Технологический детерминизм и политика

Если занять предельно крупномасштабную точку зрения па общий ход развития и технологии, и демократии, то (учитывая массивное влияние технологии на общественные процессы) можно задать вопрос: в какую сторону идет тенденция политического развития в целом? Способствует ли в конечном счете технологический прогресс демократическим или же антидемократическим тенденциям?

Этот же вопрос можно обозначить также как «проблему технополитического детерминизма». Если принять допущение, что общественные изменения сильно зависят от технологических факторов, а технологическое развитие имеет некую внутреннюю логику, то не вырисовывается ли некая глобальная траектория соответствующего ему политического развития?

Много раз высказывалось мнение (и в итоге стало чуть ли не общепринятым), что становление информационных технологий (особенно Интернета) несовместимо с тоталитаризмом и любыми формами «закрытого общества»; недемократический режим находится в противоречии со свободным информационным доступом и обменом. Тем самым «информационная технология влечет демократию». Советский Союз, вступив в фазу «перестройки и гласности» 1980;х гг., стал разваливаться как раз перед началом эпохи Интернета. Говорят, что если бы сетевые коммуникации пришли раньше, то они раньше подорвали бы и внутриполитическую стабильность СССР.

Современный Китай сталкивается сегодня с аналогичными трудностями, пытаясь, с одной стороны сохранить свою особую социально-политическую структуру, а с другой — идти в ногу с глобальными процессами модернизации.

Немало говорится также о том, что сами потребности динамичной технической модернизации требуют условий свободного общества с политическими и экономическими свободами. Иными словами, если какое-либо государство решает удерживаться на современном уровне и конкурировать с технологическими лидерами, то оно оказывается вынужденным (или обреченным) двигаться к созданию оптимальных условий для этой модернизации — т.с. к либерально-демократическим институтам западного общества.

Однако вопрос остается спорным по поводу того, насколько точно нужно «приблизиться» к этим институтам, чтобы создать хорошие условия для модернизации. Теоретически возможно, что вполне могут быть найдены политические формы, которые обеспечат такие условия и одновременно будут способны сохранить социокультурную самобытность той или иной страны. Так, в Японии XIX в., в правление Мэйдзи были проведены прогрессивные реформы, которые позволили ей избежать печальной судьбы колонизируемых восточных стран, войти в XX в. политически и индустриально сильной страной, но также сохранить традиционные национальные ценности.

В то же время существует и противоположная точка зрения — об антидемократической тенденции, встроенной в общую траекторию технологического развития. По этому поводу высказывалось множество замечанийпредостережений (в том числе писателями-фантастами). Один из часто обсуждаемых сценариев — установление «большой технократии». Это может быть связано с тем, что сложность технологических систем и глобальных рисков, острота экологических и других важных проблем заставят общество отойти от демократического устройства и передать все полномочия неким монопольным, сконцентрированным формам власти. Такие формы власти могут быть якобы «более адекватными» для выживания общества в условиях технологической цивилизации.

Демократия в этих условиях упраздняется, гак как становится неэффективной, ненужной и даже опасной, поскольку неспособна справиться с глобальными рисками. Демократия базируется на сложных коллективных и массовых процессах, а управление должно быть эффективным и сконцентрированным.

Сатирическое выражение такого «обоснования» отмены демократии можно найти в известном романе-антиутопии Е. И. Замятина «Мы»: «Разумеется, это непохоже на беспорядочные, неорганизованные выборы у древних, когда — смешно сказать — даже неизвестен был заранее самый результат выборов. Строить государство на совершенно неучитываемых случайностях, вслепую — что может быть бессмысленней? И вот все же, оказывается, нужны были века, чтобы понять это. Нужно ли говорить, что у нас и здесь, как во всем — ни для каких случайностей нет места, никаких неожиданностей быть не может»^[1].

Французский философ П. Вирилио в своих работах говорит о том, что способность современных технологий работать на «предельной скорости», т. е. на уровне скорости света (посредством электромагнитных волн), ведет к неуклонному вытеснению собственно политической деятельности работой в области глобального информационного анализа (спутниковое слежение, системы телевизионной съемки и передачи, компьютерные системы и др.). В итоге все большее наращивание скорости (как глобальная тенденция современного технологического развития) оказывается средством невиданной концентрации власти («дромократия»), а также центральным вопросом собственно политики, что в итоге ведет к разрушению политического мышления и демократических процессов.

Таким образом, в процессе развития технологической системы как единого мегакомплекса можно выявить противоречивые тенденции. В любом случае, технология «сама по себе» не является самодостаточным инициатором политических изменений. Все происходит только посредством общественных процессов. И становление более развитого и действенного гражданского общества, умеющего противодействовать отстранению от самоуправления, и наступление различных форм «упраздненной» демократии — все это может быть только с участием самого общества — как с активным в первом случае, так с «молчащим» во втором.

• [1] Замятин. Мы. М., 1989. С. 287.