Великие философы: Сократ, Платон и Аристотель

Сократ (469−399 до и. э.) происходил из семьи безвестного скульптора, служил в армии, проповедовал на улицах и площадях. Нам мало что известно о его образовании, но он остался в памяти человечества как выдающийся философ античности и истинный мудрец. Более того, одно из самых фундаментальных делений философии связано с его именем: на дои послесократову. Несмотря на обилие тем, обсуждавшихся в устных (записанных позднее и, безусловно, дополненных) диалогах Сократа, одними из главных для него оставались вопросы воспитания добродетели, рассуждения о том, что есть добро и зло, что прекрасно, а что безобразно, что есть норок и как приобретается знание. Естественно, что достоверность или аутентичность сохранившихся записей достаточно сомнительна, но они, безусловно, передают доминирующее мировоззрение той эпохи, когда влияние Сократа было фактически всеобъемлющим.

Один из ключевых тезисов сократовой философии мне особенно близок, а именно — его этический рационализм, выражаемый формулой: «Добродетель — есть знание», который в современную эпоху стоило бы дополнить тезисом о том, что далеко нс всякое знание — добродетельно. Нс претендуя на сократову мудрость, готов подписаться под его убеждением, что сам он «ничего не знает» и, чтобы стать мудрым, расспрашивает других людей, что, в общем-то, составляет основное содержание деятельности большинства психотерапевтов, впрочем, как и всех, кто стремится к познанию. Свой метод собеседования Сократ именовал «повивальным искусством», имея в виду, что только способствует «рождению» знания, но сам не является его источником. И это также легко проецируется нате принципы психотерапии, которые исповедуются мной уже давно: «И проблема, и способ ее решения всегда принадлежат пациенту, а наша задача — только помочь осознать первое и найти второе».

Если анализировать диалоги Сократа с точки зрения методики их построения, то и здесь легко найти многое из того, что в настоящее время описывается как психотерапевтические техники. Сократ активно использует опровержение с последующим приведением собеседника к противоречию с отвергаемым, проявляет притворное неведение, «отзеркаливание» вопросов и уход от прямых ответов, а также тонкую иронию, которая заставляет задуматься. Одна из ключевых идей Сократа состоит в том, что любой поступок только тогда имеет моральный смысл, когда человек совершает его осознанно и по внутреннему убеждению. Если же он ведет себя определенным образом только потому, что, например, «все так делают» — то в случае, если все станут вести себя плохо, — не будет причин быть добродетельным, что находит прямое подтверждение в современном обществе упадка нравов и массовой «культуры».

Сократ.

По Сократу, норма нравственности должна быть автономной и нельзя в вопросах истины и добра полагаться на мнение большинства. Здесь уместно напомнить, что это критическое изречение было связано с оценкой наличной власти — афинской демократии и практики принятия государственных решений большинством голосов. Эта же «антигосударственная критика» фигурировала и в качестве одного из обвинительных заключений в процессе суда над «диссидентом» Сократом. Как известно, суд вынес ему смертный приговор, по официальной версии — за попытку введение новых божеств и за развращение молодежи. И это также имеет отношение к обсуждаемой нами теме психического расстройства, нормальности и ненормальности, психического и духовного, а именно — еще раз обосновывает тезис: «Мыслить нестандартно — не только непохвально, но и опасно».

Из немногих дошедших до нас в пересказах диалогов Сократа, с точки зрения предмета нашего исследования, особого внимания заслуживает «Федон», записанный одним из его выдающихся учеников и будущим учителем Аристотеля — Платоном (428−347 до н. э.), который в отличие от Сократа был весьма знатного происхождения (его отец был из рода афинских царей, а мать — из рода законодателя Солона, одного из «семи мудрецов»). Почти все сочинения Платона написаны в форме диалогов, которые ведет Сократ. Приведем лишь несколько высказываний Сократа из сочинения «Федон». Обсуждая трудности на пути познания душевной жизни, Сократ говорит: «…Когда душа пользуется телом, исследуя что-то с помощью зрения, слуха или какого-нибудь иного чувства (ведь исследовать с помощью тела и с помощью чувств — это одно и то же!), тело влечет ее к вещам, непрерывно изменяющимся, и от соприкосновения с ними душа сбивается с пути, блуждает, испытывает замешательство и теряет равновесие… Когда же она ведет исследование сама по себе, она направляется туда, где все чисто, вечно, бессмертно и неизменно, и так как она близка и сродни всему этому, то всегда оказывается вместе с ним, как только остается наедине с собой и не встречает препятствий. Здесь наступает конец се блужданиям, и в непрерывном соприкосновении с постоянным и неизменным она и сама обнаруживает те же свойства. Это ее состояние мы называем разумением…».

Главный вывод из этого тезиса, который нам пригодится при дальнейшем обсуждении, состоит в том, что мы никогда не можем сколько-нибудь объективно судить о душевных процессаху которые лежат в основе всех психических и поведенческих феноменов (и симптомов), на основе наблюдений других людей посредством «тела и с помощью чувств». Именно этим.

тезисом можно было бы обосновать появление такого направления, как «интроспективная психология», считающая сознание сугубо психическим феноменом, познание которого возможно только путем самонаблюдения, и признающая, что психические явления в целом познаются принципиально иным путем, чем материальные. В советский период это направление именовалось не иначе как «реакционным» или «буржуазной философией» и фактически было вычеркнуто из перечня возможных методов исследования и направлений развития психологии и психотерапии.

Платон.

Конечно, приведенная цитата и авторитет Сократа не могут быть использованы как доказательство некой особой «души» уже хотя бы потому, что и доказательство обратного, в принципе, столь же нереально. Но хотел бы все-гаки зародить у читателя сомнение относительно того, что познание мира принципиально иным (внечувственнымУ путем^[1]

невозможно. И поэтому приведу еще одну цитату Сократа из «Федона», но предварительно напомню, что в то время, когда жили Сократ и Платон (IV век до н. э.), господствовали представления о Земле как о центре вселенной — некой тверди, вокруг которой вращаются солнце, луна и звезды. Птолемей (87−165) — автор геоцентрической картины мира, родился только в конце I в. н. э., а автор гелиоцентрической системы мира Николай Коперник (1473−1543) — только в XV веке.

А теперь обещанная цитата: «…Земля, если взглянуть на нее сверху, похожа на мяч… пестро расписанный разными цветами. Краски, которыми пользуются наши живописцы, могут служить образчиками этих цветов, но там вся Земля играет такими красками, и даже куда более яркими и чистыми. В одном месте она пурпурная и дивно прекрасная, в другом золотистая, в третьем белая — белее снега и алебастра; и остальные цвета, из которых она складывается, такие же, только там их больше числом и они прекраснее всего, что мы видим здесь. И даже самые [глубокие] ее впадины, хоть и наполнены водою и воздухом, окрашены но-своему и ярко блещут пестротою красок, так что лик ее представляется единым, целостным и вместе нескончаемо разнообразным». Чтобы сравнить, можно посмотреть оригиналы или хотя бы репродукции фото, которые впервые были сделаны из космоса только через 2000 лет. И подумать — откуда у Сократа это знание?

Представления Платона современным, воспитанным на материалистических гипотезах читателям, скорее всего, покажутся странными. Например, на вопрос о том, как верно следовало бы понимать, что такое Солнце, Земля, Луна или.

звезды, Платон отвечает, что было бы наивно сводить их только к неким материальным объектам. Эти объекты могут только принять движение, но не являются сто источником. Источник движения вне их, и именно этот источник Платон называет душой. Это, конечно, слишком примитивное объяснение. И мои рассуждения вовсе не преследуют цель доказательства идей Платона. Здесь формулируются лишь сомнения о несводимости всего многообразия душевных процессов к тому, что мы именуем психическим и мозгом, и надеюсь, никто не подумает, что когда мы говорим о душе, речь идет о неком благообразном старце с нимбом над головой, сидящем где-то на небесах.

В свое время мне достало смелости спросить искренне уважаемого мной преподавателя философии профессора В. П. Петленко, как можно объяснить то, что материя вечна и неуничтожима (а только переходит из одних форм ее существования в другие), а сознание появляется только на каком-то «этапе» этой вечности? Не логичнее ли было бы исходить из того, что если материя вечна, то и сознание вечно? Виктор Порфирьевич ответил, что это очень сложный вопрос, поэтому лучше доверять авторитетам, и затем сослался на Энгельса и его подход к «основному вопросу философии» (в тот период — «единственно верной» — марксистско-ленинской): «материя — первична, сознание — вторично». Должен признаться, молодого студента авторитетное мнение не сильно убедило. И найти какие-либо веские или хотя бы обычные логические доказательства этого авторитетного мнения мне так и не удалось.

В заключение этого раздела добавлю, что мне также достаточно симпатичная идея Платона о том, что познание — это прежде всего работа души или процесс воспоминания душой уже имеющихся знаний, а задача обучения состоит вовсе не в процессе вкладывания каких-то знаний в голову ученика, а в пробуждении его души. Можно только сожалеть, что современная педагогика лишь декларирует последнюю идею или воспринимает ее сугубо метафорически.

От Аристотеля (ок. 384−322 до н. э.) нас отделяет почти 24 века, но мы до сих нор перечитываем и цитируем его мысли и идеи. Он родился в семье врача, придворного медика царя Македонии. Значительную часть (почти двадцать лет) своей жизни Аристотель посвятил учебе и преподаванию в Академии Платона в Афинах, а затем был приглашен в качестве воспитателя к сыну царя Филиппа II — будущему Александру Великому.

Можно было бы начать этот раздел и с более ранних источников, но в своем трактате «О душе» Аристотель, хорошо знакомый с представлениями предшественников и последователей Сократа, подробно анализирует и обобщает их, во всяком случае — применительно к предмету нашей дискуссии. В этом трактате, утверждая, что исследования души должны всегда быть приоритетными (а мы вообще вычеркнули эту проблему из числа актуальных, положившись на Энгельса), Аристотель еще в первой главе первой книги пишет: «Добиться о душе чего-нибудь достоверного во всех отношениях, безусловно, труднее всего»¹. Далее автор отмечает, что «в большинстве случаев, очевидно, душа ничего не испытывает без тела и не действует без него», но тем не менее Аристотель соглашается с большинством упомянутых выше философов древности, что сама душа определяется признаком «бестелесности» (она не «есть некая пространственная величина»), а в отношении познания душевных процессов нужно исходить из принципа, что «подобное познается подобным», что еще раз возвращает нас, как оказалось — к известному с незапамятных времен тезису о приоритетах интроспективной психологии и познания всей гаммы человеческих чувств и переживаний на основе самонаблюдения и эмпатии.

Аристотель.

Аристотель считал нелепым то, что некоторые «философы связывают душу с телом и помещают ее в него», но в то же время признавал, что душа движет живыми существами, но движет именно мыслью. Характеризуя это как наиболее сложный для понимания вопрос, автор поясняет его дополнительно: «Мы говорим, что душа скорбит, радуется, дерзает, испытывает страх, далее, что она гневается, ощущает, размышляет» (все это кажется действиями или движениями, и даже в современном языке имеются вербальные штампы о «движениях души». — М. Р.). Но Аристотель далее добавляет: «Между тем сказать, что душа гневается — это то же [самое], что сказать — душа ткет или строит дом»^[2]. То есть, когда говорят, что человек совершает какие-то душевные усилия или движения — это неверно; само движение, по Аристотелю, не находится в душе, «оно то доходит до нее, то исходит от нее; [также] как восприятие от каких-то вещей доходит до нее, а воспоминание — от души к движениям или их остаткам в органах чувств»^[3]. Еще несколько цитат со связками и комментариями. Ум человека, по представлениями Аристотеля, является некоторой сущностью, которая появляется «внутри» [тела], а «старение происходит не оттого, что душа претерпела какое-то изменение, а оттого, что претерпело изменение тело»; способность к мышлению с возрастом слабеет, но лишь тогда, «когда внутри разрушается нечто другое, само же мышление ничему не подвержено. Размышления, любовь или отвращение — это состояния не ума, а того существа, которое им обладает… Вот почему когда это существо повреждается, оно не помнит и не любит: ведь память и любовь относились не к уму, а к связи [души и тела], которая исчезла»¹.

Еще раз обратим внимание на представления Аристотеля о «связях души и тела», идеального и материального, а также на тезис о том, что «подобное познается подобным». И добавим, помня сноску о Канте и трансцендентном, что философский дуализм, то есть признание равноправия идеального и материального, никогда не был опровергнут, он был просто «отброшен».

Параллельно с этими представлениями философов существовали и развивались материалистические гипотезы, которым вначале мы обязаны исключительно врачам.

• [1] Внечувственное познание в философии обозначается термином «трансцендентное» (от лат. transcendo— переступать), которым описывается (в противоположность имманентному) то, что находится за границами сознания ипознания. Этот термин имеет важное значение в философии Канта, которыйсчитал, что познание человека не способно проникнуть в трансцендентныймир, мир «вещей в себе». Одновременно с этим Кант утверждал, что поведениечеловека диктуется трансцендентными нормами (свободной волей и бессмертной душой).
• [2] Аристотель. О душе. М. 1995. — С. 121.
• [3] Там же. — С. 123.