Режимы труда и отдыха и медицинское обеспечение боевой деятельности

Представляемый после рейдов и боевых операций 2-дневный отдых, как правило, включающий день возвращения в часть и совмещаемый с санитарно-гигиеническими мероприятиями, по оценке личного состава и полученным данным непосредственного наблюдения и изучения, являлся недостаточным. Результаты исследования состояния и самочувствия военнослужащих свидетельствовали, что восстановление достаточного уровня военно-профессиональной работоспособности после рейдовых походов по горно-пустынной местности наступает в среднем только через 3 суток. При этом после кратковременных боевых операций (от 3 до 5 суток) изменения в психофизиологическом состоянии военнослужащих оказывались даже более выраженными, чем после более длительных, что, вероятно, обусловливалось факторами острого десинхроноза и резкими адаптивными перестройками.

Установленный в пунктах постоянной дислокации частей сухопутных войск 40-й армии распорядок дня с подъемом в 5 часов утра (3:30 по московскому времени) существенно сказывался на сформировавшемся у жителей европейской части СССР стереотипе чередования периодов сна/бодрствования, особенно у молодого пополнения, существенно осложняя и без того значительные адаптационные нагрузки. Тяжелое течение адаптационного периода (в первые три месяца службы в ДРА) отмечали 26% личного состава. Аналогичные данные были получены ранее С. В. Чермяниным [28] при исследовании процессов военно-профессиональной адаптации к деятельности в условиях горнопустынной местности офицерского состава вертолетной авиации.

Самостоятельной проблемой являлась организация отдыха и психогигиенического режима в межбоевой период. Несмотря на периодические встречи с популярными артистами, основным видом социальнопсихологической поддержки личного состава являлась демонстрация кинофильмов, подбор которых проводился не всегда психологически обоснованно. Демонстрация кинофильмов о войне и семейных драмах существенно усиливала негативный эмоциональный фон, в котором и без того преобладали астено-депрессивные и импульсивно-эксплозивные («психопатические») тенденции. Необходимо отметить, что наши рекомендации о целесообразности широкого привлечения для социально-психологической коррекции состояния военнослужащих фильмов развлекательного и комедийного содержания были с большим пониманием встречены командованием 40-й армии и ТуркВО и быстро реализованы. Опыт работы второй экспедиции показал, что даже после боевых операций, сопровождавшихся значительными потерями личного состава, военнослужащие получали мощную эмоциональную разрядку при просмотре таких фильмов, а командиры отмечали их благоприятное воздействие на состояние и качество сна военнослужащих.

Среди обследованных военнослужащих переболевшие острыми инфекционными и паразитарными заболеваниями составляли 20,5%, в том числе (по основным нозологическим формам):

• • тиф — 5%;
• • гепатит — 5%;
• • дизентерия — 4%;
• • малярия — 4%;
• • энтероколит — 2%;
• • паратиф — 0,5%.

В таблице 3.19 приводятся данные об инфекционной патологии за весь период боевых действий в Афганистане.

Нужно отметить, что в условиях боевой деятельности неизмеримо возрастал авторитет медицинской службы — от санинструкторов до госпитальных специалистов. Если в условиях мирного времени мы неоднократно сталкивались с тем, что должности санинструкторов рот комплектовались «по остаточному принципу» — наименее подготовленными и физически слабыми военнослужащими, то в боевых частях эта категория личного состава отличалась почти исключительно противоположными качествами. 95% медицинского состава из числа прослуживших в 40-й армии более шести месяцев были награждены или представлены к правительственным наградам.

В то же время от 19 до 24% военнослужащих (в различных частях) оценивали медицинское обеспечение как неудовлетворительное. При анализе причин такой оценки был установлен ряд недостатков, которые, бесспорно, заслуживают внимания. В частности, в некоторых частях не была изжита психология мирного времени, что выражалось в сокрытии случаев инфекционной заболеваемости, легких ранений и контузий. Так, например, в парашютно-десантной роте 350-го полка 103-й ВДД не были зафиксированы в медицинских книжках ранения у рядовых Семенова, Рямова, Степанова, контузии — у рядовых Федосеева, Саидова и Парфенова (у последних двух — дважды). Аналогичные данные были получены при изучении личного состава 181-го МСП 108-й МСД (рядовые Карячкин, Гришин и др.). Учитывая, что боевая травма практически во всех случаях предопределяла последующее награждение, указанные нарушения чрезвычайно негативно сказывались на морально-психологическом состоянии личного состава. В качестве одной из причин таких нарушений указывалось, что, в отличие от рядового состава, командиры подразделений, чтобы претендовать на правительственную награду, должны были иметь не только высокие показатели успешности боевых действий, но и минимальные потери. В отдельных случаях, желая «помочь» своим любимым командирам, солдаты (особенно уже имеющие награды) сами просили не фиксировать легкие ранения и контузии в медицинских книжках.

Данные по санитарным потерям по инфекционной патологии (военнослужащие, выбывшие с определившимся исходом из военных госпиталей по нозологическим формам)^[1]

Таблица 3.19

Окончание табл. 3.19

* Информация отсутствует.

В таблице 3.20 приводится общая характеристика потерь личного состава ограниченного контингента советских войск в Афганистане в период с 26 декабря 1979 года по 15 февраля 1989 года [363].

Таблица 3.20

Общая характеристика потерь личного состава ограниченного контингента Советских войск в Афганистане в период с 26 декабря 1979 года по 15 февраля 1989 года (по В. А. Рунову, 2010).

Имели место и другие (связанные с боевыми потерями) случаи, казалось бы, позитивного содержания. Но так они оценивались лишь командирами, солдаты же чаще всего выражали к подобным ситуациям резко негативное отношение. Чтобы точнее пояснить, о каких ситуацияхидет речь, приведем выдержку из письма гвардии капитана Н. И. Новожилова от 24.04.1986 — бывшего командира роты войсковой части 35 916: «…Выходить на огневой рубеж личному составу пришлось при 40-градусной жаре… Во время движения гв. мл. с-нт Ю. И. Л-в получил тепловой удар и скончался. Посмертно был представлен к медали „За отвагу“». В другом случае к такой же правительственной награде был представлен военнослужащий X., не выдержавший трудностей высокогорного перехода и покончивший с собой во время привала.

В качестве существенного недостатка необходимо отметить практически полное отсутствие внимания медицинской службы к неврозам.

и психосоматическим расстройствам в период боевых действий, которые, по данным зарубежных авторов, в условиях современной войны могут достигать до 40% от всех санитарных потерь, а в случаях применения оружия массового поражения — 90 и более процентов. Боевые логоневрозы, например, вообще не учитывались и не рассматривались как патология, а тяжелыми депрессиями занимались преимущественно командиры и политработники.

Имевшиеся в штатах отдельных медицинских батальонов психоневрологи к деятельности по этой специальности, даже в качестве диагностов, как показали профессиональные контакты с ними, вообще не были подготовлены, не имели никаких представлений о формах и симптомах проявления неврозов, методами психотерапии и фармакоррекции ни один из опрошенных нами специалистов не владел. В то же время, по полученным данным, от 49 до 80% военнослужащих (в различных подразделениях) предъявляли жалобы на стойкие нарушения сна (от нескольких недель до нескольких месяцев), 30% испытывали выраженные трудности психологической адаптации к деятельности в боевых условиях, 12% обследованных имели отягощенный психиатрический анамнез. У 17% офицеров отмечались различные формы нарушения сексуальной функции.

Это было достаточно удивительно, так как еще в период, последовавший за Второй мировой войной, отечественными учеными отмечалось, что во время боевых действий «резко возрастала заболеваемость неврозами», правда, с апелляцией лишь к опыту западных армий. В частности, например, указывалось, что за время с января 1942 по июнь 1945 года «в армии США был 1 млн поступлений по поводу нервно-психических заболеваний, из них 65% приходится на страдающих неврозами. При этом в стрелковой дивизии США, принимавшей участие в боях, нервно-психическая заболеваемость составила 250 на 1000, а в не принимавших участие — 50 на 1000» [367, с. 468]. Анализировались также данные по армиям других государств, а далее авторы обычно отмечали, что «Советская армия вступила в Великую Отечественную войну с заранее разработанной системой психиатрической помощи» и т. д., во что верится с трудом.

В. Н. Мясищев, анализируя пограничные состояния военного времени, в 1948 году писал, что, «по данным о движении больных в Ленинграде, процентное отношение реактивных форм к эндогенным (принятым за 100) по поступлению в больницы за соответствующие годы составляет: 1939 год —157%, 1940 —181%, 1942 — 235%, 1943 — 265%, 1945 год — 226%. Лишь с 1945 года обнаруживается тенденция к снижению количества реактивных форм психических расстройств» [272]. В процессе совместных исследований (с другими сотрудниками института им. В. М. Бехтерева) автором было также установлено распределение различных форм неврозов в блокадном Ленинграде: депрессивный синдром — 27,7%, истерический — 23,0%, неврастенический — 20,6%, астенический — 8,0%, аффективной лабильности — 5,0%, параноидно-галлюцинаторный — 3,5%, обсессивный — 3,5%, неустановленный — 8,7% [272, с. 328]. Однако каких-либо адекватных выводов из этого опыта так и не последовало. Психология, как самостоятельная вузовская специальность, появилась в Советском Союзе только в 1966 году, а психотерапия — в 1985^[2].

Медицинская служба оказалась в целом мало подготовленной к диагностической и профилактической работе, связанной с проблемой наркомании. В то же время ряд личных наблюдений, подтвержденных командованием частей, свидетельствовал, что в целях распространения наркомании среди советских военнослужащих в ДРА в период 1986— 1988 годов проводилась запланированная диверсионная работа. В частности, преимущественно через детей и подростков солдатам и офицерам на рынках, в местах дислокации частей и временных стоянок бесплатно предлагались наркотические препараты. С этой же целью на горных тропах, где пролегали постоянные маршруты наших боевых подразделений, оставлялись якобы замаскированные небольшие склады наркотиков.

В период службы в 40-й армии количество лиц, имеющих первичный наркотический опыт, среди военнослужащих срочной службы увеличилось в несколько раз и составляло до 52% от всего личного состава¹. Обращала внимание гораздо большая распространенность наркоманий среди военнослужащих сухопутных войск, в составе которых (в отличие от ВДВ) количество призванных из республик Средней Азии достигало 70%. Сведения о частоте употребления наркотических препаратов военнослужащими сухопутных и воздушно-десантных войск приведены в табл. 3.21.

Таблица 3.27.

Сведения о частоте употребления наркотических препаратов военнослужащими сухопутных и воздушно-десантных войск 40-й армии.

О армии. Во время русско-японской войны они составляли 53%, в Первую мировую — 64,2%, а в Великую Отечественную уже 26,8% [3, с. 106—108]. В последнем случае вовсе не стоит подозревать сокрытия информации, так как здесь, скорее всего, имел место качественно иной феномен: при тоталитарных режимах в большинстве случаев проявления душевных расстройств блокируются и исходно проявляются на соматическом уровне.

¹ Рецензенты — непосредственные участники боевых действий в ДРА — считают эту цифру заниженной. По их мнению, в Афганистане «попробовали» наркотики не менее 90% военнослужащих, но в наших исследованиях 1986 года были получены именно такие данные. «Погрешность» исследования может объясняться тем, что в СССР действовала административная и уголовная ответственность за употребление наркотиков.

Среди основных мотивов употребления наркотиков (преимущественно — «чарз»^[3], широко распространенный в республиках Средней Азии, и «героин») были указаны:

• — «ради интереса» — 70%;
• — «развеять тоску» — 21%;
• — «забыть про все» — 4%;
• — «испытать кайф» — 3%;
• — «за компанию» — 2%.

Итого: 100%.

В качестве существенного недостатка проведения профилактической и контрпропагандистской работы необходимо указать на ее преимущественно «запугивающие» направленность и содержание. Врачи и политработники, не владея материалом, пытались внушить военнослужащим, что «даже однократный прием наркотиков может завершиться смертельным исходом или формированием пагубного пристрастия». Такая форма «профилактики» (практически единственная), естественно, не могла быть достаточно эффективной, особенно среди военнослужащих из среднеазиатских республик, имевших возможность многократно или даже постоянно наблюдать употребление «чарза» в семье, среди знакомых и родственников.

Систематически употребляли спиртные напитки и другие вещества с целью опьянения 38% рядового состава и 84% офицеров^[4]. Остальные 62% военнослужащих срочной службы, по данным анонимного анкетирования, вообще не употребляли спиртные напитки в ДРА, что объяснялось их высокой стоимостью и небезопасностью (имели место случаи продажи отравленной водки), а также малой доступностью в связи с введенным в 40-й армии сухим законом. До службы в армии употребляли спиртные напитки 97% обследованных, при этом существенной разницы по показателю юношеской алкоголизации среди военнослужащих сухопутных войск и воздушно-десантных войск выявлено не было (табл. 3.22). То есть к 18 годам в молодежной среде уже выпивали часто около 10%, периодически — 25%, изредка — до 45% (суммарно — около 80% юношей^[5]).

Таблица 3.22

Данные об употреблении спиртных напитков до призыва на службу, %.

Причинами употребления наркотиков и алкоголя, с одной стороны, были высокое нервно-психическое напряжение и наличие предшествующего алкогольного опыта, а с другой — то, что, несмотря на достаточно очевидные показания, психофармакологическая коррекция состояния военнослужащих в межбоевой период не проводилась, хотя на складах имелись запасы современных, эффективных и принятых на снабжение армии препаратов седативного и стимулирующего действия, таких как феназепам, тазепам, сиднокарб, пироксан и др. Ряд этих препаратов неоднократно испытывались сотрудниками нашей лаборатории в учебно-боевых частях и даже имели статус «боевых психофармакологических средств». Но, как уже отмечалось, поскольку боевых действий «как бы и не было», они так и остались на складах. Офицерский состав и служащие СА закупали их самостоятельно в период отпусков на территории СССР и в местных аптеках; таким образом — бесконтрольное применение седативных средств было широко распространено, в том числе как «потенцирующих препаратов» — в сочетании с алкоголем.

Нужно отметить, что испытания уже принятых на снабжение Советской армии психофармакологических средств^[6] в условиях боевых действий дали неоднозначные результаты. Например, стресс-протекторное действие феназепама (субъективное улучшение самочувствия, снижение тревоги и улучшение качества сна) было установлено лишь у военнослужащих с боевым стажем более 10 месяцев и у лиц с тревожнодепрессивными состояниями^[7].

Практически каждая из приведенных проблем нуждалась в самостоятельном изучении с привлечением заинтересованных специалистов и служб, о чем нами были информированы Генеральный штаб вооруженных сил СССР, Главное военно-политическое управления и Центральное военно-медицинское управление. Тогда же, как уже отмечалось, было обосновано предложение о создании психологической службы вооруженных сил. Однако ни одно из этих предложений так и не было реализовано до окончания боевых действий в ДРА.

• [1] Данные предоставлены бывшим главным инфекционистом 40-й армии профессором В. М. Волжаниным по просьбе автора книги.
• [2] Достаточно демонстративными представляются данные, которые приводятВ. К. Шамрей и В. П. Савенков в сборнике «Актуальные вопросы военной и экологическойпсихиатрии» о санитарных потерях, связанных с боевыми неврозами в российской О
• [3] «Чарз» — одно из наименований гашиша, также называемого «планом», «анашой»,"банчем" и т. д., наркотический препарат, получаемый из конопли. По сравнению с марихуаной, также получаемой из конопли, имеет гораздо более сильное психоактивное действие. После алкоголизма курение гашиша занимает второе место в мире среди всехнаркоманий. В ряде стран Азии до 60% мужчин постоянно используют этот наркотик.
• [4] 1 По данным С. Л. Литвинцева, В. В. Нечипоренко и Е. В. Следкова, аддиктивноеповедение в 72,7% случаев формировалось в первые полгода службы в Афганистане, причем в 60,5% — в первые три месяца [3, с. 6А—68].
• [5] Как известно, за последние 20 лет (на 2009 год) уровень смертности от алкоголизма в России увеличился в 2,5 раза, среди женщин — в 3 раза, а потребление пивасреди детей и юношества увеличилось в 12 раз. В этой связи главный санитарный врачРФ Г. Онищенко неоднократно заявлял, что не СПИД и не туберкулез погубит Россию, а пивной алкоголизм среди юного населения.
• [6] См.: Руководство по фармакологической коррекции боеспособности и трудоспособности личного состава ВС СССР. М.: МО СССР, 1989).
• [7] Овчинников Б. В., Науменко Е. Б. Психофармакологическая защита от стресса в боевых условиях // Военная медицина в локальных войнах и вооруженных конфликтах.СПб.: Айсинг, 2009. С. 65—70.