Парадокс конечности и бесконечности человека

«Тоска по всеединству — вот что лежит в основе всего нашего страдания о суете и бессмыслице жизни, — пишет Е. Н. Трубецкой, — и поскольку мы возвышаемся сознанием над этой суетой, этот мысленный подъем уже представляет собою некоторый предварительный выход из того порочного круга, в котором мы томимся»^[1]. Человек «вброшен в бытие» (Хайдеггер) не по своей воле. Он тревожится оттого, что не может ответить на вопросы, почему он есть и должен быть, зачем он появился из небытия (ведь его могло бы и не быть!), сколько он тут еще будет.

Одну из самых трудных проблем человека можно сформулировать так. Разум и труд радикально отличают человека от животного, но они же приносят ему сознание своей противоречивости и принципиальной незавершенности. С одной стороны, человека отличает непрерывное творение новых потребностей, что обычно не свойственно животным. Изменяющиеся потребности человека неисчерпаемы, и только бесконечность, казалось бы, может удовлетворить индивида. Человек как индивид ориентирован на бесконечный прогресс, и ответ «Жить, чтобы повторить жизнь и опыт своих предков» его мало устраивает.

С другой стороны, лишь человек знает, что он конечен, и осознание своей приближающейся физической смерти обостряет смысложизненную проблему. Человек тревожится, зная, что ему неизбежно придется умереть — лишиться своего основания и постоянства, утратить свое пространство и более «не иметь места». Через эту онтологическую напряженность, через тревогу, небытие опытно воспринимается нами «изнутри» (Тиллих).

Две характеристики — стремление к бесконечности и знание о своей конечности — составляют конфликт в душе человека. Не выходит ли, что человек рождается лишь для того, чтобы, осознав бесконечность своих потенциальных возможностей и потребностей, узнать об их принципиальной неосуществимости в полном объеме?

Одни говорят, что индивид существует ради общества, а индивидуальное его бессмертие иносказательно — он может надолго остаться в памяти потомков, если того заслужит при жизни добрыми или злыми делами. Однако большинство людей не удовлетворяются такого рода ответом, желают реального бессмертия: им кажется жутким представлять себя в виде бабочки-однодневки, через миг жизни которой пролегает неизвестно куда в бесконечность идущая магистраль общественного развития. Да и смысл жизни общества и его магистральные цели осознаваемы не в большей мере, чем смысл жизни индивида.

Другая формула: цель общественного прогресса — индивидуальный человек, его здоровье и счастье. Ее трудно реализовать для всех, а в особых условиях предпринимательского общества, которое не регулируется государством капитализма, она вырождается в крайность «Человек человеку — волк».

Логика диктует три варианта соотношения общества и индивида: 1) часть больше целого, 2) часть меньше целого, 3) часть диалектически равна целому. Анализ проблемы смысла жизни требует учета реального отношения «я» к обществу.

Ю. М. Бородай так рассуждает о парадоксе конечности и бесконечности человека. Если мне предстоит жизнь вечная, то она может быть только вечной неутоленностью. При достижении же абсолютного совершенства просто не к чему стремиться — совершенство означало бы зло, конец всякого бытия. Главная проблема религиозных учений о бессмертии души — это «скука вечности».

Поэтому хорошо, что нам, живущим, не дано достоверно знать о своей посмертной участи, и это незнание придает ощущение остроты и подлинности нашим земным трагедиям^[2].

В чем предназначение человечества?

Решение вопроса о смысле жизни индивида тесно связано с вопросом о предназначении человечества в целом во вселенной, который имеет три противоположных решения:

• 1) человечество не имеет никакого предназначения, оно ошибка природы, а бытие человечества и любого из нас бессмысленно;
• 2) назначение человечества в мире имеет надприродный и духовный смысл; разгадка проблемы будет дана в мире ином, надматериальном, где пребывает мировая душа, анима человечества, и бессмертные души отдельных людей;
• 3) человеческое стремление к бесконечности удовлетворяется отождествлением индивидуального человека с обществом; конечность (смертность) отдельного человека вплетается в вечное существование человечества по логике: псрвочеловск Адам есть матрица, а все последующие люди — оттиски, продление одного и того же родового генотипа.

То или иное из этих решений актуализируется в обществе в зависимости от того, находится ли его культура в кризисе, на подъеме или стареет. Взгляд на индивида как носителя вполне определенной смысложизненной ориентации, сохраняющейся в течение всей его жизни, представляется чересчур сильной абстракцией.

По Н. А. Бердяеву, каждое поколение имеет цель и смысл внутри собственной жизни, в творимых им ценностях и собственных духовных подъемах, приближающих его к Божественной жизни, а не в том, что оно является средством и орудием для последующих поколений.

Е. Дюринг в своей книге «Ценность жизни» выдвинул представление о циклическом изменении содержания смысла жизни каждого человека по мере его перехода из одной возрастной фазы жизни в последующую. Э. Эриксон, А. Маслоу и ряд других социальных психологов даже составили обобщенное жизненное расписание среднестатистического индивида, указав главные витальные противоречия для каждой возрастной фазы жизни.

Например, в течение первых двенадцати месяцев жизни ребенка взрослые помогают ему почти во всем, и тут, в зависимости от дружелюбности или враждебности среды, ребенок может развить в себе либо чувство любви и доверия к людям, либо ненависти и недоверия к ним. Каждая фаза жизни связана с особым локальным смыслом жизни, а интегральный смысл жизни обобщает неуловимым способом все состоявшиеся смысложизненные переживания.

• [1] Трубецкой Е. Н. Смысл жизни. М., 1994. С. 37.
• [2] См.: Бородай Ю. М. Эротика — смерть — табу: трагедия человеческогосознания. М, 1996. С. 214—219.