прощания. Еще в Одессе Пушкин начал работу над стихотворением «К морю» (1824), в котором прощался не только со «свободной стихией», по и с романтизмом, молодостью.

Море в этом лирическом шедевре — не пейзажная реалия, а символ свободы, жизни. Оно непредсказуемо, своенравно, оно бывает разным: тихим, смиренным и буйным, грозным. Лирический герой обращается к этой стихии, чувствуя соприродность своей души и морской стихии, неслучайно между ними возникает диалог, становится возможным общение. Море отзывается поэту: «Как друга ропот заунывный, // Как зов его в прощальный час, // Твой грустный шум, твой шум призывный // Услышал я в последний раз»; «Как я любил твои отзывы, // Глухие звуки, бездны глас_у // И тишину в вечерний час_у // И своенравные порывы!»

Море — символ эпохи. Две знаковые фигуры, определившие время, сливаются в сознании поэта с морской стихией: Наполеон и Байрон. Закат эпохи романтизма связывается Пушкиным со смертью героев.

В финале стихотворения возникает мотив памяти, воспоминания. Прощаясь с морем, юностью и романтизмом, поэт не отрекается от прошлого, но дорожит им, они становятся важной частью его души. Примечательно, что в первой южной элегии «Погасло дневное светило…» поэт порывает с прошлым, там возникает мотив бегства, забвения былого. В памяти остается лишь чувство боли от «прежних сердца ран». Сейчас иначе: то, что воспринято, прожито, бережно хранится, согревает душу поэта.

Поначалу в Михайловском Пушкин обращается к воспоминаниям. Еще живы, ярки южные впечатления, еще сильна любовь к Воронцовой, и лирика сосредоточена на них. «Фонтану Бахчисарайского дворца», «Ненастный день потух…», «Сожженное письмо», «Желание славы», «Храни меня, мой талисман» и другие — стихотворения, в которых нашли отражение южные впечатления и переживания. Однако постепенно другая, русская реальность становится объектом поэтической рефлексии. Это обусловлено и тем, что новые впечатления вытесняют прежние, и тем, что Пушкин впервые по-настоящему глубоко увидел истинную жизнь русской провинциальной глубинки.

Жизнь кардинально изменилась не только внешне, качественно иным стал круг общения поэта. В письме Д. М. Шварцу Пушкин пишет: «Буря, кажется, успокоилась, осмеливаюсь выглянуть из моего гнезда и подать вам голос, милый Дмитрий Максимович. Вот уже 4 месяца, как нахожусь я в глухой деревне — скучно, да нечего делать; здесь нет ни моря, ни неба полудня, итальянской оперы. Но зато нет — ни саранчи, ни милордов Уоронцовых. Уединение мое совершенно — праздность торжественна. Соседей около меня мало, а знаком только с одним семейством, и то вижу его довольно редко — целый день верхом — вечером слушаю сказки моей няни, оригинала няни Татьяны; вы, кажется, раз ее видели, она единственная моя подруга — и с нею только мне не скучно». Брату же поэт сообщает: «Знаешь мои занятия? до обеда пишу записки, обедаю поздно; после обеда езжу верхом, вечером слушаю сказки — и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! каждая есть поэма!».

Пушкин обращается к русскому фольклору (появляется цикл «Песни о Стеньке Разине»), русской истории (трагедия «Борис Годунов»).

В «Песнях о Стеньке Разине» (1826) поэт создает образ русского бунтаря, память о котором хранит народное сознание. Цикл составляют три стихотворения, в которых использованы типичные для фольклорных песен о Разине сюжетные ситуации: Разин приносит в жертву реке персидскую царевну, в Асграхани-городе сталкивается с воеводой, решается на разбой. В пушкинской интерпретации Стенька — бунтарь стихийно-языческого толка. Он существует в природном мире, с которым слит, не случайно в первом и последнем стихотворениях цикла возникает образ мудрой и могущественной стихии: Волги-реки, моря синего. Река для Стеньки — «мать родная». В первом стихотворении герой приносит в жертву реке персидскую царевну, так как хочет отблагодарить ее за милость и заботу. В третьем — море откликается Разину, сторицей воздавая ему за удаль и отвагу, обещая щедро одарить героя («три кораблика» с «красным золотом», «чистым серебром», «душой-девицей»). Природная стихия подвижна, разнообразна, изменчива: сначала это спокойная и неторопливая широкая река, в конце — «Погодушка свищет, гудит, // Свищет, гудит, заливается…» (состояния природы обусловливают ритмическую структуру стихотворений).

Каждое стихотворение цикла добавляет новые черты в облик Разина. В первом — герой показан в окружении своих товарищей, Разин «грозен» (Пушкин трижды повторяет это слово) и задумчив; во втором — находчив и сметлив, а ситуация, в которой он оказывается, носит социально-бытовой характер. Разин сталкивается с жадным воеводой, и мы видим, что он не привязан к материальным ценностям, а значит, и целью его разбойничьих походов не является жажда наживы и обогащения. Таким образом, Стенька оказывается не разбойником, а бунтарем, поддерживаемым самой стихией, ведь вслед за эпизодом с воеводой сама природа призывает Разина «погулять по морю, по синему».

Разин в этом цикле — предтеча другого «бунтовщика» — Емельяна Пугачева, к образу которого Пушкин обратится в «Капитанской дочке». Оба героя выходят из природной стихии, связаны с ней (Разин связан с водой, морем, Пугачев выходит из бурана), в их представлениях сказываются стихийно-языческие начала (Разин вступает в диалог с рекой и морем, Пугачев рассказывает калмыцкую — языческую — сказку), оба противостоят установившемуся миропорядку.

В Михайловском поэт серьезно знакомится с двумя книгами, имеющими всемирное значение, — Библией (к ней поэт обращается еще в Одессе) и Кораном.

В 1824 г. Пушкин пишет «Подражания Корану». Он не переводит, не следует слепо за оригиналом, часто трудно указать точно те места, которые поэт положил в основу своих стихотворений (так, например, пятое подражание не соотносится с какой-то конкретной сурой). Пушкин даже отступает от первоисточника, так как вводит тему, которой нет в Коране, — тему власти языка, могущества слова. Для автора Магомет — прежде всего поэт, гениальный художник. Известна пушкинская оценка художественных достоинств книги: «Многие нравственные истины изложены в Коране сильным и поэтическим образом». Однако Коран — не плод игры воображения Магомета: эта книга продиктована ему архангелом Гавриилом от имени Бога. Как видим, здесь предвосхищается та ситуация, которая будет воплощена в «Пророке».

Пушкин свободно обращается с оригиналом, потому что создает произведение, цель которого состоит не в том, чтобы познакомить читателя с главной книгой мусульман (т.е. поэта не занимает этнографический, культурно-исторический аспект). Этот цикл исповедальный, личностный, поэт обращается в нем к сокровенным темам, а потому передает ту мудрость, которая сосредоточена в Коране, в соответствии с законами и духом своего сознания и своего языка. Через «чужое» он выражает «свое», может быть, поэтому в его «Подражаниях» нет ярко выраженного восточного колорита, любования таинственным миром Востока. А. С. Пушкин постигает именно мысль, мудрость, поэтому восточные образы, мотивы, речь для него важны лишь как черты определенной системы мышления. Поэт использует стилистические особенности Корана: простой и точный язык, постоянные эпитеты, краткие, отрывистые фразы. Б. В. Томашевский указывает также на сходство «Подражаний» с «духовными одами» XVIII в.

В этом цикле впервые в творчестве Пушкина появляется образ пророка, слова «пророк» и «поэт» в его сознании синонимичны. Пушкин размышляет о предназначении поэта-пророка, о его способности волновать умы, учить народ и самому постоянно быть достойным этой миссии. Идея «нравственной миссии» пророчества, учительства основана на убеждении, что поэт должен быть не только трезвым и нелицеприятным летописцем сущего (эта мысль развивается в «Борисе Годунове»), но и провозвестником должного.

Тема поэта и поэзии находит свое развитие в таких стихотворениях, как «Пророк», «Поэт», «Арион», «Поэт и толпа» и др.

В Михайловском меняется пушкинское понимание красоты природы. Вместо пышной, яркой южной природы в стихотворениях появляется природа севера, а в состав лирического переживания входит «проза жизни». Русская действительность, русская природа стали источником для выражения кризисных душевных состояний. А. С. Пушкин показал этот мир как органичный, естественный, простой, но одновременно с этим и сложный, а лирическое переживание отмечено знаком трагического и прекрасного.

Знаменитый «зимний цикл» А. С. Пушкина как раз и погружает нас в такую «прозаическую» и вместе с тем поэтическую реальность.

В стихотворении «Зимний вечер» («Буря мглою небо кроет…») (1825) мир захвачен бурей. Природа страшна, трагична. Все это вызывает чувство тоски и какой-то трагической обреченности. Человек оторван от большого мира, заключен в стенах «ветхой лачужки», где все прозаично и обыденно: старушка прядет у окна, прислушиваясь к вою бури.

Природа в стихотворении одухотворена, стихия стремится подчинить себе человека, ворваться в его мир, но он находит в себе силы противостоять ее натиску, преодолеть внешний хаос — спасается участливой заботой, присутствием другого, безыскусной песней.

В финале стихотворения снова возникает образ природной стихии, но человек уже внутренне защищен, способен противостоять ее натиску.

Так с помощью традиционной русской природной реалии поэт обозначает свой внутренний конфликт, переживание своей судьбы.

В стихотворении 1829 г. «Зимнее утро» («Мороз и солнце; день чудесный!») зимний пейзаж помогает выразить чувства радости бытия, гармонического слияния с простым, безыскусным миром. Однако и этот прекрасный, торжественно-великолепный мир оказывается переменчивым и конфликтным: эта мысль выявляется через сопоставление «теперь, сейчас» — «вчера». Сейчас — «мороз и солнце!», сейчас — блеск и буйство красок. Сейчас все в природе ликует красотой. И это состояние мира тем неожиданней, что вчера.

…вьюга злилась, На мутном небе мгла носилась; Луна, как бледное пятно, Сквозь тучи мрачная желтела, И ты печальная сидела…

Меняется состояние природы — меняется и настроение человека, который тут же внутренне откликается на перемены. Человек — часть этого русского мира, состояние гармонии достигается им в момент слияния, единения с последним. По сути, в этом стихотворении предстает идеальный мир, каким его видит Пушкин. Русская деревня, красота (природы и женщины), простор, свобода позволяют достичь абсолютной внутренней гармонии.

Уже из этих примеров видно, что в лирике Пушкина чувство приобретает диалектический характер. Оно изменчиво, подвижно. Часто поэт показывает чувство на переломе, поэтому одним из его излюбленных приемов является антитеза, а союз «но» сигнализирует о резкой смене исходного настроения. Однако чаще переходы, этапы в развитии основной поэтической эмоции имеют более глубокую взаимосвязь. Так, в стихотворении «Я помню чудное мгновенье» (1825) воспроизведены последовательные состояния души, обусловленные теми жизненными обстоятельствами, которые переживает поэт. Они различны, но при этом связаны между собой. Когда в душе воскресает на первый взгляд уже прошедшее чувство (вдохновение и любовь), оно оказывается не простым повторением однажды пережитого. Это новое состояние души вобрало в себя и восторг первой встречи, и забвение, и «тревоги шумной суеты» и «бурь порыв мятежный», и радость нового чувства.

В конце 1820-х гг. Пушкин создает первые образцы философской лирики. В 1825 г. у него появляются стихотворения «Движение» и «Если жизнь тебя обманет…», «Цветы последние милей», обозначившие два возможных пути развития поэзии мысли. В «Движении» сталкиваются полярные точки зрения на конкретную проблему (вынесенную в заглавие), четко обозначенная мысль получает аргументацию и утверждается через полемику. В двух других произведениях Пушкин идет иным путем. Это стихотворения-миниатюры, содержание которых, простое и прозрачное, заключено в пределах личного жизненного опыта, а сами афористические умозаключения суть результат какого-то глубоко интимного переживания, поэтому, несмотря на личностность, эти стихотворения выражают общезначимую мысль.

В 1829 г. Пушкин пишет одну из своих лучших философских элегий «Брожу ли я вдоль улиц шумных…», в которой ему удалось воплотить удивительно гармоничное и цельное состояние духа. Пушкинский человек не утрачивает связи с происходящим вокруг него, а впитывает все многообразные проявления жизни и чувствует свою сопричастность происходящему. Он органичен в бытии, ему равно доступны все сферы последнего. В пушкинском восприятии мир един, в нем одно не противопоставлено друтому. Герой Пушкина погружен в размышления о своей судьбе, но личное бытие осознает как отражение всеобщих законов, поэтому мысль о смерти не рождает ощущения конечности жизни вообще, не приобретает трагического звучания. По меткому замечанию Б. И. Бурсова, «реквием обернулся гимном жизни».