Ф.М. Достоевский и русская проза последней трети XX века

Трансдискурсивность Достоевского.

К русской классической литературе XIX века сегодня отношение двойственное. С одной стороны, усиливается идущая от В. Розанова, В. Набокова и др. тенденция говорить о ее «врожденных пороках», «исчерпанности» и невозможности ее «органического продолжения» (В. Курицын). «Преодоление» этой литературы, отношение к ней не как к доктрине, а как к событию, происходит через «игру», «переписывание» (нередко банальное), полемику, создание различных сиквелов и т. д.

Другое осмысление русской классики связано с убеждением, что современная отечественная литература (во всей ее эстетической многомерности, жанровой и стилистической пестроте) есть прежде всего сложный комплекс трансформаций основных художественных открытий именно литературы XIX века, и с пониманием, что данные трансформации являются не «заменой», а общим «изменением традиционности», про-явлением «традиционных форм в неожиданных положениях» (Д. С. Лихачев). Так, основные типы художественного сознания в русской литературе последней трети XX века — постмодернизм (погруженный не только в пространство комментариев и иронии), постреализм и метафизический реализм — сформировались в опоре на фундаментальные стили и языки русской классической литературы XIX века. И не «поход против кумиров», а стремление вступить в диалог1 с классикой и определяет художественно-философскую ориентацию современной русской литературы.

1 В слове «диалог», произошедшем, как известно, от греческого dialogos, приставку dia (означающую «сквозь, через» — а не два, как принято считать) мы интерпретируем как сквозное движение, взаимопроникновение/размежевание, разделение, а, соответственно, диалог — разделенное, взаимопроникающее художественное слово-речь, которое ведут два и более писателя.

Оба подхода в оценке русской классики констатируют взаимодействие классических и модернистских систем как общую тенденцию литературного развития XX века.

Отсчет многих художественно-философских «эволюционных маршрутов» в русской литературе, психологии, философии, да и культуре в целом восходит, как известно, к творчеству Ф. М. Достоевского.

И. Виноградов, называя Ф. М. Достоевского художником-метафизиком, поставившим «с универсально всеобъемлющим и глубинно целостным захватом перед современным открытым сознанием <.> фундаментальные вопросы бытия» и пережившим «их вместе с теми, кто обратился к нему за ответами на них, через своих героев», убежден, что он и в XXI веке будет одним «из самых востребованных писателей мира"2.

Справедливо и актуально замечание А. 3. Штейнберга, сделанное еще в начале прошлого века: «Мыслеобразы Достоевского* развивают целую сеть онтологических возможностей, кроющихся в глубине русского самосознания современности"3, т. е. выявляют ресурсы русской мен-тальности, весьма значимые для мировой духовной культуры.

Однако роль Ф. М. Достоевского, его влияние на литературу в отечественной науке была оценена не сразу: как писатель «реакционный», «жестокий талант» он на долгое время был изъят из литературного процесса. А после разгромных рецензий Д. О. Заславского, («Против идеализации реакционных взглядов Достоевского» — «Культура и жизнь», 1947 г., 20 декабря), В. Ермилова* («Достоевский и наша критика» — «Литературная газета», 1947 г., 24 декабря)" на книги А. С. Долинина («В творческой лаборатории Достоевского: История создания рома.

2 Виноградов И. Религиозно-духовный опыт Достоевского и современность. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http: // magazines, russ.ru / okto-ber/2002/3/vinogr.htmal. — Загл. с экрана.

3 Штейнберг А. З. Система свободы Достоевского. Париж, 1980. С. 58. на «Подросток» «М., 1947) и В. Я. Кирпотина («Молодой Достоевский», М., 1947) Достоевский оказался в советской науке писателем малоиссле-дуемым в течение еще 10 лет.

Новый поворот в осмыслении художественного мира Ф. М. Достоевского начался на рубеже 1950;1960;х годов: выходит сборник «Творчество Достоевского» (Mi: АН СССР, 1959) со статьями, определившими основные линии в последующем развитии' достоевскове-дения: А. А. Белкина «О реализме Достоевского»,. В. Я. Кирпотина «Записки из Мертвого, дома», F. М. Фридлендера «Роман- «Идиот» «, Л. П. Гроссмана «Достоевский — художник», А. В. Чичерина «Поэтический* строй в романах Достоевского"^ переиздана знаменитая книга Ml Mi Бахтина^ «Проблемы поэтики Достоевского» (М., 1963 г.), монография F. М! Фридлендера'. «Реализм Достоевского» (Л., 1963), в которой исследователь, показал связь Ф. М. Достоевского с русским литературным процессом, с основными тенденциямирусской4 литературы.

Следующий очень важный этап изучения творчества. Ф: М. Достоевского начался с юбилейного 1971 года и начала издания Полного собрания сочинений писателя в. 30-ти томах, осуществленного в течение 20 лет группой Ф. М: Достоевского под руководством Г. М. Фридлендера в Институте русской литературы АН СССР (Пушкинский Дом). Появление этого издания активизировало работу по изучению связей и перекличек, Ф. М. Достоевского с русской и мировой литературой, прежде всего с писателями XIX века, рубежа XIX-XX столетия и. 20-х годов XX века.

В контексте Ф. М. Достоевского рассмотрено творчество' Л. Н. Толстого (Г. Фридлендер, В. Кулешов, К. Ломунов, М: Воловинская), Ф: И: Тютчева (А. Гачева, С. Семенова)' Н. А. Некрасова (В. Туниманов, М. Гин, Ф. Евнин), М. Е. Салтыкова-Щедрина (С. Борщевский), Hi С. Тургенева (Н. Буданова, Г. Ребель), Н: С. Лескова (Е. Тюхова,.

Г. Щенников) и др. Появились и работы обобщающего характера, подводящие предварительные итоги изучению связям Ф. М. Достоевского с мировым литературным процессом. Это монография Г. М. Фридлендера «Достоевский и мировая литература», удостоенная Государственной премии СССР (М., 1979), и позднее — монография Г. К. Щенникова «Достоевский и русский реализм» (Свердловск, 1987).

Особенно актуальным является вопрос об отражениях художественно-философской мысли Ф. М. Достоевского в произведениях писателей XX и XXI веков. В трудах Н. В. Живолуповой, К. Г. Исупова, Р. Я. Клейман, О. Г. Левашовой, Л. И. Сараскиной, Ю. И. Сохрякова, К. А. Степаняна, В. А. Суханова, В. А. Туниманова, Г. М. Фридлендера, Г. К. Щенникова, О. Ю. Юрьевой, статьях в изданиях серии «Достоевский: материалы и исследования», альманахах «Достоевский и мировая культура», сборниках «Достоевский и современность», «Достоевский и время», в вышедшем недавно двухтомном издании «Достоевский и XX век» в контексте Ф. М. Достоевского рассматривается творчество русских и зарубежных писателей: М. А. Алданова, Л. Н. Андреева, Д. Л. Андреева, А. Белого, Н. Н. Берберовой, М. А. Булгакова, Е. И. Замятина, Л. М. Леонова, Д. С. Мережковского, В. В. Набокова, Ю. К. Олеши, А. П. Платонова, Б. Л. Пастернака, А. М. Ремизова, Ф. К. Сологуба,.

A. И. Солженицына, Ю. В. Трифонова, В. Шаламова, И. С. Шмелева,.

B. М. Шукшина, К. А. Федина, Д. И. Хармса, Г. Гессе, Г. Белля, С. Цвейга, Т. Манна, Г. Манна, Ф. Кафки, А. Камю, Ж-П. Сартра, Дж. Оруэлла, О. Хаксли, В. Вулф, Ф. Жакоте, К. Оэ, Лу Синь, Р. Сиина, Т. Такэда, Ю. Хания, Г. Д’Аннунцио, А. Фогаццаро, У. Фолкнера и многих-многих других писателей XX—XXI вв.еков. Это далеко не полный перечень, но и он достаточно красноречив: в исследовании, например, темы «Достоевский и русские писатели XX века» ученые преимущественно останавливаются на двух проблемах: «Достоевский и русские писатели начала XX века» и «Достоевский и писатели-эмигранты». Вопрос же о влиянии Ф. М. Достоевского на современную русскую литературу в достоевскове-дении не разработан. Так, в двухтомном сборнике «Достоевский и XX век» (ИМЛИ, 2007 г., ред. Т. А. Касаткина) нет статей, посвященных проблеме влияния Ф. М. Достоевского на современную русскую литературу — за исключением статей JI. И. Сараскиной «Уроки Достоевского в творческой судьбе А. И. Солженицына» и К. А. Степаняна «» Реализм в высшем смысле" и XX век". Замечательные статьи сборника Р. Я. Клейман «Достоевский в творческой интерпретации Иосифа Бродского: эхо преемственности», Р. Н. Поддубной «» Братья Карамазовы" Достоевского в «Иисусе Неизвестном» Д. Мережковского", Е. Г. Новиковой «В. В. Набоков и Ф. М. Достоевский: дискурс «личного отчаяния» «, О. Ю. Юрьевой «Образ «русского семейства» в творчестве Ф. М. Достоевского и в русской литературе начала XX века» и другие исследования носят все же локальный характер — точно отмечено сходство сюжетных перипетий, интересно и оригинально исследованы особенности поэтики, образности, словесного ряда и т. д.

Нам представляется чрезвычайно важным рассмотрение вопроса самого главного — о влиянии метода Ф. М. Достоевского на развитие современной художественной методологии.

В последнее время проблема метода потеряла свою актуальность, а такие дефиниции, как романтизм, реализм, модернизм в изучении литературного процесса, начиная с XIX века, не имеют теперь особого значения. Так, В. Маркович пишет: «все литературные направления XIX века близки между собой, иногда до полной неразличимости. Границы между ними теряют резкостьа отличительные признаки^ перестают воеприниматься как существенные"4. Применительно к современному литературному процессу считается целесообразнее изучать творчество писателя не «в составе метода и направления»: «И реализм, и натурализм, и концептуализм, и постмодернизм, и другие «измы» рассыпались на писательские индивидуальности <.> частное возвысилось над общим, книги <.> стали важнее и интереснее тенденций. В цену вновь вошли неповторимость, штучный художественный опыт, а не верность принципам, т. е. тому или иному «школьному» канону <.> Время жестких эстетических предпочтений и позиционно вкусовых размежеваний прошло, как-либо уже прошло, либо пока не вернулось время творческих «школ», «направлений», «методов», чьи напряженные взаимоотношения обычно регулируют ход литературного процесса, вынося одни явления в мейнстрим, а другие сталкивая на обочину читательского и профессионально-критического внимания"5. А разные попытки систематизировать литературный процесс с точки зрения метода6 признаются не только нецелесообразными, но и искажающими картину развития современного литературного процесса, не выявляющими, но стирающими «лица необщее выраженье"7. Показательно, что в некоторых современных учебных.

4 Маркович В. М. Вопрос о литературных направлениях и построение русской литературы XX века // Освобождение догм. История русской литературы: состояние и пути изучения. Т. 1. М., 1997. С. 246.

5 Чупринин С. Тринадцатое мнение, или «Знамя» после 1996 г. // Знамя. 1997. № 1. С. 207.

6 Например, классификация современной русской литературы Г. JI. Нефагиной: 1) Неоклассическая проза- 2) Условно-метафорическая проза- 3) «Другая проза" — 4) Постмодернизм. — Нефагина Г. JI. Русская проза второй половины 80-хначала 90-х годов XX века. Минск, 1998. Или систематизация прозы 1990;х годов группой критиков еженедельника «Книжное обозрение»: 1) Новый реализм- 2) Мистико-метафорическая проза- 3) Постмодернизм- 4) Иная проза. — Книжное обозрение. 1990. 26 июля. С. 19.

7 Тимина С. И. Русская проза рубежа веков // Русская проза конца XX века. Хрестоматия. М.: СПб., 2005. С. 5. пособиях по литературоведению отсутствует словарная статья о термине «метод"8.

При всей справедливости перенесения центра тяжести литературоведческого анализа на отдельные произведения, нельзя согласиться с тем, что исследование общих тенденций мало что дает. Только в свете изучения общих закономерностей, общих направленческих черт и типологических категорий можно по-настоящему вывести и специфику отдельного произведения. Кроме того, исследование направлений и течений в литературе позволяет лучше представить не только отдельные литературные феномены, выявить общие типологические закономерности литературного процесса, но и увидеть в сосуществовании множества составляющих этой эстетической парадигмы общее движение духовной культуры, развитие философии, психологии и других гуманитарных дисциплин.

На наш взгляд, именно актуальное присутствие в современной ¦ литературе Ф. М. Достоевского и его метода, названного писателем «реализмом в высшем смысле», позволяет особым образом типологизи-ровать литературный процесс. Но как, по каким правилам проявляется это «участие»?

М. Фуко в работе «Что такое автор?» отмечает: «в сфере дискурса можно быть автором более, чем просто книги, -• можно быть автором теории, парадигмы или дисциплины, в которой смогут, в свою очередь, найти место другие книги или авторы. Эти авторы оказываются в позиции трансдискурсивной"9: они являются авторами не только, своих произведений и своих книг, они создали «возможности и правила формирования других текстов"10. К подобным, «основателям дискурсив.

8 См., например: Введение в литературоведение. Под ред. JI. В. Чернец. М., 1999.

9 Фуко М. Что такое автор? // Лабиринт. Екатеринбург, 1993. № 3. С. 39.

10 Фуко М. Указ. соч. ности" Фуко относит, например, 3. Фрейда (не просто автора «Толкования сновидений» или трактата «Об остроумии») и К. Маркса (не просто автора «Манифеста» или «Капитала»), т. к. они установили некую бесконечную возможность дискурсов. Они «сделали возможным не только некоторый ряд аналогий, но также некоторое число различий. создали возможность чего-то иного, нежели их дискурс, и, тем не менее, чего-то неотделимого от того, что они основали"11. Так, «сказать, что Фрейд основал психоанализ — не значит просто сказать, что понятие либидо или техника анализа сновидений встречаются и у Абрахама или у Ме-лани Клейн, — это значит сказать, что Фрейд сделал возможным также и ряд различий по отношению к его текстам, его понятиям, к его гипотезам, — различий, которые все, однако, релевантны самому психоаналитическому дискурсу"12. В силу того, что «великий литературный автор» является, по сути, автором только собственного произведения, он, по мнению Фуко, не может выполнять функцию «основателя дискурсивно-сти». Однако здесь, на наш взгляд, есть безусловные исключения: именно «великие литературные авторы», «возвращение» к которым происходит в созданной имидискурсивной парадигме не только и не столько через «формальные общности», а через «плодотворные трансформации», открытие «ряда возможностей», т. е. через эффект аналогии/различия. Таким исключением является Ф. М. Достоевский, присутствующий в современном мире именно как автор трансдискурсивный, создатель такого дискурса, который, «обладая генеративным потенциалом, самим фактом своего прецедента открывает в культурной среде.

13 определенную традицию дискурсивных практик" .

11 Фуко М. Указ. Соч. С. 38.

12 Там же.

13 Можейко М. А. Транс — Дискурсивность [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http: // ariom. ru/wiki/Т/. — Загл. с экрана.

В созданной достоевским парадигме «нашли место» книги разных современных писателей, стремившихся в своих художественных практиках «собственные режимы мысли (ее логику, типы дискурса и пафос) идентифицировать «через Достоевского», а точнее — через манеру его письма и природу сознания героя, как бы удостоверяя новую правду в преднайденной писателем голосовой партитуре"14. Самые разные произведения современной литературы — произведения В. Пьецуха («Новая московская философия»), Л. Цыпина («Лето в Бадене»), А. Мелентьевой («Девушки Достоевского»), Б. Акунина («Ф. М.»), Ф. Михайлова («Идиот») и многие другие тексты — своеобразные «медитации по поводу Достоевского"15.

По замечанию М. Бахтина, есть «определенные традиции, выраженные и сохраняющиеся в словесном облачении: в произведениях, в высказываниях, в изречениях и т. п. Всегда есть какие-то словесно выраженные ведущие идеи «властителей дум» данной эпохи, какие-то задачи, лозунги и т. п."16. На «авторитетные высказывания» (М.Бахтин) Ф. Достоевского — подлинного властителя дум — «опираются и ссылаются», их цитируют, им подражают, за ними следуют. Поэтому жизнь дискурса Достоевского, его эволюция продолжается? до* тех пор, пока «разворачивается эволюция соответствующей традиции дискурсивно.

1 *7 сти". Исследуя специфику полифонического романа Ф. М. Достоевского,.

М., Бахтин увидел главную заслугу писателя в «открытии другого Я»:

Быть, значит быть для другого и через него для себя". Приведенные слова и являются свернутой метафорой взаимоотражающего диалога Ф. М. Достоевского с. писателями XX века.

14 Исупов К. Г. Компетентное присутствие (Достоевский и «серебряный век») // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 15. СПб., 2000. С. 4.

15 Там же.

16 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 268−269.

17 Можейко М. А. Указ. соч;

18 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 330:

Имя трансдискурсивного автора «обнимает, детерминирует и артикулирует универсум дискурса"19. Его функция — «характеризовать определенный способ бытия дискурса: для дискурса тот факт, что он имеет имя. автора <.> означает, что этот дискурс — не обыденная безразличная речь, не речь, которая уходит, плывет и проходит, не речь, немедленно потребляемая, но что тут говорится о речи, которая должна приниматься вполне определенным образом и должна получать в данной культуре определенный статус <.> В силу всего этого <.> имя автора <.> стремится в некотором роде на границу текстов, оно их вырезает, следует вдоль этих разрезов, обнаруживает способ их бытия или, по крайней мере, его характеризует. Оно размещаетсяв разрыве, устанавливающем определенную группу дискурсов и ее особый способ бы.

HJA тия". Так, имя Ф. М. Достоевского обнаруживает и характеризует способ бытия многочисленных дискурсов — философских и художественных, обнаруживающих даже в своей отличности релевантность его дискурсу 21.

Главной особенностью дискурса Ф. М. Достоевского, по разному определяемого (как реализм «символический» — С. Н. Булгаков, «онтологический», «мистический» — Вяч. Иванов, «психологический» -Г. М. Фридлендер, «социально-психологический» — Ф. И. Евнин, К. И. Тюнькин, «философско-экзистенциальный» — И. И. Виноградов, «христианский» — В. Н. Захаров, «евангельский» — Ю. П. Иваск, «духовный» -М. М. Дунаев, А. М. Любомудров) является отражение особого способа бытия — двоемирия — взаимосвязи, взаимодействия, взаимопроникновения.

19 Фуко М. Указ. соч. С. 38.

20 Там же. 21 Убедительный (правда, не литературный), на наш взгляд, пример: по мнению 3. Фрейда (которого, кстати, Фуко называет трансдискурсивным автором), Достоевский, открыв таящуюся в душе человека стихию скрытых внутренних, «подземных» сил как его сущностный феномен, предугадал основные идеи психоанализа. Поэтому (при безусловной отличности и даже противоположности) психоаналитический дискурс Фрейда располагается внутри большого «Достоевского» дискурсивного единства и, конечно, релевантен ему. быта и бытия, социального и экзистенциального. Речь идет не просто о нравственном бытии, а о бытии, которое, в конечном счете, определяется отношением человека к Богу. К. А. Степанян в известной монографии «» Сознать и сказать": «реализм высшем смысле» как художественный метод Достоевского" пишет о романах Достоевского: «Здесь весь наш мир воссоздан и показан в его полном объеме — как мир, определяющим центром и источником существования которого является БогСвященное Писание и Священное Предание есть основа человеческой истории, совершающееся на Небесах и на земле происходит в едином смысловом и временном пространстве, духовные сущности всех уровней зримо присутствуют в жизни и судьбах людей — иными словами, реальность видна читателю во всей своей метафизической глубине. И человек изображен в его подлинном бытии — как образ и подобие Божии, образ Христов» (курсив автора — Р. С.). Так К. Степанян определяет художественный метод Ф. М. Достоевского, названный писателем «реализмом в высшем смысле».

На наш взгляд, здесь заложена и формула трансдискурсивности Ф. М. Достоевского, которая определяет влияние писателя на литературу XX века. В крупнейших произведениях мировой литературы XX века мы наблюдаем проявление этого двоемирия, взаимопроникновение реального и трансцендентного, социального и экзистенциального.

Были в этой истории случаи, когда это единство разрушалось, когда писатели стремились показать экзистенциальное вне связи с реальным (модернистское сознание), изымали человеческий дух из повседневности «как чудовищного антимира, где необратимо действуют зако.

23 ны аннигиляции человеческой личности". Герои' таких произведений не.

22 Степанян К. А. «Сознать и сказать»: «Реализм в высшем смысле» как творческий метод Ф. М. Достоевского. М., 2005. С. 10.

23 Лейдерман Н. Л. Постреализм. Теоретический очерк. Екатеринбург. 2005. С. 37. оставляют впечатления живых людей. В характере Мерсо, героя романа Камю «Посторонний», до предела доведен индивидуализм, равнодушие к миру, близким, а в героях Кафки («Процесс», «Замок») уничтожены, стерты живые, человеческие черты — не осуществилась связь сверхреального с реальным за счет игнорирования реальности. Это герои1 абстракции, воплощения идеи индивидуализма и равнодушия, полной изоляции от мира в силу его абсурдности, отсутствия в нем смысла, или воплощения равнодушной покорности неотвратимому закону.

Иначе реальное и сверхреальное соотносятся в постмодернизме: в «Улиссе» Д. Джойса реальность не просто присутствует, а присутствует в дотошных подробностях «сгущенного жизнеподобия» («принцип гиперлокализации» — С. Хоружий). Реконструированная «физиология одного дня» и является воплощением тотального хаоса (Н. Лейдерман). И человек не просто включен в этот мир, но и «осуществляет свое духовное бытие: любит и ненавидит, радуется и страдает, врастает в историю, ищет свое место в просторах Вечности"24. «Врастание» в реальность, единение с космосом, нахождение его смысла происходит у Джойса через универсальный мифологический сюжет — «Одиссею» Гомера25.

Необходимо отметить, что и в литературе соцреализма — тот же «принцип гиперлокализации», только «с другого конца»: ориентация на повседневную социальную действительность, на социальную гармонию и отсутствие связи с вечностью. Есть реальность, но нет сверхреального, т. е. связи со сверхреальным. Писатели (многие из них являются лауреа.

24 Лейдерман Н. Л. Указ соч. С. 40.

25 В этом принципиальная разница между модернизмом и постмодернизмом: модернизм видит в человеке только критическое начало бытия, акцентирует абсурдность существования, бессмысленность человеческой жизни, а постмодернизм, не отвергая абсурдности человеческого существования, тем не менее ищет связи с вечными, незыблемыми началами бытия. Современного хрупкого человека, его жизнь Джойс сопрягает с миром мифологических вечностей. тами Государственных премий) В. Аржаев («Далеко от Москвы», 1948 г.), М. Бубеннов («Белая береза», 1947 г.), В. Закруткин («Сотворение мира», 1955;1978 гг.), Г. Николаева («Битва в пути», 1957) В. Кожевников («Знакомьтесь, Балуев», 1976), Г. Марков («Строговы», 1939;1946, «Соль земли», 1954;1960, «Отец и сын» 1963;1964), Б. Можаев («Мужики и бабы» 1976), П. Проскурин («Горькие травы» 1964, «Имя твое» 1977), А. Иванов («Тени исчезают в полдень» 1963, «Вечный зов», 1976) талантливо и реалистически точно воспроизводили действительность. Но герои их, честные, благородные, сосредоточены на повседневности и не обременены тоской по экзистенциальному.

Традиционная русская реалистическая литература XX века, таким образом, глубоко раскрывала подлинные конфликты бытия, но рассматривала человека преимущественно в плане социальном. Изображение жизни социума являлось главным ее содержанием, а человек показан не как I общечеловеческий характер, а как социальный тип.

Но попытки — и весьма серьезные — соотнесения реального и сверхреального, временного и надвременного, человеческого и общечеловеческого здесь, конечно, были, например, у Ч. Айтматова («Плаха»), JI. Бежина («Калоши счастья»), Б. Васильева («Дом, который построил Дед»).

Взаимопрониковение это специфически представлено в различных течениях современного литературного процесса. В постмодернизме — как диалог с хаосом (концепция Н. Лейдермана и М. Липовецкого) — обезумевшим миром, как предельная критика советской действительности, общего духовного «опьянения». «Опьянение» и есть проявление духовного хаоса, выразившегося в лозунгах-симулякрах, предмете иронии Венички, героя поэмы Вен. Ерофеева «Москва — Петушки», в душе которого живет вечная вера в Бога.

В постреализме двоемирие проявляется как взаимопроникновение двух миров: быт, пронизанный экзистенциальными, бытийными потребностями. У В. Маканина в романе «Андеграунд, или Герой нашего времени» показан мир людей, преуспевающих в советском обществе и характеризуемых категорией «истеблишмент», и мир тех, кто протестует против них, против разного рода симуляций ценностей — совершенно другая форма «опьянения».

И, наконец, третий тип двоемирия в метафизическом реализме — у Ю. Мамлеева: с одной стороны, жалкая, скудная жизнь обыденных, приземленных, грубых, малоразвитых людей, а с другой — свойственная этим же людям неутолимая и необъяснимая жажда иной реальности — трансцендентной жизни.

Все это разные проявления двоемирия. Но именно там, где мы встречаемся с двоемирием, взаимодействием реального и скрытого, и происходят важные художественные открытия.

Чаще всего исследователи, характеризуя современный литературный процесс, останавливаются на постмодернизме и постреализме как наиболее значительных литературных направлениях. И в том, > и в другом направлениях отмечается интерес к метафизическому началу (в творчестве, например, А. Битова, Ф. Горенштейна, А. Иванченко, А. Слаповского, С. Соколова, Т. Толстой, В. Шарова и других современных псиателей). Но предметом специального изучения метафизический реализм — важное изначительное направление в современной литературееще не стал. Наиболее ярким представителем, можно сказать, основоположником этого направления является Ю. Мамлеев, который странным образом изъят из современного литературного процесса. Долгое время аналитики современной русской литературы не вписывали Ю. В. Мамлеева ни в привычную модернистскую или постмодернисткую обойму прозаиков, ни в ряд представителей постреализма, концептуализма, сюрреализма или авангарда. В специальных монографиях об оте.

26 чественном постмодернизме не анализируется творчество Ю. Мамлеева. Не включают его ни в привычный постмодернисткий круг прозаиков (А. Битов, Вен. Ерофеев, С. Соколов, В. Сорокин, В. Пелевин), ни в ряд представителей постреализма (С. Довлатова, Л. Петрушевской, В. Макани-на) и авторы новейших учебников по современной русской литературе27. Создается впечатление, что Ю. Мамлеев «выводится» не только за пределы постмодернизма, но и за пределы значительных литературных явлений второй половины XX и начала XXI века. И, наконец, самый свежий пример: в учебных пособиях «Современная русская литература (1990;е — начало XXI в)» под редакцией С. И. Тиминой, «Русская проза конца XX века» под редакцией Т. М. Колядич, справочник «Русская литература оо сегодня: Большой путеводитель», составленный С. Чуприниным, в котором ни о метафизическом реализме, ни о Мамлееве, ни о других представителях этого направления (Д. Силкана, С. Сибирцева, Н. Макеевой и др.) нет монографических статей.

В нашей диссертации мы обращаемся к исследованию произведений крупнейших представителей трех основных направлений русской литературы последней трети XX века: Вен. Ерофеева («Москва — Петушки» (1988)), В. Маканина («Андеграунд, или Герой нашего времени» (1998)), Ю. Мамлеева (цикл рассказов «Конец века» (1999 — 2001)), рассмотренных как факты своеобразного «переоткрытия» Ф. М. Достоевского: диалогического обращения к нему современных писателей, исследующих.

26 См.: Эпштейн М. Н. После будущего: Парадоксы постмодернизма в современной русской культуре. М., 1991; Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм (Очерки исторической поэтики). Екатеринбург, 1997; Скоропанова И. С. Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык. СПб., 2001.

27 Лейдерман Н. Л., Липовецкий М. Н. Современная русская литература: В 3 кн.: Учебное пособие. М., 2001; Тимина С. И., Васильев В. Е., Воронина О. Ю. Современная русская литература (1990;е гг. — начало XXI в.): Учебное пособие. СПб.- М., 2005.

28 Чупринин С. Русская литература сегодня: Большой путеводитель. М., 2007. феномен сознания современного человека, существенные перемены в структуре этого сознания. Главные персонажи избранных нами авторов — личности, как и герои Ф. М. Достоевского, исключительные, тоже «по-виднее обыкновенных», с особым мировидением, но в этом мировиде-нии преломились некие общие процессы в мышлении и самосознании людей переломной эпохи. Веничка Ерофеев (поэма «Москва — Петушки») в своих рассуждениях и своей судьбе отразил деконструкцию всей системы ценностей социалистического общества, обнажив тем самым изъяны советской ментальности.

В романе В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» запечатлено важное социально-психологическое явление, ставшее специальным предметом художественного исследования отечественного писателя — «подсознание общества», социальный андеграунд.

В рассказах Ю. Мамлеева проявились скрытые (темные и светлые) сферы души человека, его внутренние — метафизические — бездны, а также выразились приглушенные прежде метафизические порывы к вечности, другим реальностям, духовному космосу.

Вхождение того или иного художника в определенную структуру сознания, — пишет Е. Созина, — знаменует «тождество нетождественного», т. е. некую общность смысловых полей авторов, обладающих разными мировоззренческими установками, исповедующих разные принципы творчества и т. п. Достаточно традиционным «знаком» структур сознания в литературоведении выступают так называемые «вечные типы», «вечные образы», «бродячие сюжеты», лейтмотивы и т. д. — то, что, метафорически используя язык К. Юнга, мы называем литературной или культурной архетипией. Схождение «нетождественного» обнаруживается также в состояниях сознания, которые знаменуют соотнесенность субъекта с собственно психикой и могут быть спроецированы на духовные состояния отдельных эпохобычное и соответствующее данной категории условное обозначение — «дух времени» «. В наши задачи входит выявление «некой общности смысловых полей» авторов, относящихся к разным историческим эпохам, литературным направлениям и т. д. — Ф. М. Достоевского, Вен. В. Ерофеева, В. С. Маканина, Ю. В. Мамлеева. Один из сквозных для русской литературы «знаков» структур сознания — метафизическое подполье (идущий, по мнению Л. Шестова, еще от Платона: философ считает, что Достоевский открыл подполье, которое задолго до него описал Платон в притче об обитателях пещеры. Пещера — это и есть подполье)30 — в центре нашего внимания. «Вечные типы» подполья, описанные Достоевским, Ерофеевым, Маканиным, Мамлеевым, — по принципу «тождества нетождественного» будут рассмотрены в «диалогическом испытании» (М. Бахтин): в зеркале диалогического взаимодействия их сознаний.

Открытый Достоевским подпольный тип — «главный человек в русском мире» (16- 406), муки сознания и самосознания которого стали отражением русского духовного кризиса, предстает сегодня в качестве «архетипа. Писатель создал метафизическую матрицу особого мира — подполья, в лабиринтах которого «встречаются» герои-антигерои произ- -•>. ведений русской литературы XX—XXI вв.еков. Веничка («Москва — Петушки»), Петрович («Андеграунд, или Герой нашего времени»), Вася Куро-лесов («Бегун»), Андрей («Дорога в бездну»), как и подпольные герои Ф. М. Достоевского (парадоксалист и Раскольников, Иван Карамазов и Ипполит Терентьев), — знаковые герои времени, которые не только могут и должны «существовать в нашем обществе, взяв в, соображение т. е.

29 Созина Е. К. Сознание и письмо в русской литературе. Екатеринбург, 2001. С. 40.

30 Шестов Л. И. Сочинения: в 2 т. Т. 2. 1993. С. 34. обстоятельства, при которых вообще складывалось наше общество"31, но и, «сохраняя свои исходные положения, переживать динамическую трансформацию, эволюционировать вместе с окружающим их миром» (Ю. М. Лотман).

Так и произведения Ф. М. Достоевского, в которых писатель «впервые вывел настоящего человека русского большинства» (16- 329), переживают «динамическую трансформацию», являясь «идеологическими этюдами"32 к произведениям русской литературы последней трети XX века, продолжающих русскую историю подпольных героев-антигероев. Особенно важные вехи в этой истории — поэма Вен. Ерофеева «Москва — Петушки», роман В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени», цикл рассказов Ю. Мамлеева «Конец века».

Границы книги никогда не очерчены достаточно строго: в ее названии, в первой и последней строке, во внутренних конфигурациях и в обособляющих ее формах содержится система отсылок к другим книгам, другим текстам и фразам <.> Эта игра отсылок находится в прямой зависимости от того, имеем ли мы дело с математическим трактатом или комментариями к тексту, историческим повествованием или эпизодом романного цикла, — во всех этих случаях единство книги, понимаемое как средоточие связей, не может быть описано как тождественное <.> книга не укладывается в маленький параллелепипед, который якобы заключает ее в себеединство книги <.> изменчиво и относительно. Как только оно становится предметом исследования, так тотчас же утрачивает своюоднозначность <.> А о его природе мы можем судить только исходя из сложного поля дискурса"33.

31 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 5. С. 99. Далее произведения Ф. М. Достоевского цитируются по этому изданию, в скобках указываются том и страницы.

32 Назиров Р. Г. Творческие принципы Ф. М. Достоевского. Саратов, 1982. С. 54.

33 Фуко М. Археология знания. Киев, 1996. С. 25.

Рассматривая произведения Ф. Достоевского, Вен. Ерофеева, В. Маканина, Ю. Мамлеева как «сложное поле» дискурсов, мы можем вывить «одинаковые тексты» сознания. Подобное взаимодействие М. Мамардашвили определил так: «сознание прочитало сознание». Но нам важно не только то, что прочитало сознание и что оно прочитало, но и как сознание прочитывает, т. е. живет.

Таким образом, актуальность нашего исследования определяется не только изучением мало освоенной сферы «присутствия» Ф. М. Достоевского в литературе последней трети XX века, но и новым обоснованием необходимости «реабилитировать» исследование движения литературы в аспекте творческого метода, в плане его новых модификаций, а также преодолением обозначившегося в исследованиях последнего десятилетия недоверия к этой категории, как «релевантной советской эпохе». Традиционная методология работ по теме «классика и современность» сводится, как правило, к констатации «формального» сходства содержательных концепций и поэтики (выраженных сюжетом, образностью, лексикой) писателей. Наш подход иной: даже в сходстве отдельных частных явлений мы ищем принципиальное развитие и трансформацию принципов творческого метода Ф. М. Достоевского в художественных исканиях современных отечественных прозаиков, в различных течениях современной русской литературы. Такой подход был немыслим прежде, до середины 1950;х годов, когда метод Достоевского объявлялся «реакционным» и его православная тенденция демонстративно противопоставлялась реализму русских писателей XIX века. Огромная работа советских достоевсковедов с середины 1950;х годов до конца 90-х велась в направлении все более точного, приближенного к миро-видению самого писателя пониманиюглавных особенностей его метода, выросшего из недр русской словесности и вместе с тем по-новому утверждающего синтез мира и синтетическую структуру личности. Литературоведы все точнее и глубже осмысляли проблемы «универсализма», «двоемирия», «полифонизма» и «трагизма» в творчестве Ф. М. Достоевского. Именно «универсализм», «синтетизм» «двоемирие», не буквально воспринятые, а по-новому увиденные, по-новому осмысленные, явились исходными творческими принципами новейших литературных течений второй половины XX века.

Проблема диалога классики и современности в литературе последней трети XX века, как представляется нам, ставится нами в аспекте назревших задач отечественного литературоведения.

Научная новизна исследования состоит в том, что в нем предлагается оригинальная концепция развития' русской прозы последней трети XX века, в котором, наряду с признанными течениями (постмодернизм и постреализм), утверждается метафизический реализм как особое самостоятельное течение. Хотя историки современной литературы (В. Агено-сов, Н. Кякшто, Н. Лейдерман, М. Липовецкий, Г. Нефагина, И. Скоропано-ва, И. Тимина, М. Черняк) отмечали наличие метафизических тенденций в постмодернизме и постреализме, термин этот до сих пор не вводился у нас В' типологическую классификацию новейших направлений русской литературы.

Новизна нашей работы видится нам и в том, что в качестве наиболее яркого и последовательного представителя метафизического реализма выбран. Ю. Мамлеев — писатель до сих пор не признанный отечественным литературоведением, хотя и получивший мировое признание, и привлекающий живой читательский интерес явлением каждой своей книги, обычно вызывающей новую, журнальную статью и интервью. Важно и то, что Мамлеев считает себя наследником «реализма в высшем смысле» Ф. М. Достоевского. Новизнанашего исследования также и в современном методологическом: подходе, сочетающем типологическую обобщенность, выявление типологического сходства в художественных явлениях разного порядка, разработку концепции взаимодействия реального и ирреального (сверхреального) на «разных этажах» литературы с избирательным и целостным анализом конкретных произведений, а именно: «Москва — Петушки» Вен. Ерофеева, «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Маканина, цикла рассказов «Черное зеркало» Ю. Мамлеева. Словом, мы стремились к сочетанию предельной обобщенности, т. е. выявлению параллелей и традиций в самих основах мировидения писателей с тщательным анализом неповторимого формотворчества у каждого из трех авторов.

Объектом изучения является творчество Ф. М. Достоевского и крупнейших представителей трех основных течений русской прозы последней трети XX века (постмодернизма, постреализма, метафизического реализма): Вен. Ерофеева, В. С. Маканина, Ю. В. Мамлеева.

Предмет исследования — влияние творчества Ф. М. Достоевского, одного на литературный процесс в России последней трети XX века.

Цель диссертационного исследования — раскрыть новаторство основных течений русской прозы последней трети XX века в контексте художественных открытий Ф. М. Достоевского.

В соответствии с поставленной целью в диссертации решается ряд задач: выяснить роль Ф. М. Достоевского в современном литературном процессе как трансдискурсивного автораисследовать феномен сознания, определяющегося («живущего») во взаимодействии интерсубъективных форм: диалога — дискурсатрансдискурсавыявить общие принципы исследования мира и человека в творчестве писателей разных литературных направлений (постмодернизма, постреализма, метафизического реализма), сближающие их с творчеством Ф. М. Достоевского;

— определить, как и насколько востребован «реализм в высшем смысле» Ф. М. Достоевского в литературе последней трети XX века, что необходимо и для понимания общих тенденций развития современного литературного процесса;

— выявить сходство и различие важнейших принципов художественного мышления, прежде всего, в синтезе реального и ирреального у Ф. М. Достоевского, Вен. Ерофеева, В. Маканина, Ю. Мамлеева;

— раскрыть сущность, специфику, генезис метафизического реализма Ю. Мамлееварассмотреть философские и собственно художественные тексты Ю. Мамлеева как «гибридный дискурс», а метафилософский трактат «Судьба Бытия» — как «семантическое ядро» художественного творчества писателя;

— проследить, как благодаря интертекстуальной «жизни» мотива (метафизической константы текста) создается в произведении эффект эстетической и метафизической многоплановости бытия, несводимого к рационалистически однозначным интерпретациям;

— рассмотреть сюжетные перипетии и коллизии в цикле Ю. Мамлеева «Конец века», отражающие текст Ф. М. Достоевского, выделить ряд типологически сходных метафизических мотивов;

— исследовать специфический характер двойственности героев Ф. М. Достоевского и Вен. Ерофеева через диалог дискурсов сознаний, жанровую «матрицу» и поведенческую парадигму;

— установить общее и различное в социально-философских и этических основаниях подпольного нигилизма героев Ф. М. Достоевского и В. Маканина.

Методологическая основа. Исследование выполнено в русле компаративистского подхода и опирается на принципы историко-функционального метода (изучение восприятия произведения в разные эпохи и с разных точек зрения), интертекстуального, структурнотипологического методов, позволивших показать особенности трансдискурсивного диалога Ф. М. Достоевского и писателей последней трети XX века (Вен. Ерофеева, В. Маканина, Ю. Мамлеева). Важным методологическим приемом является сопоставление «концептуальных персонажей» (Ж. Делез), конституирующих художественные миры Ф. Достоевского, Вен. Ерофеева,.

B. Маканина и Ю. Мамлеева. В выявлении парадигматических «тождеств» и «различий» художественных миров названных писателей, мы. придерживаемся принципа единства историко-культурного и экзистенциального подходов.

Теоретическая база исследования. Основными теоретико-методологическими ориентирами послужили труды М. М. Бахтина, Р. Барта, М. Бубера, Б. М. Гаспарова, И. П. Смирнова, Ю. Кристевой, Ю. М. Лотмана, М. К. Мамардашвили, А. М. Пятигорского, М. Хайдеггера, М. Фукоработы русских религиозных мыслителей, открывших метафизический характер мышления Ф. М. Достоевского: Н. А. Бердяева,.

C. Н. Булгакова, Вяч. Иванова, И. И. Лапшина, Н: О. Лосского,.

B. В*. РозановаЛ. Шестова, С. Л. Франка и др.- исследования достоевскове-дов, посвященные поэтике Ф. М. Достоевского, в которых особенности художественного мышления писателя рассматривается во взаимосвязи с созданной им новой художественно-метафизической моделью: Н. Ф. Будановой, Р. Бэлнепа, В. Е. Ветловской, И. Л. Волгина, И. А. Есаулова, В. Н. Захарова, К. Г. Исупова, Т. А. Касаткиной, А. Е. Кунильского, Р. Лаута, К. В. Мочульского, Е. Г. НовиковойГ. С. Померанца, С. Г. Семеновой, К. А. Степаняна, В. А. Туниманова, Г. М. Фридлендера, Г. К. Щенникова1, и др., а также концепции, современного литературного процесса, представленные в работах HI Л. Лейдермана, М. Н. Липовецкого, Г. Л. Нефагиной,.

C. И. ТиминойИ. С. Скоропановой, М1. Эпштейна и др: Особо важное значение для нашей работы имеет концепция диалогической онтологии М: М. Бахтина и теория-трансдискурсивного автора М. Фуко.

Основным материалом исследования стали новеллы, фельетоны, статьи Ф. М. Достоевского из «Дневника писателя»: «Столетняя», «Бобок», «Сон смешного человека», «Мужик Марей», «Спиритизм. Нечто о чертях. Чрезвычайная хитрость чертей, если это только черти», «Дон Карлос и сэр Уаткин. Опять признаки «начала конца» «, «Слово об отчете ученой комиссии о спиритических явлениях») — повесть «Записки из подполья», романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Подросток», «Братья Карамазовы». В центре нашего внимания находятся произведения наиболее репрезентативных представителей трех господствующих течений русской литературы последней трети XX века (постмодернизма, постреализма и метафизического реализма): поэма «Москва — Петушки» Вен. Ерофеева, роман «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Ма-канина, романы Ю. Мамлеева «Шатуны», «Мир и хохот», цикл рассказов «Конец века», метафилософский трактат «Судьба Бытия» и публицистика, вошедшая в книгу «Россия Вечная».

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Ф: М. Достоевский — творец особой дискурсивной практики, моделирующей мир во взаимопроникновении быта и бытия, социального и экзистенциального, реального и трансцендентного, — создал в своей модели двоемирия художественно-методологическую парадигму, которой следуют многие современные писатели. Этот феномен дает основание характеризовать Ф. М. Достоевского как трансдискурсивного автора.

2. Исследование любого литературного феномена в аспекте художественного метода позволяет выявить общие типологические закономерности литературного процесса, увидеть в динамике его составляющих общее движение духовной культуры. Актуальное присутствие в современной литературе Ф. М. Достоевского и его метода, названного писателем «реализмом в высшем смысле», позволяет особым образом типологизировать литературный процесс.

3. Открытый Ф. М. Достоевским «подпольный» тип — «главный человек в русском мире» — предстает сегодня в качестве архетипа. Писатель создал «матрицу» особого метафизического мира — подполья, в лабиринтах которого «встречаются» герои-антигерои произведений русской литературы XX—XXI вв.

4. Основные структурные принципы постреализма — сочетание детерминизма с поиском иррациональных связей, взаимопроникновение типического и архетипического как структурная основа образа, приводящая к сочетанию социальности и психологизма с исследованием родового и метафизического слоев человеческой натуры — восходят к Ф. М. Достоевскому.

5. Истоки метафизического реализма Ю. Мамлеева — в «реализме в высшем смысле» Ф. М. Достоевского, изображающего не видимые процессы и явления исторической действительности, а скрытые, тайные, творящиеся в глубинных недрах мира, и человека, прозревающего сквозь реальное более реальное, постигающего высшие реальности «в символах низшего мира» (С. Булгаков).

6. Сущность философско-художественного («гибридного») дискурса Ю. Мамлеева заключается в том, что доминирующее положение в его художественных произведениях занимает философская проблематика. Впервые предпринятая попытка рассмотрения художественного творчества Ю. Мамлеева через основные философские положения трактата «Судьба Бытия» позволяет осмыслить метод метафизического реализма Ю. Мамлеева во всей его сложности и оригинальности. Основной принцип метафизического реализма Ю. Мамлеева — расширение и углубление «действительного» мира включением метафизических реалий, открывающих во внутреннем пространстве человека множество бездн. Общая «метафизическая ситуация» произведений Достоевского и Мамлеева — человек, стремящийся к постижению внутреннего духовного космоса — проявляется в целом ряде типологически сходных мотивов.

7. Практика постмодернизма, разрушающего «диктатуру» моно-логизма и утверждающего множественность истин, отразившего эпистемологическую неуверенность современного человека и кризисное сознание, соотносимы с полифонической эстетикой Ф. М. Достоевского, что особенно ярко проявилось в поэме Вен. Ерофеева «Москва — Петушки».

8. В романе В. Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» открываются новые смыслы и локусы подполья: андеграунду творческой интеллигенции противостоит «инквизиторское» подполье (КГБ и «психушка»), С другой стороны, андеграунд соприкасается с массовым «подземельем» («общагой»). Герои-антигерои данных локусов соотносимы с архетипом подпольного парадоксалиста. Связь реализма В. Маканина с реализмом Ф. М. Достоевского проявляется в близости отдельных сцен и сюжетных перипетий, в использовании приема двойников и, главное, в признании русской классики (и прежде всего Ф. М. Достоевского) первейшей нравственной опорой современного писателя.

Теоретическая и практическая значимость работы заключается в том, что она является одним из первых опытов подведения итогов литературного процесса, совершающегося на наших глазах, выявления закономерного, типологического и художественно перспективного в том, что многим до сих пор представляется пестрым, туманным, неоформившимся. Результаты исследования, на наш взгляд, восстанавливают в правах изучение литературы с точки зрения движения и литературного метода — изучения, несколько вытесненного у нас в последнее десятилетие исключительной сосредоточенностью литературоведов на проблемах жанра и стиля. Впервые проанализирован феномен метафизического реализма Ю. Мамлеева как явление эстетически ценное, знаковое и органически вписывающееся в текущий литературный процесс.

Научно-исследовательская перспектива диссертации заключается в том, что многие затронутые проблемы в ней проблемы могут стать предметом отдельных научных работ, т. к. проблема рецепции Ф. М. Достоевского как трансдискурсивного автора в современной русской литературе неисчерпаема. Разработанные в диссертации методологические принципы рассмотрения явлений трансдискурсивности могут быть использованы в изучении других подобных фактов в русской, зарубежной литературе и культуре. Полученные результаты могут быть применены в работах по изучению литературного процесса, литературных направлений и творчества отдельных авторов, в исследованиях по истории русской литературы XX века.

Рекомендации по использованию результатов диссертационного исследования. Основные положения, материалы и результаты работы могут быть использованы в лекционных курсах, спецкурсах и спецсеминарах по истории русской литературы XIX и XX веков, в работах по исследованию взаимосвязей современного литературного процесса и русской литературы XIX века.

Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в докладах на международных конференциях: «Достоевский и современность» (Старая Русса, Дом-музей Ф. М. Достоевского, 2005, 2006, 2008), «Достоевский и мировая культура» (Санкт-Петербург, Литературно-мемориальный музей Ф. М. Достоевского, 2005 — 2008), «Русская словесность в мировом культурном контексте» (II Международный конгресс. Москва, 2004), «Русская словесность в мировом культурном контексте. К 500-летию рода Достоевских» (Международный симпозиум. Москва, 2006), «Культура и текст» (Барнаул, БГПУ, 1997; 2008 гг.), «Воспитание читателя: теоретический и методический аспекты» (Барнаул, 2007), «Теоретические и методические проблемы русской филологии на современном этапе (Семей, СГПИ, 2007) — на всероссийских конференциях: «Дергачевские чтения. Русская литература: национальное развитие и региональные особенности» (Екатеринбург, УрГу им. А. М. Горького, 2004, 2006) — «Актуальные проблемы филологического образования. Наука — вуз — школа» (Екатеринбург, 2002).

Основное содержание и итоги исследования отражены в монографиях: «О „соприкосновении мирам иным“: Ф. Достоевский и Ю. Мамлеев» (Екатеринбург — Барнаул, 2007) [Рец.: Бойко, М. Судьба потустороннего. Метафизический реализм на операционном столе // НГ EX LIBRIS — № 20 — 5.03.2008; Решетников, К. С «Идиотом» в душе. Книги Юрия Мамлеева и о нем // Газета. — № 37. — 29.02.2008. — Завгородняя, Н. Рецензия на книгу Р.С.-И. Семы-киной «О „соприкосновении мирам иным“: Ф. Достоевский и Ю. Мамлеев» // Филология и человек. — Барнаул, 2008. — № 3. — С. 220−221], «В матрице подполья: Ф. Достоевский — Вен. Ерофеев — В. Маканин» (М., 2008) — в статьях, опубликованных в изданиях, рекомендованных ВАК Минобрнауки: журнале «Искусство и образование» (Москва, 2008. № 3), Известиях Уральского государственного университета (Екатеринбург, 2004. №'33- 2008. № 59), Вестнике Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина (Санкт-Петербург, 2008. № 1), Вестнике НГУ (Новосибирск, Новое, гос. ун-т, 2008. Т., 7. Вып. 2), Ползуновском вестнике (Барнаул, АлтГТУ, 2005. Вып. 3), Мир науки, культуры, образования (Горно-Алтайск, 2008. № 4), в журнале «Октябрь» (2007. № 3), других работах (общее количество публикаций по теме диссертационного исследования — 39).

Структура диссертации. Исследование состоит из Введения, четырех глав, каждая из которых включает в себя несколько разделов, Заключения и Списка использованной литературы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Сегодня мир без Достоевского невозможно представить: писатель «пророс в жизни XX века, в судьбах и творчестве писателей и поэтов, философов и литературоведов <.> Достоевский понимается через XX век, но и XX век понимается через личность и творчество Достоевско 430 ГО» .

В справедливом высказывании Т. Касаткиной есть очень емкое слово — «понимается». В культуре должно быть атрибутировано «пространство Ф. М. Достоевского». Речь идет не только о текстовой стихии, а о пространстве понимания Ф. М. Достоевского, которое в нашей работе названо «достоевской трансдискурсивной парадигмой».

Ф. М. Достоевский, действительно трансдискурсивный автор, основатель целой художественной (и не только художественной) парадигмы, метанарратива, «матрицы» художественно-философского сознания, определившей и в некоторой степени предопределившей «образ» русской (да и не только русской) литературы XX и XXI веков.

Писатель создал не только возможности и правила формирования других текстов, но и возможность бесконечного, вечно длящегося диалога с ним, а диалог, как утверждают философы — это, прежде всего, понимание: диалогизирующе сознание — понимающее сознание.

Ф. М. Достоевский открыл «трагизм подполья» и предвосхитив появление подпольных страдающих нигилистов Венички и Петровича. Выявление трансформации подпольного человека обнаруживает не только удивительную его живучесть в веке XX, но и духовные метаморфозы, показательные для современной культуры. Герои Вен. Ерофеева и В. Маканина по-новому трагичны, по-новому воплощают гуманистический идеал националь.

430 Касаткина Т.

Введение

// Достоевский и XX век: в 2 т. Под ред. Т. А. Касаткиной. Т. 1.М., 2007. С. 3. ного менталитета. Но, как и Подпольный Достоевского, «усиленно сознающие», страдающие от того, что мир настоящий, «мир идеалов», утратив самый главный смысл — «живую идею о Боге», оказался фикцией, игрой: «Нет ничего святого». Для всех решающим оказывается выбор пути без Бога или с Богом, в чем они существенно расходятся: Подпольный ведет тяжбу с Богом, Веничка остро переживает трагедию века богооставлен-ности, а Петрович пытается избавиться от проклятия «усиленного сознания», ищет нравственную опору в русской классической литературе.

Поведенческие парадигмы героев при внешнем сходстве: одиночество, презрение к толпе, публике, общажникам, «стаду», юродство, бунт против истеблишмента — сущностно различны. Подполье Венички — опьянение — в то же время знак внутреннего родства со всеми и проявленное чувство мучительной ответственности за духовное падение человека, а отсюда и жажда самопожертвования, ассоциации с образом Христа и трагический финал романа. Подполье у Маканина — это прежде всего социальный андеграунд, оппозиция к власти и ее идеологии. Но подпольный нигилизм Петровича выражает и общий духовный кризис современного человечества, т. к. Петрович легко бросает вызов сакральным нравственным заповедям: совершает два убийства и оправдывает их своей философией «удара», освобождающую его от ответственности перед Богом.

В преступных актах и философии своей Петрович схож с Рас-кольниковым Достоевского. Но схож с ним так же и в пробуждающейся совести (после второго убийства) и в сознании необходимости сближения с прежде презренной им толпой. Связь маканинского реализма с релизмом Ф. М. Достоевского в близости отдельных сцен, напоминающих сюжетные перепетии «Преступления и наказания», в использовании приема двойников и, главное, в признании русской классики и прежде всего Ф. М. Достоевского, первейшей нравственной опорой современного писателя в сознании того, что он, непишуший писатель Петрович, нужен общажникам как выразитель их слова.

У Ю. Мамлеева подполье — «метафизический локус» — невидимая реальность, реальность второго плана, скрытые (темные и светлые) сферы души человека. Метафизические подпольные Мамлеева — тоже отпавшие от действительного мира — испытывают жажду переступить границу трансцендентного еще при жизни, страдают от тоски по сверхреальному, одержимы стремлением выйти в «некую запретную зону», за пределы реального мира — в мир трансцендентный.

Общая метафизическая ситуация произведений Ф. М. Достоевского и Ю. Мамлеева — человек, стремящийся к постижению внутреннего духовного космоса — проявляется в целом ряде типологически сходных мотивов.

Творческие связи с Ф. М. Достоевским представителей трех господствующих течений современной русской прозы (постмодернизма, постреализма и метафизического реализма) вполне отвечают все более утверждающему отношению новаторских и классических традиций в искусстве XX века: это не отталкивание и не просто повторение мотивов, а отношения взаимопроникновения, взаимодействия традиционного и поискового — причем не только в области стиля и жанра, а в сферах художественного метода в моделировании взаимосвязи и взаимопрониконове-ния реального, повседневного с бытийным, метафизическим.

Это отчетливо проявляется в трех избранных нами текстах: «Москва — Петушки» Вен. Ерофеева — произведения, с которого начинается история русского постмодернизма, «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Маканина — вершинная точка в развитии постреализма в России и, наконец, рассказы цикла «Конец века» представителя и теоретика «неопознанного» еще метода метафизического реализма.

П. Фокин в статье «Чудо Достоевского в XX веке» пишет: «Чудо Достоевского заключается не столько даже в самом явлении его гения, сколько в том отклике, какой вызвало его творчество в человечестве <.> На языке чудес Бог говорит с человеком, давая ответы на его невысказанные вопросы. Нужно уметь постичь явленную в чуде истину"431 (курсив автора — Р.С.).

Москва — Петушки" Вен. Ерофеева, «Андеграунд, или Герой нашего времени» В. Маканина, рассказы цикла «Конец века» Ю. Мамлееваименно отклики-трансформации Достоевского дискурса в движении к постижению главной истины Ф. М. Достоевского.

431 Фокин П. Чудо Достоевского // Достоевский и XX век. С. 13.