Научно-психологическое знание в теории и практике архитектуры xx века

Формирование архитектурно-психологической проблематики

Тенденции развития психологического, эстетического и архитектурно-теоретического знания, получившие начальный импульс в XIX в., усилились и усложнились в XX. Глобальные общественно-исторические процессы XX в.: развитие промышленности, бурный рост городов, социально-революционные потрясения, войны — оказали влияние на ход развития культуры, науки и искусства, вызвав к жизни новые их формы и направления.

В XX в. научное мышление в области психологии представлено рядом крупных научных школ. Поскольку все более возрастали возможности и повышалось значение междисциплинарных контактов во всех областях жизни человеческого общества, постольку усложнилась и картина концепций в пределах каждого научного направления или школы. Эта же тенденция отмечается и в развитии философско-эстетической мысли, приобретшей в XX в. выраженную междисциплинарность, благодаря активному взаимодействию с психологией и другими науками как возникшими в XX в. (семиотикой, кибернетикой, теорией информации), так и с искусствознанием и художественной практикой [132].

«Рождение» архитектурной психологии как специальной отрасли знания относят к 1961 г., когда в названии научной конференции впервые после 1886 г. (у Вёльфлина) появилось упоминание об архитектурной психологии — Architectural Psycology and Psychiatry Conference. (Saltlake City. 1961). Ситуация в проектировании и эксплуатации архитектурной среды, не имевшая прецедентов в истории, поставила перед профессией архитектора ряд проблем, суть которых определяется потребностью выяснения реального воздействия среды на человека, а также определения оценок человеком качеств проектируемой среды и ее потребительской пригодности, что необходимо для поисков оптимальных решений в процессе проектной деятельности. Сразу же возникли трудности.

На одной из конференций по проблемам архитектурной психологии, проводившейся в Англии в 1969 г., отмечались очень активные по тому времени попытки соотнести характеристики среды (в разных ее аспектах — городе, здании, ландшафте, оборудовании и др.) с реакцией человека. Однако, как отмечал один из ведущих участников конференции проф. А. Маркус, пользу результатов представленных на обсуждение работ пока нельзя признать очевидной для проектировщика. Отмечались расхождения между экспериментаторами и теми, кто пытался применить методы обследований на практике, трудности в языке сторонников измерения психологических реакций и тех, кто предпочитает измерять результаты деятельности (так называемые ошибки в стандартных визуальных задачах или формы поведения), а также между всеми, кто применяет семиотические методы. Трудности соотнесения измерений Маркус объяснял прежде всего отсутствием моделей (психологических, социальных, вербальных и поведенческих), адекватно соотносящих человека со средой. Оптимистичность прогнозов в исследованиях такого рода подкреплялась верой в необходимость и пользу широкого спектра исследований и дискуссий [253]. По мнению польского исследователя архитектурной психологии К. Ленартовича^[1], могут быть названы основные признаки многих направлений освоения проблемы: заинтересованность эстетикой среды, различные подходы к обширному, но трудно поддающемуся освоению психологическому материалу, а также известная доля скептицизма: по поводу наличия прямого влияния окружающей среды на человека нет единого мнения. Элементы подобного скептицизма присутствуют, например, в работах известных западных теоретиков Дж. Бродбента и Ам. Рапопорта, который высказал мысль о том, что значение воздействия среды, хотя и имеет место, однако, не в той степени, в какой это хотели бы видеть проектировщики. Принципы, на которых строятся основные положения архитектурной психологии, признаются не всеми. Оппоненты сторонников этого направления теории относят методы архитектурной психологии к позитивистским, а сам подход считают антиобщественным [271].

В то же время актуальность психологической проблематики в архитектуре не вызывает сомнений и требует пристального внимания. Какой видит человек окружающую его среду? Как он ее переживает? Каким образом среда воздействует на его поведение? Как воспринимают архитектурные пространства разные люди — дети, старики, взрослые? Изменяется ли оценка среды в том случае, если она формируется в группе, толпе? Что нам должна среда «сказать», «пояснить»? Каким образом можно ввести знания о восприятии в учебный процесс и привить их будущим архитекторам? На эти вопросы нельзя ответить без обращения к психологии, которая от начала XX в. и до его конца (а мы сейчас уже можем говорить о конце столетия) прошла очень большой и сложный путь. Именно в XX в., точнее в его начале, психология активно обращается к социальной природе человека, и к 20-м гг. формируется как экспериментальная и самостоятельная наука социальная психология, использующая в настоящее время количественные методы в исследованиях и обладающая возможностью получения достаточно точных данных в таких областях, как «структура и динамика малых социальных групп и коллективов, социальная перцепция, некоторые уровни изучения коммуникаций, установок личности и т. д.» [214, с. 13]. Традиционные области интересов психологии (педагогика и медицина) на рубеже XIX и XX вв. дополнились сферой трудовой деятельности в промышленности и экономике. Интенсификация труда на предприятиях и стремление к рациональной, научной организации трудовых процессов потребовали и соответствующего подхода к изучению возможностей более эффективного использования рабочей силы. На базе экспериментальной и дифференциальной психологии возникла «психотехника» (или индустриальная психология), с помощью которой определялись оптимальные пределы рабочего времени, психофизиологическая предрасположенность рабочих к определенным профессиям, возможности повышения производительности труда, снижение уровня аварийности и другие вопросы. Это направление развития психологии в ее истории имело значение мощного стимула, повернувшего психологию в сторону широкой практики [250].

Ранние экспериментальные исследования были преимущественно лабораторными и строились на основе традиционного подхода к выяснению субъективных реакций на наборы стимулов. Назревшую потребность переосмысления ситуации отразило ироническое замечание одного из психологов: «Мы знаем довольно много о восприятии одноглазого человека с головой, которую освещает яркая лампа в темной комнате, но мы на удивление мало знаем о его способности воспринимать реальные жизненные ситуации» [262, с. 5]. Формирование основных психологических школ в XX в. происходило на фоне многочисленных и серьезных изменений в теоретической и методологической ориентации уже существовавших направлений. «На смену формуле „сознание и его феномены“, — пишет М. Г. Ярошевский, — пришла новая: „активно действующий, заинтересованный в выживании организм и его среда“. Предмет психологии включал теперь реальные явления» [250, с. 307]. Экспериментальность была самой яркой чертой психологии начала века. Изучались пороги ощущений, время реакции, мышление, поведение человека в разных условиях.

Особенно пристально и направленно поведение изучалось в США, где развилось одно из наиболее влиятельных направлений западной философии — бихевиоризм, центральной категорией которого является не сознание человека, а его поведение. Девизом бихевиористов было отношение «стимул — реакция», их основные идеи были сформулированы и изложены в 1913 г. лидером направления Д. Б. Уотсоном (1876—1958). Бихевиористы считали, что сознание не поддается изучению, а потому субъективно переживаемое должно быть изъято из психологии, эмоции могут быть управляемы по заданной программе. Исключалась также категория образа. Бихевиоризм был своеобразной формой протеста против интроспекционизма более ранних направлений, однако, его упрощенность и сведение действия к уровню отражения физиологических раздражителей вызвали к жизни новые формы этого направления, не повлиявшие существенным образом на его смысловые и методологические основы [250].

Гештальтпсихология также была реакцией на психологию сознания. Это крупное направление в психологии оказало едва ли не самое значительное влияние на формирование эстетических идей и теорий архитектурной формы. Основателями гештальтпсихологии были немецкие ученые М. Вертгеймер (1880—1943), В. Келер (1887—1967) и К. Коффка (1886—1941). В противоположность бихевиоризму представители гештальтпсихологии не исключали сознание из процесса изучения, но считали его единственной психической реальностью, стремясь выявить в человеческом сознании наличие целостных психических структур — гештальтов. Используя принципы естественных наук, главным образом физики (бихевиоризм тяготел к биологии), применяя эксперимент и самонаблюдение, они изучали восприятие (преимущественно зрительное), создали теорию формы, сформулировали ряд законов гештальта^[2].

Точка зрения гештальтистов на феноменологический характер явлений сознания разделялась и представителями иных направлений, близких к гештальтпсихологии и испытавших влияние феноменологической философии Э. Гуссерля (1859—1938), в частности, Д. Катцем и Е. Рубином, работавшими в Геттингенском университете. К гештальтпсихологии был близок немецкий психолог Курт Левин (1890—1947), создавший свою экспериментальную школу. Левин разработал «теорию поля», рассматривая «поле» как единую целостную структуру, в которой реализуется поведение человека и которая объединяет в одно целое намерения (мотивационные устремления) индивида и существующие вне его объекты, на которые направлены его устремления. Гештальтисты понимали «поле» иначе: для них это то, что непосредственно воспринимается (перцептивная структура). Левин выяснял взаимодействие между субъектом, находящимся в «жизненном пространстве», и объектами, размещенными в этом же пространстве, полагая, что последние определяют мотивацию поведения или существенно влияют на нее. Для описания психологического пространства Левин применял принципы топологии и изображал его графически как динамическую изменяющуюся структуру. Для этой же цели он специально разработал «„геометрик)“ годологического пространства» (от греческого hodos — путь), которая «использовалась для описания векторов движения субъекта в психологическом поле и его представления о том, „что ведет к чему?“» [250, с. 423]. К теории поля Курта Левина неоднократно обращались теоретики и практики архитектуры во второй половине XX в. Положения Левина о психологических взаимоотношениях в группах людей (им предложены термины «групповая динамика» и «психологическая атмосфера в группе») были развиты его учениками в социально-психологических исследованиях проблем общения, коммуникации, активности личности и деятельности групп.

Направление в психологии, названное именем великого врача Зигмунда Фрейда (1856—1939) — «фрейдизм» или, как назвал его сам Фрейд, — «психоанализ», приобрело наибольшую известность в мире, оказывая и до сих пор значительное влияние, как отмечает М. Г. Ярошевский, на многие области, связанные с человеком, «за пределами психологии» — искусство, литературу, медицину, антропологию и др. Это объясняется в первую очередь тем, что Фрейд смело вторгся в проблемы внутреннего мира человека — его инстинктов, сложных эмоций, противоречивых стремлений и действий, т. е. в область бессознательного. Влияние психоаналитического учения Фрейда на эстетическую мысль XX в. было очень сильным (особенно в Германии и Австрии) и выражалось в попытках приложения его к изучению художественного творчества. Проблемы искусства он рассматривал исходя из примата биологической основы в структуре человеческой психики. В качестве универсальной характеристики творчества и восприятия искусства Фрейд признавал катарсис как средство освобождения от психических конфликтов.

Если учение Фрейда не охватывало в значительной мере эстетических проблем красоты и художественной формы (Фрейд писал, что культурная необходимость в красоте ему неясна, хотя с ней и нужно считаться), то его последователь К. Юнг (1875—1961) разработал теорию проявления «коллективного бессознательного» в формировании специфических «архетипических структур», которые в виде символических образцов живут в мифологии разных народов [132]. Психоанализ не имел прямого диалога с исследованиями восприятия пространства в архитектуре, однако, представители психоанализа часто обращались к положениям философии экзистенциализма, в частности к учению М. Хайдеггера (1889—1976), оказавшему очень заметное влияние на эстетические воззрения на Западе, а также на понимание переживания пространства в архитектуре.

Во взаимосвязи с исследованиями психологов развивалась и экспериментальная эстетика. Е. М. Торшиловой выделены три основных направления в западной эстетике XX столетия: эстетика простых форм, основанная на психофизике, направление, базирующееся на гештальтпсихология, и «искусствоведческая» эстетика, использующая положения социальной психологии и различных концепций личности [228].

В первой половине XX в. были широко распространены методики выбора предпочитаемых элементарных форм и цветовых пятен. С помощью специальных тестов проверялись способности к занятиям искусством, в частности музыкой, изучались структура, характер и истоки эстетических предпочтений. В поисках объективных основ прекрасного создаются «формулы красоты», которые потом проверяются. Чаще всего проверялась известная формула, предложенная американским математиком Г. Биркгофом: М = О/С, где М — эстетическая мера, О — упорядоченность, С — сложность. Эстетическая мера М понималась Биркгофом как ощущение удовольствия при созерцании объекта, обладающего определенной сложностью. Чем выше сложность объекта, тем больше затрачивается внимания при восприятии. Из формулы Биркгофа следует, что эстетическая мера прежде всего зависит от степени упорядоченности объекта, а потому его наиболее вероятные эстетические характеристики — простота, ясность, симметричность и т. д. Английский психолог Г. Ю. Айзенк не раз возвращался к теории Биркгофа. Он считал, что эта теория содержит ряд существенных ошибок: неверно, что, как полагал Биркгоф, глаз прослеживает стороны воспринимаемого предмета поочередно, неверно, что эстетическая мера М — результат отношения упорядоченности О и сложности С, ошибочно не учитывать индивидуальные различия при восприятии и формировании эстетических оценок. Айзенк предложил свой вариант формулы красоты; М = ОС, где М — чувство ценности и эстетической меры; С — сложность объекта; О — его порядок, гармония, симметрия. Айзенк, рассматривавший проблему эстетического восприятия с позиций гештальтпсихологии, считал, что «хорошая форма» может существовать лишь тогда, когда в ней оптимальным образом сочетаются повторяемость элементов и их разнообразие. Психолог пытался выяснить природу формирования эстетических предпочтений, понять, зависят ли они от природы человека как биологического вида или от других факторов — культуры, свойств личности, образованности и др. Эстетическую меру М он связывал не только со свойствами объекта, но и с восприятием субъекта. Он выделил так называемый t-фактор (основной фактор эстетической меры) — показатель, связанный с типом нервной системы, обладающий универсальностью с точки зрения природы человека, не зависящий от эрудиции, образования и других полюсов и относящийся не только к зрительной системе, но и к другим видам восприятия. Формирование эстетической оценки Айзенк связывал с действием другого фактора (К-фактора), учитывавшим свойства личности, принадлежность к определенной культуре и эрудицию [207].

Внимание к элементарным формам как основному материалу для изучения эстетических реакций и оценок постепенно дополнялось более глубоким пониманием природы эстетического восприятия, сопровождалось попытками его объяснения с разных точек зрения, на основе различных методологических принципов и научных подходов. Традиционные установки экспериментальной эстетики подверг в свое время критике английский психолог и эстетик, теоретик и экспериментатор Э. Баллоу (1880—1934). Ранние эксперименты Баллоу в определенной мере продолжали опыты Фехнера по определению реакций на простые формы, однако, отойдя от экспериментальной эстетики, он перенес внимание на проблему эстетического сознания, объясняя возникновение эстетического впечатления с точки зрения субъективно-объектных отношений. Содержание эстетического сознания он противопоставлял представлению о красоте как качестве объекта. Канадский психолог Д. Е. Берлайн уже в начале 70-х гг., как бы суммируя и приводя в системный вид многочисленные исследования предшественников, выдвинул концепцию, согласно которой в окружении человека имеются определенные качества. Благодаря этим качествам окружение может считаться эстетическим, они выступают в виде особых стимуляторов организма человека, в результате действия которых и рождается эстетическая реакция. Эти стимулы или «переменные», как называет их Берлайн, могут быть объединены в три основные группы: психофизиологические переменные (время, пространство, цвет, звук, свет и т. д.), экологические переменные, относимые к биологической основе человека как живого существа и являющиеся сигналами об угрозе здоровью или самому выживанию, и сопоставительные (или «коллативные») переменные, к которым относятся такие характеристики среды, как ее сложность, новизна, необычность, «степень озадачивания». В рамках развивающейся когнитивной психологии возникают представления об эстетическом восприятии как основанном на интеллекте, памяти, знаниях и других сложных проявлениях психической деятельности [228].

Интерес к проблемам среды возник в начале века во время кризисных явлений в экономике европейских стран и Америки. Английский средовой психолог Д. Кантер, отмечает, что на первых порах ученые, занимавшиеся вопросами взаимодействия среды и человека, большее внимание уделяли социальной среде, чем физической. Однако уже в начале 20-х гг. были выделены и исследовались многие формы социального поведения в пространстве, в том числе преступления и другие проявления зла. В них видели явления, аналогичные душевным заболеваниям. Эти взгляды впоследствии вошли в экологическую психологию. Исследования такого рода устанавливали взаимосвязь между формами социального поведения и формами физической среды в городах. В предвоенный период исследованиями среды больше занимались не представители прикладной психологии, а средовые инженеры, архитекторы и планировщики. После второй мировой войны вопросами среды заинтересовались социологи, что было особенно характерно для Англии, в которой ликвидация последствий войны связывалась с идеями обновления общества и его благосостоянием. Проблему в свое время кратко сформулировал У. Черчилль: «Мы формируем дома, а они в то же время формируют нас» [262, с. 4].

В середине столетия появились новые направления и научные школы в психологии. На первое место выдвигаются исследования познавательной деятельности, объединяемые понятием «когнитивной психологии». К этому направлению были близки психологи, исповедовавшие разные взгляды — бихевиористы, гештальтпсихологи и др. Весьма разнородная по составу и методологическим принципам когнитивная психология, используя более ранние учения и методы, особое значение придавала роли знания. Ведущими представителями этого направления (У. Нейссером, Д. Е. Бродбентом, Дж. Мандлером, Г. Саймоном и др.) исследуются память, зрительные образы, адекватность восприятия, внимание, творческое мышление. В середине XX в. вопросы характера и роли восприятий в социальных ситуациях начали активно изучать представители трансактной и средовой психологии, работавшие в основном в США, — Э. Кентрил (глава направления), Ф. Килпатрик, И. Альтман, В. Иттельсон, А. Ривлин, А. Эймес, X. Прошанский и многие другие. В результате длительной экспериментальной работы они пришли к определению восприятия человеком окружающего мира и себя самого как сложного и неоднозначного процесса, содержание которого формируется на основе прошлого опыта, и деятельности, направленность и цель которой отражают ожидания (или «положения») человека, влияющие на выбор тех признаков действительности, которые воспринимает человек. Поэтому «некто есть то, что он делает». Мир «положений» человека формируется лишь в деятельности, и если он не удовлетворяет его, что часто бывает, то он может быть изменен, однако только медленно и только через практические действия [214].

Крупную роль в развитии психологии XX в. сыграли работы и педагогическая деятельность швейцарского психолога Ж. Пиаже (1896— 1980), много сделавшего в области психологии развития. В отличие от гештальтпсихологов, которые считали, что в процессе возрастного развития человека не изменяется, например, такое фундаментальное свойство его восприятия, как константность, Пиаже и его последователи доказали обратное: в процессе развития изменяется не только константность, но и все восприятие.

Советская психология развивалась, пройдя предреволюционный период и революцию, оказавшие сильное воздействие на формирование ее идей, в атмосфере ожесточенной полемики между идеалистическим направлением и сторонниками антропологического материализма. Первые возражали против использования методов естественных наук, считая, что душа не может быть отнесена к природным явлениям, вторые следовали принципам детерминизма и верили вслед за Сеченовым в «реальное измерение» человека. Русские психологи и физиологи (Н. Н. Ланге, В. М. Бехтерев, П. И. Ковалевский, И. П. Павлов и др.) подготовили базу и приняли участие в разработке категории поведения примерно в то же время, что и в США, однако, на иной методологической основе — они рассматривали человека как целостное активное существо, «в котором объективное и субъективное нераздельны» [250, с. 444].

К первым десятилетиям существования советского государства относится активная деятельность психологов, направленная на изучение процессов труда, труд рассматривался как высшая форма человеческой активности, как созидательная деятельность. К этому же времени относится возникновение концепции «установки» (особой преднастроенности психики, влекущей за собой активную мышечную деятельность). Эта концепция была предложена А. К. Гастевым и разработана позже грузинской психологической школой под руководством Д. Н. Узнадзе (1886—1950). Большое значение для развития советской психологии имело разработанное выдающимся психологом А. А. Ухтомским (1875—1942) учение о доминанте. Восприятие среды Ухтомский ставил в прямую зависимость от мотивации деятельности, сам процесс восприятия он понимал как построение «интегрального образа» среды, во время которого доминирующий очаг возбуждения в мозгу — мотивационная установка выделяет («вылавливает») в содержании среды «те компоненты, которые способствуют укреплению уверенности субъекта в ее преимуществах перед другими доминантами» [250, с. 471].

Впервые в истории советской психологии термин «деятельность» был введен М. Я. Басовым (1892—1931), разработавшим учение о человеке как активном деятеле в среде. Басов рассматривал психическую деятельность человека во взаимосвязи с социально-историческими условиями, а окружающую его среду как образ, конструируемый из комплексов стимулов, физически воздействующих на человека и воспринимаемых им в соответствии с потребностями, а также как социокультурное окружение, социокультурную реальность.

В 30-х гг. появилась культурно-историческая теория Л. С. Выготского, имеющая и сейчас большое значение как для психологии, так и для теории искусства. «Взамен диады „сознание — поведение“, вокруг которой вращалась мысль остальных психологов, — пишет М. Г. Ярошевский, — средоточием его исканий становится триада „сознание — культура — поведение“» [250, с. 502]. В трудах Выготского впервые проявилась как главная проблема взаимосвязь сознания и деятельности. Идеи его были восприняты и развиты позже А. Н. Леонтьевым, А. Р. Лурия и А. В. Запорожцем в исследованиях памяти и речи, а также в учении А. Н. Леонтьева о формировании умственных действий.

Советская психология развивалась на базе марксистской методологии и к концу XX в. в ней сформировалось несколько основных направлений исследования: изучение проблемы развития психики в деятельности (П. П. Блонский, Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев, С. Л. Рубинштейн, Б. М. Теплов и др.); исследование в рамках педагогической психологии вопросов памяти, возрастного развития детей и формирования эффективных форм обучения (Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев, А. В. Петровский, П. Я. Гальперин, А. В. Запорожец, Д. Б. Эльконин, Н. Ф. Талызина и др.); изучение познавательных процессов, включающих взаимосвязи восприятия, ощущений, мышления и интеллекта и других проблем перцептивной деятельности (школа ленинградских психологов под руководством Б. Г. Ананьева, С. В. Кравков, К. X. Кехчеев, Б. М. Теплов, А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия, В. П. Зинченко, А. В. Зинченко и др.); психология эмоций (П. В. Симонов, П. К. Анохин, Г. X. Шингаров, В. К. Вилюнас и др.); психология творчества (Я. А. Пономарев, П. В. Симонов и др.).

Давая оценку сложной, насыщенной и противоречивой картине формирования психологических и взаимосвязанных с ними философскоэстетических воззрений, следует специально отметить как характерное для данного исторического времени явление общую плюралистичность ситуации, что присуще также и теории архитектуры. Вероятность подходов к формулированию и решению профессиональных задач в архитектуре в XX в. рассматривается с многих, в том числе и нетрадиционных, точек зрения. Более уже 20 лет назад в широко известной работе «Замыслы и метод в архитектуре» Кр. Норберг-Шульц анализировал возможности постановки исследовательских и практических задач в архитектуре именно с этих позиций^[3]. Со времени написания этой работы мало что изменилось, и поэтому замечания Шульца о недостаточной ясности представлений о задачах и средствах их решения в области деятельности архитектора сохраняют, на наш взгляд, актуальность и в настоящее время. Заботясь о сохранении профессией статуса искусства, он отмечал, что если «более ранние культуры и эпохи развивали типичные постановки проблем и соответствующие решения» [171, с. 3], а архитектор был ориентирован на выполнение определенных, освященных временем требований, то теперь реакция на запросы времени оказывается поставленной перед проблемой ускорения и уточнения ответов, для чего профессия не всегда располагает достаточным набором данных. Устанавливая взаимосвязь между сложной системой потребностей^[4] человека и общества и архитектурной формой, Норберг-Шульц упоминает и о потребности в идентификации человека с культурой, называемой им психологической. Система «психологических потребностей» определяет претензии к архитектуре как к искусству, что придает особую ответственность роли архитектора в обществе, наполняет ее особым смыслом. Таким образом, главное — анализ задач, определяемых социальным заказом (потребностями), и выработка методик деятельности [171].

Одной из попыток поиска направлений в ответах на вопросы о задачах профессии было рассмотрение архитектурного пространства как системы ценностей, что явилось следствием осознания большей его сложности, чем это следовало, например, из положений Афинской хартии. Польский теоретик архитектуры Д. Т. Круликовский пришел к выводу, что набор «пространственных ценностей» может быть значительно шире того, который сложился в профессиональном сознании к началу 80-х гг. и включал экономические, потребительские и элементарные эстетические ценности. Стратегия выбора авторской концепции, согласно точке зрения Круликовского, может быть построена на отборе определенных пространственных ценностей, соответствующих конкретной задаче. В «репертуар» ценностей, которые могут быть реализованы в пространстве средствами архитектуры, он включает: формальные, т. е. зависящие от геометрической формы, величины, колористических характеристик, освещенности, акустики, фактуры поверхности и т. д.; художественные, т. е. касающиеся формирования архитектурного объекта как произведения искусства; эстетические — отражающие стремление человека к гармоничности, определенному эмоциональному настрою, выразительности пространства и формы; исторические — связанные с существованием архитектуры во времени, с прошлым или будущим, с выдающимися событиями современности; познавательные — включающие символические, философские и другие содержания, доступные пониманию воспринимающего человека; сакральные — относящиеся к различению обычного и особенного (священного) в окружающей среде; общественные и индивидуальные — связанные с пространствами для многих людей и с камерными, интимными для немногих или одного человека; идеологические — связанные с воззрениями социальных групп, народов или касающиеся всего человечества; потребительские ценности могут подразделяться на физические и психические; первые связаны с возможностью нормального размещения предметов и функционирования людей в пространстве, вторые — с приспособленностью пространства к психическим функциям человека (отдельных людей или коллективов); технические — относящиеся к качеству оборудования и устройств; естественные, природные и ландшафтные ценности, имеющие отношение к физическому и психическому здоровью человека, находящегося в пространстве.

В качестве интегральной ценности пространства выступает ощущение человеком архитектурного пространства как «своего». Психологическое содержание этого ощущения может выглядеть как совпадение действительного реально существующего пространства с воображаемым, представленным. Самая низкая степень такого соответствия — это пространство, которое нужно преодолеть или «добыть», с трудом привыкнуть, т. е. пребывание в котором требует значительных усилий. Самая высокая — это знакомое пространство, соответствующее привычкам, представлениям или прогнозам. В том случае, если это специфическое ощущение живет в обществе долго и подтверждается исторически, мы можем говорить о genius loci [267]. Различные направления в развитии архитектуры формировали свои наборы, свои системы ценностей пространства, которые воспринимались, принимались или отвергались людьми в процессе деятельностно-психологического освоения среды. Социально-экономическая ситуация, уровень развития наук о человеке, общая для многих отраслей знания в XX столетии тенденция к междисциплинарным взаимодействиям определяют и специфику задач, которые ставит жизнь перед профессией архитектора.

• [1] В тексте имеются обращения к некоторым рукописным работам К. Ленартовича, на что получено согласие автора.
• [2] Представители этого направления внесли значительный вклад в развитие представлений о целостном образе (гештальте) как объективной основе целостного восприятия. Основные понятия гештальта: форма, фигура, фон, конфигурация, структура. Выделяются свойства формы, конфигураций, взаимоотношения между свойствами, отношения целого и частей, целого (фигуры) и фона. Особое внимание уделялось проблемам целостности, ее степени, формированию и восприятию [54].
• [3] Intension og metode i arkitekturen. Buggekunst. 1967. V. 49. № 2. P. 29—37.
• [4] Проблема потребностей (в том числе их определение, классификация, психологические характеристики) не нашла пока достаточного развития в той части теории архитектуры, которая занимается вопросами формирования среды. В то же время, на нашвзгляд, это область серьезных размышлений не только для психолога, но и для архитектора. Психолог П. В. Симонов с системой потребностей человека связывает формирование эмоций и эмоциональных оценок. Вопросы эстетических потребностей рассматриваются в работе И. А. Джидарьян [81].