Богословские переводные памятники в истории русского литературного языка

Значение переводных произведений для развития русской литературы, языка, культуры подчеркивалось уже первыми исследователями-историками древнеславянской письменности, начиная с М. В. Ломоносова (Ломоносов, 1952; Буслаев, 1848- Срезневский, 1959; Соболевский, 1903; ШскшсЬ, 1875 и др.). Однако основное внимание исследователей было направлено до сих пор преимущественно на переводные богослужебные тексты. Круг изучаемых источников в последнее время сильно расширился, при этом на первый план выходят вопросы переводческой техники, семасиологии, текстопостроения, диалектной принадлежности памятников и т. п., хотя проблемы текстологии, палеографии, фонетики и графики переводных текстов также находятся в комплексе исследуемых проблем. В то же время эти проблемы часто рассматриваются в контексте древнеславянского языка и в сопоставлении с языком источника без какого-либо обозначения перспективы дальнейшего развития изучаемых процессов. Наше диссертационное исследование предполагает осветить определенные проблемы переводной литературы в новом контексте: оно посвящено лингвистическому анализу богословских переводных памятников и определению их места в истории русского литературного языка.

Актуальность исследования состоит в той значительной роли, которую играли памятники богословской мысли в древнеславянском культурном, литературном и языковом контексте, и их дальнейшем влиянии на русский язык и русскую культуру. Церковнославянский язык в период с X по XVIII век претерпевает не только свойственные любому языку внутренние исторические изменения, но и функциональные трансформации и сдвиги. На материале перевода богословских памятников этого периода можно проследить активность, релевантность и направление данных процессов. Кроме того, на материале этих памятников возможно решение проблемы традиции и новаторства в переводческой деятельности и отношения языка книжных переводных текстов к общему состоянию литературного языка того периода. Изучение языковых особенностей памятников могло бы внести определенный вклад в решение как частных проблем истории русского литературного языка, особенно в аспектах лексико-семантических изменений, словообразовательных инноваций и особенностей текстопостроения, так и общих проблем развития славяно-русского языка.

Не следует забывать и о неоспоримом значении богословских переводных сочинений не только для развития литературного языка и становления его определенных норм, но и для основных культурно-исторических, социальных процессов в славянском мире (к ним можно отнести, например, движение исихастов или процессы так называемого второго южнославянского влияния на Руси во всей их широте и полноте) и для истории русской философской мысли как с формальной (формирование терминологического аппарата в русском языке), так и с содержательной (влияние на направления и мировоззренческие системы русских философов, вплоть до XX века) стороны.

С.С.Аверинцев, рассуждая о византийском наследии славянского языка, приводит известные слова О. Мандельштама: «Русский язык — язык эллинистический. Живые силы эллинской культуры, уступив запад латинским влияниям и не надолго загащиваясь в бездетной Византии, устремились в лоно русской речи, сообщив ей самобытную тайну эллинистического мировоззрения, тайну свободного воплощения, и поэтому русский язык стал именно звучащей и говорящей плотью"1. Поэт почувствовал сущность русского языка, но в части эллинистического воздействия не стоит понимать его слова буквально: греческое влияние на славянский язык несомненно, но оно проходило сквозь призму славянской ментальности. Эллинистическое становилось «своим», не отличимым от.

1 Averincev S. S. Das byzantische Erbe der Rus' und seine Wirkung auf das russisclie Sprachgefuhl // Tausend Jahre Christentum in Russland: Zum Millenium der Taufe der Kiever Rus'. Gottingen, 1988. S. 107. исконно славянского. И горнилом, в котором осуществлялся этот сплав, были переводные церковные тексты, богослужебные и богословские. При этом взаимодействие двух ментальных стихий происходило не в какой-то определенный срок, а на протяжении всей истории древнеславянского языка. Оно проявлялось не только во внешних факторах воспринимающего языка, но и, прежде всего, в перестройке и формировании глубинных, содержательных языковых структур. И если всякая форма в языке со временем менялась, то языковое содержание оставалось — и сохранилось в истории нового литературного языка. Более того, в современном русском языке остается актуальным и некоторый комплекс, прежде всего стилистических, проблем, связанных с духовной литературой. В связи со всем вышесказанным изучение языка и стиля богословских переводных текстов в диахроническом аспекте представляется важным не только для исторической славистики, но и для современного языкознания и для многих смежных гуманитарных дисциплин.

Объектом исследования стала специфика языка древнеславянской переводной богословской книжности, формирование на его основе языка духовной литературы и особенности его развития в соотнесении с историко-культурным и философским контекстом, становление стилистической системы русского литературного языка. В фокусе исследования оказались также особенности средневековой переводческой техники и языковые процессы, отраженные в тексте богословских памятников, в аспекте их роли в становлении и развитии русского литературного языка на всех языковых уровнях.

Предметом исследования является развитие мысли, отраженное в лингвистических составляющих текста:

• лексическом наполнении, позволяющем проследить зарождение и развитие русской терминологической системы философии и богословия;

• векторе семантических изменений, отражающих движение мыслительных процессов;

• словообразовательных особенностях, передающих как внутрисловные семантические нюансы, так и черты формирующегося научного, максимально абстрактного мышления;

• элементах текстопостроения, связанных, с одной стороны, с направлением высказывания и отражения в нем особенностей менталитета на том или ином этапе историис другой стороны, сообщающих эстетическую ценность тексту.

В конечном итоге, на основе этих лингвистических составляющих исследуется стиль богословских памятников в историческом аспекте.

Мы сознательно практически не затрагиваем грамматический (морфологический) аспект, поскольку считаем историю грамматических категорий и форм в предложенном ракурсе достойной отдельного глубокого исследования.

Материалом для детального исследования послужили разновременные переводы «Богословия» («Точного изложения православной веры») Иоанна Дамаскина и корпуса сочинений Псевдо-Дионисия Ареопагита. Выбор этих произведений неслучаен, он обусловлен их значением в развитии философского и христианского мышления в 81ау1а ОгШоёоха и представленностью их переводов на всех значимых этапах развития славяно-русского языка.

Несколько замечаний относительно источников. «Богословие» Иоанна Дамаскина было переведено в X веке Иоанном экзархом Болгарским и стало фактически первым обширным богословским теоретическим трактатом в 81ау1а ОгШосЬха. Этот перевод известен по списку, датируемому ХП-ХШ вв., который и является основой нашего исследования перевода «Богословия». Если источник не оговаривается особо, цитаты даются по изданию этого списка, предпринятого Л. Садник1. По этому же изданию приводятся выдержки из более поздних списков, а также греческие параллели (Садник ориентируется в публикации греческого текста в основном на Патрологию Ж.-П. Миня, хотя действительный список, с которым работал Иоанн экзарх, неизвестен).

Мы принимали во внимание те переводы, которые либо были распространены на Руси, либо обозначили определенную веху в истории русского церковнославянского, поэтому в поле нашего зрения не попадает сербский перевод XIV века, оставшийся неизвестным в Московии, мало внимания мы уделяем и переводу князей Курбского и Оболенского (XVI век), поскольку он, в силу известных причин, демонстрирует следы западнославянского влияния в степени, в целом несвойственной русскому церковнославянскому того времени. Зато определенное место отводится переводам XVII (отражение идеологии грекофилов) и XVIII (переломный момент в истории духовного языка) веков.

Современный перевод, если это не оговаривается особо, приводится по изданию 2000 г." .

Ареопагитики впервые были переведены на древнеелавянский в 1371 г. афонским старцем Исайей. Автографом Исайи является, видимо, рукопись из о фондов РНБ (собрание Гильфердинга, № 46). Нами было рассмотрено несколько списков перевода XIV века разных текстологических групп разной хронологической отнесенности (ГИМ, Воскр. № 75 и № 76- РГБ, МДА фунд. № 144- РГБ, Ундольск. № 178- РГБ, Писк. № 44), эти списки мы сравнивали со списком из Великих Миней Четиих (XVI века), собранных митрополитом.

1 Des hl. Johannes von Damaskus «EkOeotc otKpi? rjg rrjc opOoOoCouttwtscoc in der Ubersetzung des Exarchen Johannes / hrsg. von L.Sadnik. WiesbadenFreiburg i. Br., 1967 -1983. 4 Bd. (Monumenta Linguae Slavicae Dialecti Veteris. Fontes et DissertationesTom. V). «Св. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры // Библиотека «Въхи» [Электронный ресурс]. М., 2000. Режим доступа: http://www.vehi.net/damaskin/index.html, свободный.

См. об этом: Прохоров Г. М. Автограф старца Исайи // Преводите през XIV столетие на Балканите: доклади от международната конференция, София, 26−28 юни 2003. София, 2004. С. 309−314.

Макарием (октябрь, 3-й день), в издании Археографической комиссии (М.- СПб., 1870). Поскольку вопросы графики, орфографии, отличия редакций, а также текстологические проблемы лежат за пределами интересов нашего исследования, то мы сочли возможным на основании почти абсолютного сходства всех списков в том, что касается их лексического состава, отталкиваться в своем изучении славянских Ареопагитик именно от последнего издания (ВМЧ). В ряде случаев мы обращаемся и к другим спискам (например, при пропуске фрагмента или ошибке переписчика). Список ВМЧ явился также tertium comparationis при анализе позднейших переводов корпуса на славянский.

Ареопагитики в истории своего бытования обычно сопровождались схолиями, представляющими собой компиляцию комментариев разных лиц: Максима Исповедника, Иоанна Скифопольского и, возможно, других толкователей. По традиции, толкования к сочинениям Дионисия связывают с именем Максима Исповедника (VII в.), который, по-видимому, и явился компилятором известных ему схолий к Ареопагитикам. Начиная с самого первого перевода комментарии — неотъемлемый спутник и славянских Ареопагитик. Поскольку, несмотря на видимые отличия в языке комментаторов и самого Псевдо-Дионисия, в их словоупотреблении и организации текста наблюдается много общего, иногда мы черпаем материал из перевода схолий, но обычно оговариваем каждый такой случай.

Список греческого текста корпуса и схолий к нему, на который опирался Исайя, не определен, поэтому некоторые частные выводы по материалу славянских Ареопагитик делаются с известной мерой осторожности и относительности. Для сравнения переводов мы пользуемся греческим текстом, опубликованным в издании произведений Псевдо-Дионисия под редакцией Г. М. Прохорова, а также критическим изданием греческого текста в немецких изданиях серии Patristische Texte und Studien (тома 33 и 36)1.

Современный русский перевод, кроме особо оговоренных случаев, приводится в переводе Г. М. Прохорова по изданию 2003 г. 2.

В некоторых случаях упрощается передача графики рукописей и печатных изданий (в силу технических причин мы решились на это, поскольку непосредственного значения особенности графики для нашего исследования не имеют): сокращения (в том числе и под титлом), выносные буквы могут раскрываться в скобках, не передаются надстрочные знаки (титла, оксии, варии и т. п.).

История вопроса. Из творческого наследия Иоанна экзарха довольно подробно исследованы перевод «Шестоднева» (в отечественном языкознании это, прежде всего, работы Г. С.Баранковой) и собственные его произведения. Состоянию изученности «Богословия» Иоанна Дамаскина в славянском переводе посвящена диссертация Х. Трендафилова, в ней автор рассматривает проблемы рецепции памятника, а также ставит вопрос о его месте в филологических штудиях. В языковом аспекте «Богословие» в переводе Иоанна экзарха Болгарского и других книжников интересовало немецких и австрийских славистов (А.Лескина, Л. Садник, Э. Вайера, Э. Ханзака и др. — см. их работы в библиографии), но в отечественном языкознании после классического труда К. Калайдовича, глубокого описания списков перевода А. Горским, К. Невоструевым и первого издания рукописи Синодального собрания О. Бодянским наступило некоторое затишье в изучении этого памятника. Можно констатировать, что «Богословие» Иоанна Дамаскина в переводе Иоанна экзарха, да и в последующих переводах.

1 Corpus Dionysiacum I: De divinis nominibus. Berlin, 1990. 238 S.- Corpus Dionysiacum II: De coelesti hierarchia. De ecclesiastica hierarchia. De mystica theologia. Epistulae. Berlin, 1991. 300 S.

Дионисий Ареопагит. Сочинения. Толкования Максима Исповедника. СПб., 2002. 863 с. о.

Трендафилов X. «Богословие» Иоанна Дамаскина в литературе Древней Руси: дис.. д-ра филол. наук. М., 1994. 363 л. изучено не комплексно и в отрыве от широкого языкового, философского, историко-культурного контекста.

Похожая ситуация сложилась и в отношении славянских Ареопагитик. В течение нескольких последних десятилетий они постепенно выходят из небытия, вызванного незаслуженным забвением этого памятника философской и богословской мысли, и вновь начинают привлекать внимание исследователей. Глубокое текстологическое изучение рукописей проведено Г. М. Прохоровым1, им же ранее были сформулированы основные проблемы и задачи исследования славянского перевода корпуса, прежде всего — в историко-культурном аспекте2. Актуальные вопросы рецепции и традиции бытования славянских Ареопагитик с культурологических, в частности церковно-исторических, позиций рассматриваются в диссертации.

3 4.

Х.Гольца и других его работах. В настоящее время немецкий исследователь с группой коллег и единомышленников работает над изданием самой первой из дошедших до нас рукописей славянских Ареопагитик, написанной, по всей видимости, рукой первого переводчика, афонского старца Исайи, из собрания РЫБ (собрание Гильфердинга, № 46). Методология лингвистического изучения корпуса в тесной связи с философской проблематикой предложена в работе В. В. Колесова «Проблемы средневекового знания в славянском переводе Ареопагитик» (1991г.). Ученый продолжил начатое этой статьей исследование в своей монографии «Философия русского слова» (2002 г.). Философские основания Ареопагитик, их влияние на восточно-христианский мир анализируют в.

1 Прохоров Г. М. Памятники переводной и русской литературы XIV—XV вв. Л., 1987. 293 с. «Прохоров Г. М. Корпус сочинений с именем Дионисия Ареопагита в древнерусской литературе. (Проблемы и задачи изучения) // Труды / Институт русской литературы ^ РАН, С.-Петерб. отд.-ние. Л., 1976. Т. 31. С, 351−361.

J Goltz Н. Zur Tradition des Corpus areopagiticum slavicum: in 2 Bd. Bd. 1: Die Areopagitika in der slavischen Theologieund Kirchengeschichte. Halle (Salle), 1979. 198 Bl.

4 Например: Goltz H. Notizen zur Traditionsgeschichte des Corpus areopagiticum slavicum // Byzanz in der europaischen Staatenwelt: eine Aufsatzsammlung. Berlin, 1983. S. 133−148.

1 ^ своих работах М. Н. Громов и В.В.Мильков". С коллективом исследователей (А.И.Макаров, А.А.Смирнова) В. В. Мильков предпринимает критическое издание древнеславянского текста одного из трактатов Ареопагитик, сопровождая его греческим текстом, переводом на современный русский о язык и критическим аппаратом. Разрозненные упоминания Ареопагитик по тому или иному поводу и в том или ином объеме встречаются как у наших ведущих славистов, так и у их зарубежных коллег. Так, В. Велчев и Е. М. Верещагин обращают внимание на особое отношение славянского первоучителя Константина-Кирилла к сочинениям Псевдо-Дионисия4. Е. М. Верещагин обнаруживает порядок ангельских чинов в том виде, в котором их описал Ареопагит, в службе Михаилу Архангелу3. Несколько работ посвящено переводчикам Ареопагитик на славянский язык — старцу Исайе, иноку Евфимию Чудовскому, преподобному Паисию Величковскому. На предмет авторства изучены рукописи РНБ, Гильферд. № 46б и РГБ, МДА фунд. № 1447. Немецкий славист Х. Кайперт писал о Ареопагитиках XVIII.

1 Громов М. Н. Философская лексика в древнерусских азбуковниках // Историко-культурный аспект лексикографического описания русского языка. М., 1995. С. 54−64- Громов М. Н. Структура и типология русской средневековой философии. М, 1997. 289 с.

2 См., например: Мильков В. В. Примирение духа и плоти. (Неоплатоническая традиция в древнерусской мысли) // Философские и богословские идеи в памятниках древнерусской мысли. М., 2000. С. 205−269- Мильков В. В. Основные направления древнерусской мысли // Идейные течения древнерусской мысли. СПб., 2001. С. 110−340.

3 Памятники древнерусской мысли: исследования и тексты. М., 2002. Вып. 3 (1): Древнерусские Ареопагитики / А. И. Макаров, В. В. Мильков, A.A. Смирнова. 589 с.

4 См.: Велчев В. Дел ото на славянския просветител Константин-Кирил Философ в историята на культурата // Константин Кирил Философ: доклади от симпозиума, посветен на 1100-годишнината от смъртта му. София, 1971. С. 215−251- Верещагин Е. М. Архистратига покк светло. Древнейшая служба архангелу Михаилу // Folia slavistica: Рале Михайловне Цейтлин. М., 2000. С. 13−29.

5 Верещагин Е. М. Указ. соч.

6 Прохоров Г. М. Автограф старца Исайи. София, 2004. С. 309−314.

7 Князевская О. Я. Рукописи митрополита Киприана и отражение в них орфографической реформы Евфимия Тырновского / О. Я. Князевская, Е.В. Чешко// Търновска книжовна школа 2. Ученици и последователи на Евтимий Търновски: втори международен симпозиум, Велико Търново, 20−23 май 1976. София, 1980. С. 282−292. века в связи с изучением церковнославянского языка того периода1, он же наметил пути сравнения переводов Исайи и Евфимия .

После публикации нашего исследования о языке перевода трактата «О.

•э божественных именах" появляется еще одна кандидатская диссертация на тему славянских Ареопагитик4, но и в ней рассматривается преимущественно переводческая техника Исайи и решается несколько частных вопросов. Примером монографического исследования, посвященного особенностям языка и стиля славянских Ареопагитик в диахроническом аспекте в контексте основных проблем истории литературного языка, может служить наша книга «Славянские Ареопагитики: лингвистическое исследование» (2007 г.). Но общие проблемы функционирования богословских переводных памятников в ней не ставились. Кроме того, в переводных славянских Ареопагитиках отсутствует, так сказать, одно важное звено: первый перевод был сделан в конце XIV века, так что начальный период переводческой деятельности славян Ареопагитиками не представлен. Этот факт, в частности, был одним из оснований объединения «Богословия» и Ареопагитик в одном исследовании.

Все изложенное говорит о новизне предпринятого научного исследования и поставленных в нем задач, которая заключается в идее изучить связь между философским содержанием памятника и его языковым воплощением, идеологические векторы в исканиях переводчиков и другие проявления ментальности в языке и тексте. Новизна исследования состоит, в частности, и в неизученности указанных памятников в аспектах.

1 См.: Keipert Н. Die Christianisierung Russlands als Gegenstand der russischen Sprachgeschichte //.

Tausend Jahre Christentum in Russland: Zum Millennium der Taufe der Kiever Rus'. Gottingen,.

1988. S. 313−346. 2- **.

См.: Keipert H. Velikyj Dionisie sice napisa: Die Ubersetzung von Areopagita-Zitaten bei.

Euthymius von Tarnovo // Търновска книжовна школа 2. Ученици и последователи на Евтимий Търновски: втори международен симпозиум Велико Търново — 20−23 май 1976. ^ София, 1980. С. 326−350.

3 Николаева Н. Г. Трактат Дионисия Ареопагата «О божественных именах» в древнеславянском переводе. Frankfurt am Main [u.a.], 2000.255 S.

4 Соломоновская А. Л. Словарный состав и переводческая техника славянских Ареопагитик: дис. канд. филол. наук. Новосибирск, 2005. 292 л. исторического словообразования, лексикологии, текстопостроения как в отдельности, так и в их сопоставлении с привлечением к исследованию канонических переводов их разновременных переложений. Новый подход видится и в понимании богословских переводных памятников как своего рода «испытательного полигона» некоторых процессов, которые будут иметь значение для развития русского литературного языка, и, собственно, в выявлении этих процессов.

Итак, цель исследования состоит в комплексном изучении лексико-семантических, словообразовательных и синтаксических особенностей языка древнеславянской переводной богословской книжности и формирования на его основе языка духовной литературы от древнерусского периода до наших дней, реализующегося в особом стилистическом рисунке, для которого характерны определенные приемы и элементы текстопостроения и своя терминологическая система.

В соответствии с целью ставятся следующие задачи:

— изучить философские основы «Богословия» Иоанна Дамаскина и корпуса сочинений Псевдо-Дионисия Ареопагита;

— установить связь между философским содержанием сочинений и его языковым воплощением в оригинале и первых переводах;

— проанализировать лексико-семантические, словообразовательные и текстообразующие особенности первых переводов «Богословия» и Ареопагитик в контексте истории церковнославянского языкаподчеркнуть общее, выделить отличия;

— проследить связь словообразования и текстообразования внутри данных памятников как отражение философской теории образа и иерархии и изучить этот аспект в рамках теории исторической стилистики;

— проанализировать технику перевода, сформулировать особенности переводческой доктрины в рамках общей средневековой тенденции и кирилло-мефодиевских традиций;

— выявить на основе обнаруженных сходств и различий основные тенденции развития церковнославянского языка богословских памятников и отражение в нем особенностей мышления;

— описать картину становления и развития древнерусской богословской и философской терминологии, ее сущностных особенностей и формирования дальнейших тенденций в этой области;

— восполнить данные исторической стилистики в сфере диахронии богословского текста;

— определить языковые явления исследуемых памятников, которые, с одной стороны, характеризуют их как переводные и богословские, а с другой, будут иметь значение в истории русского литературного языка;

— показать пути становления духовного языка в ХУШ-Х1Х веках, размежевания его с церковнославянским как языком богослужения;

— проиллюстрировать процессы, ведущие от средневекового образа к формированию современного понятия в единстве его объема и содержания и развертывающие понятие в суждение;

— обсудить некоторые актуальные вопросы современной лексикологии (в области термина) и стилистики.

Основные методы решения поставленных задач — метод диахронического исследования, историко-сопоставительный метод. Для характеристики языковых явлений конкретного памятника применяется метод синхронического описания с привлечением материала других источников. В целом, методология исследования заключается в комплексном подходе к тексту, включающем не только лингвистический анализ конкретной языковой данности, но и сравнение с текстом оригинала, а также привлечение сведений и фактов смежных гуманитарных дисциплин: философии, богословия, истории, культурологии. Таким образом, можно назвать этот подход к объекту исследования междисциплинарным методом.

Методологической основой исследования являются принципы Казанской лингвистической школы — понимание системности языка, диалектики языковой устойчивости и динамики, а также стремление к обобщениям, без которого, по убеждению И. А. Бодуэна де Куртенэ, не мыслима ни одна настоящая наука.

Цели, методы и задачи определили структуру работы: она состоит из введения, двух разделов, заключения, списка использованных источников, научных работ, словарей и принятых сокращений. В первом разделе рассматриваются древнеславянские переводы изучаемых памятников в аспекте соотнесения их языковых особенностей с возможным воздействием философского содержаниярассматриваются основные культурно-исторические предпосылки создания этих переводовкроме того, анализируются новые переводы «Богословия» и Ареопагитик, выполненные в русле идеологии грекофилов в XVII веке, как своего рода критический момент в истории древнеславянского языка. Во втором разделе рассматриваются те феномены переводных богословских текстов, которые в разной степени имели значение для истории русского литературного языка. Кроме того, одной из центральных проблем этого раздела является проблема духовного языка XVIII — XX веков, а также судьба церковнославянского языка и связанные с ней некоторые актуальные проблемы современной стилистики.

На защиту выносятся следующие положения:

1) Лексико-семантические, словообразовательные особенности и особенности текстообразования как в греческих богословских памятниках, так и в их древнеславянском переводе на языковом уровне отражают и воплощают основные философские идеи их авторов — это теория имени, образа и иерархии.

2) Теория образа определяет не только технику средневекового перевода, но задает парадигму всей переводческой концепции: если в ранних переводах книжникам было важно передать образ синтагмы текста, в переводах XIV — XV веков — образ текста, в XVII веке — образ слова, то в XVIII веке — с распадением исконного единства текст-стиль-жанр — образ стиля.

3) В изучаемой группе памятников — как богословских и переводныхмы наблюдаем ряд явлений, которые имели значение в развитии русского литературного языка. К ним мы относим: а) традиции переводческих приемов, которые способствовали становлению парадигматических отношений в лексической (синонимия, омонимия, антонимия) и словообразовательной (укрепление словообразовательных типов, складывание конфиксального словопроизводства) системах языкаб) развитие в прилагательном идеи качества и превосходства (судьба субстантиватов и история превосходной степени) — в) усложнение гипотаксиса как проявление развертывания понятия в суждение (судьба субстантиватов и композитов) — г) сложение гуманитарной терминологиид) сложение стилистической системы языка.

4) Отношение церковнославянского языка и русского литературного языка мы рассматриваем не как однонаправленное влияние (церковнославянский > русский), а как взаимодействие, которое, в сущности, и определило феномен русского литературного языка.

5) Взаимодействие двух языковых стихий со стороны церковнославянского языка было обусловлено окончательным распадом средневекового единства текст-стиль-жанр в XVIII веке, так что воздействие церковнославянского языка происходило на арене становления стилистической системы литературного языкаэтот же распад обусловил в дальнейшем выделение и консервацию церковнославянского как языка богослужения.

6) Развитие механизмов взаимодействия языковых стихий и внутриязыковых изменений было связано с развитием и изменением парадигм мышления.

Основным ожидаемым результатом исследования является обобщение и анализ основных тенденций развития церковнославянского языка богословской литературы в историко-культурологическом контексте и в связи с развитием и особенностями мышления (ментальности). Конкретные результаты ожидается получить в сфере исторической лексикологии и семантики, исторического словообразования и синтаксиса русского языка, исторической стилистики и диахронии текста.

Практическая значимость планируемых результатов состоит, прежде всего, в пополнении исторических словарей русского языка новыми материалами и введении в научный оборот малоизученных памятников славяно-русской письменности. Кроме того, полученные результаты представляется возможным реализовать в преподавании ряда общих и специальных курсов по истории русского языка в высшей школе, а также как дополнительный и справочный материал для философских, исторических и культурологических исследований теоретического, прикладного или учебного характера.

Методологическая значимость исследования состоит в апробации метода исследования языка книжных памятников в соотношении с их содержательной стороной. Кроме того, в результате исследования были разработаны и предложены частные методики анализа тех или иных языковых явлений: например, методика исследования словообразования памятника в функциональном аспекте, методика комплексного исследования текстообразования и словообразования средневекового памятника и т. д.

Теоретическая значимость исследования определяется решением поставленных в нем проблем. Она состоит в открытии обусловленности основных переводческих установок каждого периода древнеславянского языка неоплатонической теорией образа и основных различий переводов каждого периода различием в понимании этой теории в соответствии с объективными языковыми данностями.

Общие теоретические выводы касаются истории церковнославянского языка как важнейшей составляющей истории русского литературного языка, сущности и статуса церковнославянского языка на разных этапах его функционирования, особенностей русского церковнославянского языка в связи со становлением русской ментальности, истории переводной литературы и исторической теории перевода.

Апробация работы. Работа обсуждалась и была рекомендована к защите на совместном заседании кафедры романо-германской филологии и кафедры истории русского языка и языкознания Казанского государственного университета.

Отдельные положения и промежуточные результаты исследования были представлены и обсуждались на международных конференциях и форумах, среди которых: «Европейская русистика и современность» (Польша, Познань, университет им. А. Мицкевича, 2001, 2005 гг.), «Инновации в исследованиях русского языка, литературы и культуры» (Болгария, Пловдив, университет им. Паисия Хилендарского, 2006 г.), «Русский язык: система и функционирование» (Минск, Минский гос. университет, 2004 г.), X Конгресс МАПРЯЛ (С.-Петербург, 2003 г.), «Русский язык: исторические судьбы и современность» (Москва, МГУ, 2004, 2007 гг.), «Аванесовские чтения» (Москва, Институт русского языка РАН, 2002 г.), «Церковнославянский язык: история, исследование, преподавание» (Москва, ПСТГУ, 2004 г.), И, IV и VII Славистические чтения памяти проф. П. А. Дмитриева и проф. Г. И. Сафронова (С.-Петербург, СПбГУ, 2002, 2004, 2006 гг.), «Актуальные вопросы исторической лексикографии и лексикологии» (С.-Петербург, ИЛИ РАН, 2005 г.), I, II и III Бодуэновские чтения (Казань, КГУ, 2001, 2003, 2006 гг.), «В. А. Богородицкий: Научное наследие и современное языковедение» (Казань, КГУ, 2007), а также на ежегодных международных филологических конференциях в СПбГУ, на региональных конференциях в Казанской Духовной семинарии, на итоговых научных конференциях в КГУ и др.

Теоретические и практические проблемы, рассматриваемые в диссертации, а также смежные темы и вопросы отражены в 58 печатных работах (в том числе в 2 монографиях) общим объемом более 50 п.л.

2.6. Выводы.

В этом разделе мы рассмотрели совершенно разные, на первый взгляд, явления церковнославянского языка в их отношении к развитию русского литературного языка. Тем не менее все эти явления объединены следующими основополагающими принципами:

1) отношение церковнославянского языка и русского литературного языка мы рассматриваем не как однонаправленное влияние (церковнославянский > русский), а как взаимодействие, которое, в сущности, и определило феномен русского литературного языка;

2) взаимодействие двух языковых стихий со стороны церковнославянского языка было обусловлено окончательным распадом средневекового единства текст-стиль-жанр в XVIII веке, так что воздействие церковнославянского языка происходило на арене становления стилистической системы литературного языкаэтот же распад обусловил в дальнейшем выделение и консервацию церковнославянского как языка богослужения, реализовав двуязычие т р^епйа в двуязычие т асШ;

3) взаимодействие со стороны литературного языка было обусловлено сложением парадигматических отношений — будь то синонимия, омонимия, антонимия в лексике и словообразовании или гипотаксис в синтаксисе;

4) развитие механизмов взаимодействия языковых стихий и внутриязыковых изменений было связано с развитием и изменением парадигм мышления;

5) генеральное направление этих изменений — от образа к понятию и от понятия к суждению — отображалось в языке не одномерно и однонаправлено, с подключением средств самых разных языковых уровней, что, в сущности, и создает то, что мы привычно определяем как языковое богатство.

Влияние языка богословских переводных памятников на развитие литературного языка определяется именно сущностными признаками этих памятников — как богословских и как переводных.

Именно в богословских сочинениях неоплатонического характера вызрела искони чуждая славянскому языку идея превосходства, связанная с трансцендентностью божественной сущности и воплощенная в превосходной степени прилагательного, вычленившейся в самостоятельную форму под влиянием этой идеи.

Богословские сочинения были первыми научными трудами, в которых научная мысль существовала еще в просматривавшейся связи мысли образной, то есть художественной. Изначальный синкретизм научной и художественной мысли обусловил позже совпадение многих законов религиозного текста и текста поэтического. Тем не менее эта мысль требовала опорных пунктов своего языкового выражения — терминов. При всем несовпадении эйдосов слов-терминов эллинистически замысловатого греческого языка византийских богословских памятников и исконных славянских слов, используемых для передачи греческих терминов, началу терминологии на славянском положили именно эти тексты. Современная гуманитарная терминология, во-первых, содержит слова, сохранившиеся в языке в течение тысячи лет и более и функционировавшие как термины уже в первых переводных памятникахво-вторых, она использует те же механизмы и семантические основы создания термина, что были выработаны в процессе перевода книжных памятников на древнеславянский.

Богословский текст сам служил источником построения теорий, в том числе и в отношении языка. Одной из таких теорий стали принципы средневекового перевода, базирующиеся на неоплатонической теории образа (в изложении Дионисия Ареопагита и в трансляции Иоанна экзарха), поэтому и переводная сущность исследуемых памятников исполняла свою роль в истории литературного языка.

Прежде всего, это вклад в сложение парадигматических отношений лексической системы. Та техника перевода, которую использовали средневековые славянские книжники, — лексические дублеты, варианты, глоссы и т. п. — создавали основу языковой синонимии (словообразовательной и лексической). Структурное калькирование поддерживало существующие словообразовательные модели славянского языка, влияло на создание новых (конфиксация), способствовало формированию словообразовательных типов в единстве словообразовательных формы, средства и значения. Грамматическое калькирование сопровождало развитие идеи качества в прилагательном, а также способствовало развертыванию ранее скрытой предикативности текста.

Начиная с XVIII века происходит процесс формирования стиля духовной литературы, который тесно связан с процессами, происходящими с церковнославянским языком. В итоге славянизмы становятся стилистической приметой текстов богословия, которые реализуются в книжном варианте русского литературного языка. Комплекс лингвистических и экстралингвистических факторов (отделение церковнославянского как языка богослужения, прерванная традиция русского богословия, утрата риторической культуры и т. д.) приводит к тому, что проблема стиля богословских произведений стоит сегодня достаточно остро. Она не разрешима лишь умозрительными заключениями. В связи с этим проблема изучения языка и стиля богословских произведений — как в диахроническом, так и в синхроническом аспекте — не теряет своей актуальности и в наши дни.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Языковые особенности изучаемых славяно-книжных памятников обусловлены в общем и целом двумя объективными факторами: во-первых, это памятники переводные, во-вторых, это богословские сочинения и изложенная в них философская система влияла на их языковой облик и на язык их переводов. Эти факторы необходимо учитывать при изучении богословских переводных памятников в контексте истории русского литературного языка, поскольку основные отклонения от магистральной линии языкового развития связаны именно с их переводным характером и богословским содержанием. С другой стороны, именно такой характер этих текстов обусловил протекание в них определенных процессов, что в свою очередь сыграло определенную роль в истории литературного языка. К объективным факторам присоединяется и субъективный — фактор языковой индивидуальности переводчиков. Таким образом, только комплексный подход к данному типу памятников позволил подвести итог нашему исследованию.

Основными философскими категориями, которые структурируют богословские трактаты как в плане содержания, так и в плане языкового выражения (от морфемики до текстопостроения), являются категории имени, образа и иерархии.

На неоплатонической теории образа базируется основная переводческая доктрина славянского средневековья — так называемая теория «пословного перевода», которую лучше было бы назвать теорией подобного образа. Она определяла переводческую технику вплоть до конца XVII века. Однако эта теория отличается своими реализациями в каждую из эпох. Реализации ее связаны с изменениями внутренних отношений слова и текста, то есть внутри иерархии текста.

Так, Иоанн экзарх Болгарский, первый переводчик «Богословия» Иоанна Дамаскина на славянский язык, в условиях семантического и грамматического синкретизма, когда слово полностью раскрывалось только в синтагме, ставит перед собой задачу сохранить не каждое слово оригинала и не точную последовательность синтагм, но образ отдельной синтагмы. Четырьмя столетиями позже, афонский старец Исайя, первый переводчик Ареопагитик, довольно скрупулезно относится к передаче грамматических форм и вместе с тем допускает вариативность при переводе отдельных слов, в том числе и ключевых — «несущих конструкций» синтагмы и текста. В этот период в семантике слова начинается процесс распада синкретизма, синтагма расширяется, мысленному взгляду переводчика становятся доступными широкие фрагменты текста. Но его ключевые слова, однако, еще трудно рассматривать вне синтагмы, поскольку их функционирование синтагменно обусловлено. Для Исайи важно не разрушить идентичность и целостность синтагмы, основной составляющей текста, поскольку, сохраняя ее, он сохраняет в образе (славянском переводе) первообраз (греческий оригинал). Следовательно, основной задачей перевода XIV века является сохранить образ текста как гаранта сохранения сущности и стоящего за ней смысла. Это было возможно в эпоху существования особого статуса текста, составляющего вместе с тем синкретичное единство со стилем и жанром.

В эпоху следующих переводов Ареопагитик и «Богословия» — в конце XVII века — переводческая доктрина выражается как раз в пословном и даже поморфемном переводе. Это было связано с тем, что слово теряет связь с синтагмой, само становится единицей построения высказывания (и в конечном итоге — текста), внимание переводчика сосредоточивается именно на слове. Верность первообразу, по мнению Евфимия Чудовского, переводившего Ареопагитики, и других грекофилов, можно было сохранить только при тщательном переводе каждого отдельного слова. Конечно, ими сознавалась необходимость соблюдения равновесия между семантикой слова и его структурой (формой), но предпочтение часто отдавалось внешней стороне — слову как морфемному комплексу. Таким образом, основной задачей Евфимия Чудовского, переводчика Ареопагитик, и его учителя Епифания Славинецкого, переводчика «Богословия», было сохранить образ слова.

Внимание к конкретному слову вне его текстовых связей, проявляющееся, в частности, в бесконечном редактировании собственного же перевода с целью найти наиболее адекватный вариант для передачи греческого слова, нарушает прежнюю функцию текста, текста как образца, текста, обладающего нормативным «достоинством». Из синкретичного единства текст-жанр-стиль окончательно отделяется стиль, стиль — прежде всего как отбор языковых средств и его результат. Происходит формирование стиля для определенного тексто-жанрового единства, при этом перспектива процесса формирования имеет следующее направление: с точки зрения стиля происходит дифференциация текстов (-жанров).

Перспектива поменяется в следующем веке, когда синкретичное единство текст-стиль-жанр распадется окончательно и взгляд будет направлен на стиль (от жанра). В эту эпоху переводчики впервые отделяют смысл текста от его образа (или от образа его составляющих). Меняется доктрина перевода: акцент смещается на верное отражение смысла оригинала естественными для славяно-русского языка средствами. В связи с этим ярче становятся индивидуальные особенности стиля каждого перевода. Отрыв от греческого текста происходит не в результате единого и моментального акта как воплощения чьей-то воли. Он подготавливается постепенно и протекает достаточно сложно. Переводчики снова находятся в состоянии поиска, но теперь их поиск не ограничен границами синтагмы или заданного текста — он происходит в границах стиля. Именно в этой перспективе следует рассматривать церковнославянский язык, который они избирают для своих переложений богословских сочинений, рассматривая его не как систему, а как «текст-образец» — в лучших традициях этого языка.

Таким образом, главное для переводчиков XVIII века — сохранить образ стиля.

Но переложения у них в итоге получаются весьма индивидуальные, потому что «тексты-образцы» для каждого из них различны: Паисий Величковский считает для себя образцом первый перевод Ареопагитик, другой, анонимный переводчик берет за образец тексты эпохи «извития словес», переводчик «Богословия», архиепископ Московский Амвросий, ориентируется на архаизирующий церковнославянский, а отец Моисей (Гумилевский) выбирает для своего перевода трактатов Ареопагита об иерархиях уже русский язык.

Все это лишний раз свидетельствует о том, что невозможно далее воспринимать «текст-образец» в средневековом смысле: если синкретичное единство текст-жанр-стиль более не существует, чтобы создать текст определенного жанра, приходится искать нужный стиль. «Текст-образец» для XVIII века — это категория стиля, которая к тому же позволяет формировать и стиль индивидуальный.

В этом же ключе стоит, на наш взгляд, рассматривать судьбу церковнославянского языка: конец XVIII — начало XIX вв. — та граница, которая отделила церковнославянский от русского литературного как язык богослужения. Какое-то время в разных жанрах письменности существовало некое переходное состояние, в котором именно и решалась судьба церковнославянского. Одним из последних «бастионов» церковнославянского был язык высокой духовной литературы, но и она в результате перешла на использование русского языка в его высоком книжном варианте, а церковнославянские элементы в нем перешли в категорию примет жанрово-стилистических.

Изучаемые переводы проходят через все три стадии познания действительности, которые В. В. Колесов определил как ментализацию, идеацию и идентификацию. Если для первой эпохи важен объем понятия (и направление мысли идет от вещи к слову), то в центре внимания второй эпохи находится идея, то есть содержание понятия, и движение мысли принимает направление от слова к идее. Идентификация, как стадия формирования предметного значения слова на основе понятия в единстве его содержания и формы, не могла стать логическим процессом осмысления действительности в славянских богословских текстах по определению, но проявилась в новейших переводах этих текстов. Хотя до идентификации в чистом виде в славяно-русских переводах богословских текстов процесс становления понятия не дошел, и это связано с особым статусом богословского сочинения, которое во все эпохи сближалось с произведением поэтическим, а поэтический текст оперирует не понятиями, а образами и символами. Кроме того, идеация, как, скажем, и семантико-структурная синкретсемия или другие равные по значимости языковые явления, претерпевает спиралевидное развитие, то есть имеет тенденцию возвращаться на новом витке развития языка. Так, понятие, раз закрепившееся в определенной сфере как общеродовое для конкретного класса предметов или явлений действительности, в силу сохраняющейся неустойчивости отношений между своим объемом и содержанием (в отсутствии идентификации) в следующую эпоху становится снова видовым обозначением, а выработка нового родового понятия проходит снова все обычные стадии.

В процессе уточнения сначала объема понятия, а затем его содержания очень важна связь словообразования и текстопостроения. В эпоху первого перевода «Богословия» в тексте господствовала так называемая «иерархия ряда». В горизонтальной проекции текста, в которой слово существует в первых славянских переводах, семантические отношения обладают преимущественно свойством конверсии: они взаимообратимы. Это проявляется, в частности, в отношениях рода и вида, субъекта и объекта и т. д. Метонимическими связями обусловлено и функционирование и развитие значения первых славянских терминов.

С ослаблением действия семантического синкретизма ослабевает и синтагменная обусловленность слова. Потеря былой прочности горизонтальных связей текста, отражающих особенности мышления, компенсируется развитием связей вертикальных: иерархия ряда сменяется полноценной иерархией, в которой становятся возможны и получают свое развитие новые явления на всех языковых уровнях. Конверсия семантических отношений уступает место отношениям векторным. Благодаря этим изменениям становится возможной метафора — в частности, как новое основание семантических преобразований.

Окказиональное словообразование и эстетическое текстопостроение были питательной средой, в которой выкристаллизовывалось понятие и суждение. Этому способствовал параллелизм образования слова и высказывания в отношении передачи мыслительного акта. Взаимосвязь между производством слова и производством текста очевидна: первое поддерживает второе и расширяет эстетические возможности высказывания (текста).

Переводной характер памятника заставляет взглянуть на некоторые общеязыковые и общекультурные явления, отразившиеся в нем, в особом свете. Так, например, мы имели возможность наблюдать, что такие явления, как дублетные переводы (формулы), лексическое варьирование, пояснительные конструкции, глоссирование как неотъемлемая черта средневекового текста на разных этапах его существования, в переводном памятнике получают обоснование неоплатонической теорией образа: слова, функционирующие в тексте одного памятника и разных его списков, как эквиваленты одному и тому же греческому слову (или выражению), находятся в отношениях смысловой сопоставленности на основании их эйдосной связи с греческими словами и являются образами последних, различающимися только степенью подобия. С другой стороны, ряд приемов от дублетных сочетаний до глосс отражает развитие мышления в сторону дискретности и отвлеченности. Когда развитие мышления уходит вперед, приемы переводческой техники остаются в традиции как переводческое искусство. И, наконец, это же явление переводного текста начинает оказывать определенное влияние на становление парадигматических отношений в русском литературном языке и принимать участие в этом процессе, предлагая синонимические ряды, апробированные вековым узусом. При этом речь идет не об одностороннем воздействии, а о взаимодействии языка и текста. В момент усиления влияния парадигматических отношений языка на текст происходит рождение стиля как самостоятельной категориистиля для определенного тексто-жанрового единства, но уже отделенного от него происходящими изменениями в системе «язык — текст».

Другой распространенный переводческий прием — калькированиетакже способствует усилению взаимодействия текста и языка. Семантическое калькирование порождает самые первые философские термины в славянском. Структурное калькирование укрепляет формирующиеся в языке словообразовательные типы, утверждая за каждой словообразовательной формой словообразовательное значение. В рамках структурного калькирования возникли образования, которые впоследствии, функционируя в отрыве от греческого текста, обрели новую членимость и стали восприниматься как конфиксальные. Грамматическое калькирование субстантиватов отражает развитие идеи качества в языке и нарастание предикативности в тексте, способствуя усложнению гипотактических связей.

Богословский характер памятников тоже имел значение для некоторых явлений, отразившихся и в русском литературном языке. Именно в богословских сочинениях неоплатонического характера вызрела искони чуждая славянскому языку идея превосходства, связанная с трансцендентностью божественной сущности и воплощенная в превосходной степени прилагательного, вычленившейся в самостоятельную форму под влиянием этой идеи.

Богословские сочинения были первыми научными трудами, в которых научная мысль существовала еще в просматривавшейся связи с мыслью образной, то есть художественной. Изначальный синкретизм научной и художественной мысли обусловил позже совпадение многих законов религиозного текста и текста поэтического. Тем не менее эта мысль требовала опорных пунктов своего языкового выражения — терминов. При всем несовпадении эйдосов слов-терминов греческого языка византийских богословских памятников и исконных славянских слов, используемых для передачи греческих терминов, началу терминологии на славянском положили именно эти тексты. Современная гуманитарная терминология, во-первых, содержит слова, сохранившиеся в языке в течение тысячи лет и более и функционировавшие как термины уже в первых переводных памятникахво-вторых, она использует те же механизмы и семантические основы создания термина, что были выработаны в процессе перевода книжных памятников на древнеславянский.

Богословское содержание изучаемых памятников обусловило также консервативность их языка и стиля. Консервативность языка и стиля нельзя рассматривать с позиций позитивности-негативности, это — данность, которая основана на устойчивости отражения в языке мыслительных категорий, на континуитете славянского (ге8р. русского) менталитета. На примере разновременных переводов богословских памятников мы видели, как менялся подход к тексту оригинала, как трансформировалась доктрина перевода, какими исканиями были одержимы переводчики, как они воплощали в своих трудах не только объективно данное в греческом тексте, но и субъективно привнесенное их индивидуальностью.

Определенная консервативность, а также изначальная близость книжного церковнославянского и народно-русского языкового начал обусловливают непрерывность традиции, так что перевод Иоанна экзарха Болгарского, выполненный в X веке, более или менее понятен и современному носителю языка, не обладающему какой-либо специальной филологической подготовкой. А отличия между разновременными переводами минимальны и касаются в основном грамматических форм и.

413 морфемного оформления. В этом особенность нашей культуры, вобравшей в себя достояние церковнославянского языка и усвоившей его как нечто «свое».

В силу же этих особенностей русский литературный язык унаследовал и комплекс проблем, связанных с языком духовной литературы, которые достаточно остро стоят и поныне и требуют своего разрешения.

Богословские переводные памятники принесли в 81ау1а ОгЙюёоха основные символы греко-византийской культуры, которые были сопоставлены с символами славянскими, возведены посредством и в контексте духовной литературы в символы идейные, обогащенные и насыщенные новыми смыслами в истории своего функционирования на славянской почве, но сохраняющие на протяжении веков свою идентичность и ставшие, вследствие этого, ключевыми символами русской ментальности, для которой именно в этих текстах нашлось обозначение духовность.