Синтез в русской культуре XIX — XX веков: типология и динамика форм

Актуальность темы

исследования. Общая ситуация смены культурной парадигмы на рубеже XX—XXI вв. активизировала процессы саморефлексии и самоидентификации в русской культуре. Поиск национально-культурной идентичности в современной гуманитаристике — одна из многогранных, сложных и перспективных тем, связанная с такой чертой русской культуры, как бинарность (А.Ахиезер, И. Кондаков и др.). Автору диссертационного исследования представляется весьма плодотворной точка зрения Ю. Лотмана, обращавшего внимание на то, что при изучении культуры как непрерывно движущегося процесса мы оказываемся «.не в центре однозначной и легко моделируемой структуры, а в центре живого мира, который сам себя осознает, постоянно взаимодействует со своими различными уровнями» [313, 393]. В такой ситуации очевидно, что любое построение будет условно, поскольку интересующий нас материал есть живой и не прекращающий своего движения объект, постоянно меняющийся, не являющийся чем-то самим себе равным. Сложность русской культуры как динамической системы делает актуальным обращение в процессе ее осмысления не к одной, а к различным моделям описания (вариативным, дополняющим друг друга, альтернативным, полемическим, друг друга проявляющим) с целью приближения к адекватности, но не исчерпанности ее понимания.

Тема диссертационного исследования ориентирована на актуальность идеи синтеза в методологии научного анализа как условия и способа перехода границ в процессе коммуникации разных типов мышления, связанных с постижением культурных смыслов. Полнота понимания обеспечивается ин-тегративностью научных подходов. Ускорившиеся в XIX—XX вв. вследствие стремительного развития наук темпы развития современной цивилизации прояснили осознание иллюзорности очередных научных школ, претендующих на исключительность и универсальность. В культурологическом дискурсе естественнонаучный, логический, философский, эстетический, литературоведческий принципы исследования использованы не только в аспекте взаимопересечения современных методологий и методик, но и с учетом контекста исторической динамики научной мысли. Принципиально важна установка автора работы: литературоведение должно стать органической частью общей системы миропонимания, вектором культурологического дискурса, должно включиться в идеи холизма исследования культуры, провозглашенные отечественными и зарубежными научными школами.

Избранный ракурс научной методологии, обеспечив работе актуальность, позволяет выйти на проблему структурной типологии как культуры в целом, так и художественного ее аспекта, а в нем — литературы. В центре размышлений автора — субстанциальная в процессах развития культуры категория «динамический синтез» (свойственная и системам русской словесности), обращение к которой способствует пониманию механизма универсальных связей русской литературы как вида искусства с другими духовными формами культурной деятельности, восприятию русской литературы XIX—XX вв. как центра отечественной культуры — открытой, динамически функционирующей системы. Русская литература XIX—XX вв. не есть некое замкнутое, автономное целое: самодвижение литературы определяется металитератур-ными и метаисторическими факторами. Культурологический подход к русской литературе XIX—XX вв.еков как части культуры, несущей на себе печать ее целого, позволяет сосредоточиться на ее глубинных течениях, ментальном типе, вскрыть корни «литературоцентризма» отечественной культуры, для которой, как считал М. Бахтин, имея в виду ее всеотзывчивость, характерна идея метафизического «присутствия» в пространстве мировой культуры.

Актуальность работы связана также с выявлением типологии форм и специфичности механизмов взаимодействия культурных текстов, а также с анализом новых типов связи искусства с реальностью и духовной культурой в целом. Положенный в основу исследования динамический, постоянно отыскиваемый и конструктируемый объект (взаимодействие, синтез, дифференциальные отношения, сходство и различие, диалог культурных систем в синхронии и диахронии) позволяет говорить о перспективности и фундаментальности предложенного пути исследования и результативности изучения интеграционных процессов художественной культуры.

Степень научной разработанности проблемы. Теоретические основы изучения синтеза в гуманитарных науках связаны с традицией типологических исследований на междисциплинарной основе — в системах философского, культурологического, эстетического анализа. Для философии культуры конца XIX—XX вв. особую значимость приобретает дильтеевская теория исторического, «схватывающая» свой предмет — культуру — в целостностях и внутреннем единстве отдельных ее проявлений. Существенную роль в преодолении эволюционизма и механицизма сыграли работы Ж. Кювье, Ф. де Сент Пьера, утвердивших новые научные представления (гештальт, тип, метаморфоз, морфологическое единство), связанные с неоплатоновской философией. Важное значение имеют работы А. Лосева, отмечающего в типологическом подходе свойство сохранять интуицию качественной определенности классифицируемых объектов, а также отсутствие резких границ в континууме находящихся в живой связи целокупностей. С 70-х гг. XIX в. и по настоящее время сформировались системы философии культуры, построенные на понятии культурно-исторического типа как основного теоретического конструкта. Это работы Н. Данилевского, О. Шпенглера, М. Вебера, А. Тойнби, П. Сорокина, Ф. Конечны, Э. Кассирера, К. Леви-Строса, К. Г. Юнга, Ю. Лотмана и др.

Принципиальное значение для становления авторской концепции настоящего исследования имели работы ученых, принадлежащих к двум крупнейшим антропологическим школам — американской и английской (Ф.Боас, Р. Бенедикт, А. Крёбер, Р. Билз, Л. Уайт, Дж. Мёрдок, Б. Малиновский, А. Радклифф-Браун, Э. Эванс-Причард, Э. Лич, Д. Бидни и др.), которые начали рассматривать культуру в понятиях новации, развития и синтеза. Значение их подхода заключается в описании культуры как интегрирующейся, самоорганизующейся системы.

Независимо от Запада и одновременно в сложном диалоге с ним в России культура во многих параметрах и аспектах осмысливалась как система еще в XIX в. (в сфере рецепции творчества Ф. Достоевского), в русской философской традиции XIX—XX вв. (П.Чаадаев, славянофилы и западники, В. Соловьев, Н. Лосский, С. Франк, С. Булгаков, В. Эрн, В. Розанов, Н. Бердяев, Л. Шестов, Г. Федотов), в работах М. Бахтина, Г. Гачева и др.

Значительное место принадлежит исследованиям, посвященным изучению динамики культуры (Э.Кассирер, А. Бергсон, Г. Зиммель), и открытиям синергетики (И.Пригожин, В. Налимов и др.), в разных аспектах методологии перекликающимся с идеями постструктуралистов (М.Фуко, Ж. Делёз, Ж. Деррида, П. Рикёр, Р. Барт и др.).

К осмыслению многогранного мирового и российского опыта в изучении культуры как системы в синтезе с концепциями, родившимися в Америке (например, идеи А. Моля) и на Западе (например, идеи Э. Гуссерля, синер-гетиков), идет и современная отечественная культурологическая мысль, вскрывая новые аспекты в изучении культуры и порождая плодотворную методологию (А.Ахиезер, В. Библер, М. Каган, И. Кондаков, А. Пелипенко, И. Яковенко и др.).

Начиная с рубежа XVIII—XIX вв. в культурфилософских и художественно-эстетических исследованиях тенденция объяснения и классификации художественного процесса сменяется стремлением обнаружить в движении художественно-исторического процесса некую саморазвивающуюся основу. Заметный вклад в разработку проблем типологии историко-культурного процесса внесли представители немецкой, венской и французской школ искусствознания на рубеже XIX—XX вв. (О.Вальцель, Г. Вёльфлин, А. Гильдебрандт, К. Фосслер, Г. Корф, К. Фолль, В. Деонна), которые размышляли о «культурных формах мышления». Плодотворен опыт, накопленный школой «Анналов», разрабатывавшей историю ментальностей. По аналогии с этим подходом философская история искусств задается вопросом о существовании внутренней интенции, действующей на протяжении длительных историкохудожественных периодов (работы Л. Февра, Э. Панофского, А. Хаузера, Г. Зедльмайера, Э. Гомбриха). К настоящему времени создание синтетической истории культуры и ее типологии осуществляются в двух направлениях: первый подход — фактологический, при котором история искусств рассматривается как история событий (работы И. Иоффе, Н. Дмитриевой, А. Альфонсова, М. Жегина, И. Минераловойматериалы регулярно проводимой научно-практической конференции, посвященной памяти А. Лосева «Синтез в русской и мировой художественной культуре». М., 2001;2006. и др.) — второй подход — реконструктивный, основанный М. Дворжаком, изучает историю искусства как историю структур (этот путь характерен, например, для работ Г. Гачева, исследующего эволюцию образного сознания).

В качестве первичного элемента в любой исторической поэтике (см. работы А. Веселовского, современные исследования Н. Тамарченко, В. Тюпы, С. Бройтмана и др.) рассматривается слово и его производные. У французского культуролога М. Фуко феномен «слова» раскрывается и анализируется как подвижный феномен культуры.

Большое значение для данной работы имели также подходы к изучению литературы как культуры, использовавшиеся П. Сакулиным и Т.Манро. Выявляя определенную культурную общность, специалисты обосновывали ее органическое единство, определяли «центрирующие идеи» этой общности как внутренние принципы данного типа культуры.

Однако проблема заключается в том, что в эстетике и философии культуры до сих пор нет согласия между «сторонниками» диахронии и синхронии, что порождает разноголосицу по поводу принципов типологии, использование разных критериев для определения смыслообразующих оснований художественного видения, не позволяющих синтезировать общекультурные принципы с внутренней динамикой художественной системы.

Используя опыт теоретического осмысления бинарного структурирования, диссертант распространяет на культурный процесс принцип комплементарности, который автоматически снимает установку на иерархию полярных моделей.

Механизм динамического синтеза и запускаемый им тринитарный двигатель семантической прогрессии — источник «самодвижения» русской культуры, структурная основа сильных внутренних стимулов, присущих самой логике фантазирования данного этноса.

Цель исследования состоит в изучении свойственного системе русской литературы XIX—XX вв. проявления динамического синтезав анализе механизма связей русской литературы с другими духовными формами культурной деятельности.

В связи с этим ставятся следующие задачи:

1) обозначить и исследовать общий принцип культурогенеза на всех его уровнях, включая историю трансформаций в искусстве и духовной культуре, основу которой составляет динамический синтез как механизм проявления той или иной культурной структуры;

2) выявить особенные, индивидуальные свойства ментально-культурного синтетизма русской литературы XIX—XX вв. как центрирующие начала отечественной культуры;

3) исследовать процессы, происходящие внутри разных синтетических форм литературы и в динамических их взаимодействиях с другими формами культуры.

Обозначенные процессы рассматриваются в диссертации на материале русской литературы XIX—XX вв., включенной в целостный культурный контекст. В контексте этих проблем важно не хронологически-скрупулезное реконструирование литературного процесса XIX—XX вв., а обнаружение сквозных синтетических импульсов в экстраи интракультурологических и эстетических контекстах литературы, взгляд на природу динамических метаморфоз русской литературы с точки зрения структурной организации ее форм. Такой подход позволяет выявить различие и сходство этих форм, характер и смысл взаимодействия разных сфер искусства, приблизиться к пониманию сущностной ментально-культурной и художественной семантики русской литературы XIX—XX вв.

В связи с заявленной целью и задачами выделяется ряд конкретных аспектов:

— динамика форм межкультурного взаимодействия (литература и философия, литература и социокультурные процессы);

— межвидовые и межродовые взаимодействия (поэзия и проза, литература и живопись, литература и кинематограф);

— взаимодействие художественной и внехудожественной реальности (как результат жизнетворческого синтеза);

— семантический и семиотический синтез на уровне отдельных культурных текстов (антропологический синтез на уровне авторской концепции личности в литературе);

— инновации в результате диалога разных языков художественной культуры (на уровне стилевых трансформаций);

Объект исследования — русская литература XIX—XX вв., рассмотренная в историко-культурном контексте религиозно-философских, художественно-эстетических, социокультурных исканий русской и мировой культуры.

Предмет изучения — метакатегория динамического синтеза на разных уровнях ее проявления (ментальном, жизнетворческом, антропологическом, структурном), отражающих общность русской культуры с мировой при доминирующей тенденции к тринитарности.

Источниковую базу исследования составили тексты русской литературы XIX—XX вв. в их полилоге с текстами русской и мировой духовной и художественной культуры. В центре внимания — авторское сознание Ф. Достоевского, А. Пушкина, Н. Гоголя, И. Гончарова, Л. Толстого, А. Чехова, А. Ахматовой, Н. Гумилева, М. Кузмина, К. Бальмонта, О. Мандельштама, И. Аннен-ского, И. Северянина, Ф. Сологуба, М. Осоргина, Ю. Мамлеева, Л. Петрушев-ской, Т. Толстой, Н. Садур, В. Пелевина, А. Королёва, И. Жданова, В. Кальпиди, Ю. Беликова и др.- поэзия западноевропейского барокко (А.Грифиус,.

П.Флеминг, Д. Марино, Г. Хародерфер, И. Клай, К. Гофмансвальдау и др.) — философские концепции русской религиозной традиции (В.Соловьев, С. Булгаков, Н. Лосский, К. Леонтьев, С. Франк, Д. Мережковский, Н. Бердяев, В. Розанов, Л. Шестов и др.) — идеи западноевропейской культурфилософии (Г.Гегель, С. Кьеркегор, Э. Кассирер, О. Шпенглер, М. Хайдеггер, К. Ясперс и др.) — религиозная и философско-эстетическая публицистика, манифесты, воспоминания современниковбогословские труды Г. Паламы, митрополита Антония Храповицкого- «тексты» живописи (от Ван Гога, Гогена до современных художников отечественного постмодернизма И. Кабакова, М. Кантора, И. Ганиковского, А. Сундукова, Т. Шимаса, Л. Табенкина и др.).

Методологическая и теоретическая основа исследования. Учитывая интегративный характер культурологического подхода, диссертация опирается на опыт междисциплинарности в исследованиях культурных феноменов, включая также категориальный аппарат смежных областей гуманитарного знания: философии, эстетики, философии истории искусства.

Основу методологии составляет системный анализ в синергетическом его аспекте, позволяющий рассматривать культуру как открытую, сложно структурированную систему в ее экстраи интрадинамических отношениях. Используется типологический метод в разных его модификациях с учетом методологии исторической и теоретической поэтики.

Теоретическую базу исследования составили работы в области теории и истории культуры (Ю.Лотман, М. Бахтин, М. Каган, И. Кондаков), морфологии культуры (А.Пелипенко, ИЛковенко, К. Кантор, О. Кривцун, Ж. Делёз и др.).

Позиция исследователя сосредоточена на выявлении кульминационных моментов смыслополагания в горизонте динамики художественного сознания русской литературы XIX—XX вв. Это позволяет увидеть, как русская литература XIX—XX вв. в ее сложном, разнонаправленном полилоге с духовными и эстетическими текстами, в частности с «событийными текстами» социальной практики и внеэстетической реальности (жизнестроение, историческая практика), с философией становится способом генерации и проявления семантики (значения) и поэтики (системы формы, имеющей стилевое выражение и структуру) культурно-бессознательного, или культурных детерминативов ментальных структур.

М.Бахтин ставил проблему масштаба историзма и выдвигал понятие: «диалог в большом времени» [49, 356]. Таким образом трактуемый историзм особенно актуален на уровне исторического подхода к исследованию процессов динамического синтеза в русской культуре, литературе и философии XIX—XX вв., а также на внутрисистемном уровне, внутри структур. Структуры ментальности и структуры отдельных текстов взаимодействуют не в линейном порядке во времени (суждение о традициях в этом смысле устарело), а воплощают свое разнообразие одновременно или дистанцируясь во времени, претерпевая преображение обновления и обогащения в их текучем синтезе через индивидуальность.

Научная новизна диссертации заключается в том, что в ней впервые:

• в научный обиход введена метакатегория динамического синтеза и обоснован ее статус как основного субстанциального ядра культурного развития;

• выявляются характер и свойства динамического синтеза как основы культурного многообразия смыслов и форм, проявления которого в любой культуре носят специфический характер;

• в широкой историко-культурной ретроспективе XIX—XX вв. апробирована комплексная методология и выработан теоретический инструментарий анализа русской литературы XIX—XX вв. в интерактивном контексте мировой культуры с учетом системной модели тернарного синтеза, обусловленного ценностной национально-исторической и общекультурной динамикой русской ментальности;

• исследована структурная типология и динамика синтетических форм русской литературы XIX—XX вв. как основы культурного самосознания;

• разработаны методологические принципы и методы изучения синтетических процессов в разных слоях духовной и художественной культуры, что позволяет применять их как в теоретическом, так и в конкретноисторическом исследовании.

Теоретическая значимость исследования заключается:

— в расширении и уточнении категориального аппарата теории и методологии культурологических исследований применительно к разработке сис-темно-интегративной модели изучения русской литературы XIX—XX вв. как культуры;

— в разработке типологического подхода к анализу эмпирического материала как конкретного проявления синтеза духовных и художественных текстов в социокультурной динамике и определении тех форм, где синтез проявляет себя как сложное и многоструктурное явление;

— в определении границ интерпретации русской культуры как целостного феномена в момент его самоопределения в литературе XIX—XX вв., дающего импульс к изучению его идентичности в современных условиях.

Практическая значимость исследования связывается с выработкой нового интегративного подхода к изучению русской литературы XIX—XX вв. как метатекста отечественной культуры. Предложенный в работе комплекс идей и наблюдений может быть учтен в дальнейшем научном исследовании развития русской культуры XIX—XX вв., в школьном и вузовском преподавании. Характеристики и гипотезы, содержащиеся в работе, могут использоваться в общих и специальных курсах в рамках философии, культурологии, эстетики, филологии.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Динамический синтез — субстанциальная категория всей культуры, определяющая структурный механизм динамики любой культурной системы. Культура — сложный динамический синтез, обладающий способностью к неравномерности развития, трансформациям, новациям, деградации — раскрывается как подвижная иерархия синтетических форм (ментальная, жизне-творческая, антропологическая, структурная).

2. Идея синтеза, составляя основу русской культуры, структурирует «культуррефлексивный контекст» (термин И. Кондакова, А. Гениса) русской литературы XIX—XX вв. — всеобъемлющую систему ментальных ценностей, культурно-семантический репертуар — не как сложившуюся статичную целостность, а как интерактивную хроноструктуру смыслополагания.

3. Будучи динамичным ядром самосознания культуры, русская литература XIX—XX вв. в эпоху «поэтики модальности» проявляет не тождество ментальности и художественного сознания, а их динамический синтез, реализующийся на уровне авторского сознания художника — субъекта культуры, носителя заданных культурой экзистенциальных ориентиров и соответствующих им когнитивных и поведенческих установок.

4. Ядро семантико-аксиологических структур авторской экзистенциальной ориентации в русской литературе XIX—XX вв. составляет тяготение к всякого рода «всеобщности» и «всемирности», собирательная, синтетическая интенция, «автономная причастность» (М.Бахтин), дипластийное двуединст-во авторского «я».

5. Динамический синтетизм авторской экзистенции — форма прямого и опосредованного, синхронного, осознанного и диахронного, бессознательного, интуитивного диалога русской литературы XIX—XX вв. с философско-религиозным дискурсом. Динамический синтез русской литературы XIX—XX вв. и философии — смыслопорождающий контекст ментальных ценностей.

6. Логика «христианского реализма» (С.Франк) и синтетическая формула этико-эстетического онтологизма, открытые А. Пушкиным, становятся сквозными в русской литературе XIX—XX вв. и проявляются не только у Н. Гоголя, Ф. Достоевского, Л. Толстого, Б. Пастернака, А. Солженицына, но и у И. Тургенева, И. Гончарова, А. Чехова, А. Ахматовой, Н. Гумилева, М. Осоргина, М. Булгакова, Ю. Мамлеева, Л. Петрушевской и других писателей в форме экзистенциального сознания.

7. Тенденция к созданию «срединного слоя» культуры, реализующаяся в русской литературе XIX—XX вв. как противовес инверсионной направленности социально-исторической реальности, органично обусловлена идущими из глубины веков «токами» ментально-религиозной духовности, которая складывается на путях динамического синтезирования витальных энергий язычества, этико-эстетической мистики исихазма, «народного православия» и претворяется в мистериальности русского экзистенциального сознания, преодолевающего хронический пантрагизм и дилемму этическое — эстетическое.

8. Жизнетворческий аспект ментального синтеза реализуется на уровне индивидуально-личностном, отчетливо воплощается в религиозных, духовно-нравственных, эстетических поисках «ключевых персон» отечественной культуры XIX—XX вв. (А.Пушкин, Н. Гоголь, Л. Толстой, Ф. Достоевский, А. Чехов, А. Ахматова, Н. Гумилев, М. Булгаков, Б. Пастернак, А. Солженицын, И. Бродский, В. Высоцкий и др.) и органично связан с особенностями художественного сознания в русской литературе XIX—XX вв. с его тенденцией к выходу за свои границы, рождению новой структуры смысла как подвижного целого. Смысл структурируется не как уничтожение или примирение логического противоречия гегелевской диалектики, но как их одновременное сосуществование в подвижных рамках процесса дифференциации.

9. Проявление антропологического синтеза обусловлено специфической устремленностью образного сознания в русской литературе и духовно-эстетической культуре XIX—XX вв. к собиранию и пластическому выражению идеала гармонической целостности, снятию фатальной напряженности, бинарности между базовыми оппозициями в структуре личности на уровне авторской концепции человека (имманентное — трансцендентное, тоталитарное — антропоцентрическое, социальное — метафизическое). Условием этого является экзистенциальная сопричастность личности бытию и этико-эстетический онтологизм в творчестве Ф. Достоевского, Л. Толстого, И. Тургенева, И. Гончарова, А. Чехова, А. Ахматовой и других писателей.

10. Спектр многообразия структурного синтеза в русской литературе XIX—XX вв. определяется этико-эстетическим типом русской экзистенции: русская литература XIX—XX вв., будучи одновременно и философией, и религией, через художественные возможности языка обнаруживает новые, сокровенные аспекты смысла в неожиданных эстетических интерференциях. Соединяя пластику выразительности и экспрессию изобразительности, визуальный жест и акустический ритм, она демонстрирует способность к воплощению пластики целостного динамически развивающегося, постоянно усложняющегося образа Бытия.

11. Рассмотренная в мировом контексте типология творчества Ф. Достоевского и В. Ван Гога демонстрирует общие искания культуры конца XIX — начала XX вв.: в восприятии человека и мира писатель и художник обратились к тернарным синтетическим структурам художественного текста, передающим трагическую динамику психологического, природного, исторического, метафизического Бытия. Структурный синтез жизнетворческих и эстетических стратегий Н. Гумилева и П. Гогена обнаруживает их общность: индивидуальные антропологические характеристики становятся характеристиками культурно-антропологическими.

12. Тип структурного синтеза трансисторических смыслов проявляет себя в построении текстов барокко и «серебряного века»: на уровне мироощущения (переживание трагизма Бытия и моделирование эстетической утопии), семантики, стилевой доминанты, в стремлении к обретению новой гармонии через синтез искусств и жизнетворчество.

13. Формы структурного синтеза русской литературы XX века демонстрируют ее тяготение к «экранной» поэтике: повышенная кинематографич-ность прозы М. Осоргина — не только следствие общей тенденции к синтезу художественных средств выразительности в разных видах искусства в XX веке, но и результат специфических особенностей авторского сознания писателя, принадлежащего к определенной культурной традиции воплощения образа мира в динамике и визуальной пластике.

14. Идеальная перспектива современной российской культуры (литература, живопись, кино) складывается в этико-эстетическом синтезе с классикой XIX—XX вв. как универсальным аксиологическим центром отечественной культуры, дополняющим картину текущего и конечного времени измерением бесконечности: апелляция к А. Пушкину, Н. Гоголю, Ф. Достоевскому, Л. Толстому, А. Чехову, И. Бунину рождает многообразие структурно-символических рядов в творчестве Ю. Мамлеева, Л. Петрушевской, Н. Садур, А. Королева, Т. Толстой, В. Пелевина, Ю. Беликова, В. Кальпиди и др.

Достоверность научных результатов исследования обеспечена привлечением обширного литературного материала, глубиной анализа художественных, философских, культурологических источников, аргументацией выносимых на защиту положений, адекватностью избранной методологии целям и задачам диссертации.

Апробация диссертации. Основное содержание диссертации отражено в двух монографиях, двух учебных пособиях и целом ряде статей. Общий объем публикаций — свыше 170 печатных листов. Результаты исследования были изложены автором в форме докладов на научных и научно-практических конференциях в г. Москве («Синтез в русской и мировой художественной культуре», 2003 г.) — г. Санкт-Петербурге («Реальность этноса. Образование и национальная идея», 2004 г.) — г. Екатеринбурге («Человек в мире культуры», 2003 г.) — г. Перми («Проблемы функционирования языка в разных сферах речевой коммуникации — к 80-летию профессора М.Н.Кожиной», 2005 г.) и др.

Результаты исследования включены в содержание общих курсов «История русской литературы XIX века», «История русской литературы «серебряного века» «, «Теория и методология культуры», «Культурология», «Теория искусства», «Эстетика», «История искусства», спецкурсов «Духовный и эстетический синтез в русской литературе XIX—XX вв.еков», «Литература XIX—XX вв. как самосознание русской культуры», апробированных автором на факультете культурологии, факультете искусств, художественно-педагогическом факультете, факультете документально-информационных технологий Пермского государственного института искусств и культуры.

Структура работы. Диссертация состоит из общей характеристики работы, двух частей (каждая из которых включает 5 глав), заключения и библиографии, включающей 494 наименования). Объем диссертации — 399 страниц.

Часть первая.

Русская литература XIX—XX вв.еков как самосознание культуры.

Заключение

.

Итак, стремясь преодолеть кризис линейно-утопической методологии и постмодернистского нигилизма, мы обратились к культурологической парадигме. Акцент на воспринимающем сознании, метаисторическая позиция в интерпретации историко-литературного процесса позволила нам рассматривать русскую литературу XIX—XX вв. как культурное самосознание.

Взгляд на русскую литературу XIX—XX вв. в ее экстраи интракультуро-логических характеристиках, в синхронии и диахронии ее связей с другими формами культурного сознания и в целом — с культурой как метатекстом, подвижной, саморазвивающейся, сложноорганизованной системой с необходимостью заставляет обратиться к такой метакатегории как динамический синтез, рассматриваемой в качестве общей субстанции культуры, основной структуры и способа отношений, определяющего механизм и логику культурной динамики, обеспечивающего ее устойчивость и жизнеспособностьгенерирующей образование и движение в культуре всех прочих ее многоуровневых структур и процессов. Этот подход позволяет нам сосредоточить свое внимание на изучении синтетизма как характера проявлений той или иной культурной структуры, выявить общие типологические черты синтетизма, свойственные культуре в целом и исследовать особенные, индивидуальные свойства синтетизма русской литературы как части искусства XIX—XX вв. и, в целом, как культурного самосознанияисследовать процессы, происходящие как внутри разных синтетических форм, так и в динамических их взаимодействиях с другими.

На этих параметрах мы стремились рассматривать динамику художественной культуры и искусства, переходы (внутри) и взаимодействия внутренних синтетических структур в контексте экстракультурологических и интра-культурологических взаимообусловленностей. Рассмотрение культуры как сложной динамической иерархии синтетических форм позволяет сосредоточиться на изучении самого внутреннего механизма ее эволюции. Взгляд на синтез как аспект развития раскрывает стереоскопическую, вибрирующую природу культуры, основным движущим законом которой является асимметрия трансформаций, происходящих на разных уровнях подвижной иерархии. Неравномерность этих изменений воплощается в эволюции русской литературы и искусства XIX—XX вв. Выделенные нами сквозные формы динамического синтеза (ментальный, жизнетворческий, антропологический, структурный) отражают содержательные процессы развития общей культурной парадигматики (можно говорить не только о религиозно-философской, духовной, эстетической, но и об идеологической, общественно-психологической, социологической и т. д.). Структурные уровни ментальности определяют трансисторическую актуализацию в процессе развития искусства и культуры в целом тех или иных типов исторически складывающихся синтетических моделей. Синкретизм, канон, пластика, спиритуализм, гуманизм, иррациональность, миф, интеграция, антисинтез, игра, тотальный синтез, интроверсия, созерцание могут уходить в «подтекст» культуры или вновь определять характер и направленность развития всех ее подуровней и подсистем. Инволюция в этом смысле, движение вспять в искусстве не всегда означает деградацию, но всегда свидетельствует о новом уровне самовыявления ментальных структур. Синтез и потребность в нем остаются как формы движения к постоянному обновлению культуры.

Предложенная методология анализа субстанции структуры любой системы — синтетизма — по-новому раскрывает нам историческую динамику художественной культуры, искусства и русской литературыпозволяет представить русскую литературу XIX—XX вв. в широком культурологическом контексте как целостную систему в общей панораме развития культурыдает возможность увидеть динамику преобразований синтетических систем (субъ-ектно-объектных) — проследить переходы из одной системы в другую или преобразование старых системуловить эволюцию стиля художественного творчества в категориях синтеза, соотнося типологически выявленную нами субстанцию любой структуры (синтеза) со структурой образного сознания, художественного образа, творческого метода, критериями художественности и целостной концепции русской культуры в ее динамике.

Предложенная нами метакатегория динамического синтеза позволяет рассматривать русскую литературу XIX—XX вв. не просто в интертекстуальных, но в дифференциальных отношениях. Тринитарный принцип противостоит диалектике и переводит в культурологический регистр расхожее мнение, что истина лежит посередине между двумя противоположными ответами.

Введение

метакатегории динамического синтеза позволяет между линиями Демокрита и Платона в философии провести забытую линию Парменида, согласно которой и мысль, и предмет тождественны. Но это не статическое тождество, а хроноструктура дифференциальных отношений субъекта и объекта. Не вдаваясь собственно в философские штудии, можно сказать, что категория художественного мира в литературоведении в наибольшей степени отвечает именно парменидовскому принципу. Авторское сознание особым образом воплощается в динамическом развертывании художественной целостности, становится действенной реальностью. Диалектика знает лишь два противоположных полюса. Великое множество состояний между этими полюсами воспринимается ею как скоропреходящий момент бытия. Неопределенность должна разрешиться в ту или иную пользу. Воспитанные на диалектике, мы никогда не достигнем даже сколько-нибудь полной относительной истины, — для нас всегда, как и в марксизме, господствующими идеями будут идеи господствующего класса, господствующей моды или даже настроения. В тернарной модели аспект неопределенности, аспект продуктивного диалога противоположностей (дифференциальных отношений) составляет решающую и определяющую подвижную структуру бытия. Лишь в диалектике борьба обоюдонесовместимых начал доходит до победного конца одной из противоположностей. Интересно в этом смысле замечание Ж. Делёза о «слишком крупных ячейках извращенной диалектики, прибегающей к оппозициям» [173, 225]. В триалектике же, как мы убеждаемся в ходе нашего исследования, действителен их динамический синтез — модель, изоморфная русской культуре XIX—XX вв. как саморазвивающейся системе. В то же время, как мы выяснили, динамический синтез ментальности и реальности в русской культуре раскрывает невозможность их тождественности. В динамическом пространстве их дифференциальных отношений происходит образование культурных смыслов, структурно воспроизводящих синтетическую матрицу.

Имея в виду, что подлинная реальность культуры не исчерпывается социумом, политикой, историческими событиями и фактами, мы обращаемся к миру духовному — территории культурных смыслов, где в результате медиации созидается срединная культура. Эта срединная культура осуществляет себя в литературных текстах XIX—XX вв., динамически структурирующих и раскрывающих в своем художественном сознании ментальные ценности русской культуры.

Осмысление автомодели русской культуры позволяет нам увидеть своеобразие культуррефлексивного контекста русской литературы XIX—XX вв., динамически складывающегося на стыке литературы с философско-религиозной рефлексией не только своего времени, но и мировой культуры в целом. Можно говорить об интерактивности и несинхронности культуррефлексивного контекста, поскольку только в условиях полилога в «Большом времени» культуры, незамкнутости Автора в своем хронотопе возможно проследить глубинную логику рождения смыслов. Плотность совпаденийсвидетельство общего поля, как никогда напряженного в русской культуре XIX—XX вв., доказывающего общность проблем и решений, в том числе и образных. Отзывчивость мысли, узнающей родственное и перекликающееся, -также свидетельство того, что культуррефлексивный контекст русской литературы XX—XXI вв. организуется на параметрах динамического синтеза.

Авторский мир Ф. М. Достоевского рассмотрен нами в работе как динамичный и подвижный центр культуррефлексивного контекста, аккумулирующий духовно-эстетические интенции предшественников и смыслопорож-дающий источник художественных открытий последующих эпох. Контекст.

Достоевского выстраивает закономерный сюжет структурирования и осмысления «русской идеи», особенно в последние два десятилетия его творческой жизни. Активное присутствие в рефлексиях Достоевского и в его художественном мире контекстов А. Пушкина, П. Чаадаева и других мыслителей, полемика с современниками, напряженные размышления писателя над судьбами России и человечества, собственный жизнетворческий опыт — позволили ему интуитивно ощутить и проявить новое мышление, новую методологию. И здесь эстетические сдвиги и формирование поэтики художественной модальности оказались неразрывно и органично связанными с ментальной спецификой отечественной культуры.

Рассматривая русскую литературу XIX—XX вв. как культурное самосознание, мы имеем в виду, что она универсальна и репрезентативна и как пограничное явление выражает ментальные ценности всей культуры, отказавшись от статичности риторико-классического дискурса и структурируя новый тип художественной целостности, методология которой связана теперь с особенностями поэтики модальности. Можно предположить, что порождающим принципом поэтики художественной модальности в русской литературе XIX—XX вв. является принцип динамического синтеза, охватывающий ее как целое (несмотря на различия между классическим и неклассическим этапами). В этой ситуации рассмотренная нами категория Автора как автономной личности является центральной, ценностнообразующей. Переживающее сознание Ф. Достоевского выступает не как поле расположенной манифестации дуализированных, бинарных смыслов, между которыми осуществляется экзистенциальный выбор, а как интерферентное пространство синтетического становления промежуточных смыслов. Все противоречия исторической реальности и духовного мира человека организуются на уровне динамического синтеза в позиции Автора. Ничто не отвергнуто, и ничто не может быть окончательно принято как единственная правда и возможность. Авторская точка зрения выражает традицию христианской антропологии, позицию примирения, т. е. культуры, в чем и состоит, как мы полагаем, вклад русской литературы XIX—XX вв. в мировую. Опираясь на методологию, связанную с национально-культурной ментальностью, Достоевский поверх социально-политического целенаправленно выстраивает культуррефлексивный контекст.

Подробно останавливаясь на проблеме утопизма синтеза, мы анализируем религиозно-этическую «программу» Достоевского с опорой на его творчество и приходим к выводу, что необходимо различать внутри культуры ее этническое и национальное, бессознательное и личностное начала. Позиция писателя отражает парадоксальную метафизику христианства, выражает логику динамического синтезирования идеала, объединяющего русских художников до и после Достоевского их принадлежностью к православно-христианской культурной традиции (А.Пушкин, Н. Гоголь, Л. Толстой, А. Чехов, А. Ахматова, Н. Гумилев, М. Осоргин, М. Булгаков, Б. Пастернак, А. Солженицын, Ю. Мамлеев, Т. Зульфикаров, О. Николаева, М. Кучерская и др.). Мы думаем, что дифференциальные отношения личностного и родового начал, их динамический синтез в художественном мире Достоевского подготовили почву для возникновения полифонической структуры его романов, раскрытой М.Бахтиным.

Это синтез, исключающий тоталитарное миросозерцание в любых его проявлениях, поскольку имеет в виду «персоналистичность» в качестве организующего принципа. Мы увидели, что существенным для рыскрытия взаимосвязи культурного самосознания и специфики художественного сознания в русской литературе XIX—XX вв. является полемический диалог Ф. Достоевского и К. Леонтьева, анализируя который можно сделать вывод, что снимая неразрешимость антиномии на пути динамического синтезирования имманентного и трансцендентного, писатель в своем художественном мире следует традиции «христианского гуманизма» и отстаивает возможность «рая на земле» через христианскую любовь к ближнему и доверие к «живой жизни». Существование разрыва между умозрительными «теориями» героев и их экзистенциальным поведением — и его синтетическое снятие типичная черта построения художественного образа у Достоевского. В этом, как мы полагаем, главная черта экзистенциального сознания, сложившегося в русской культуре XIX—XX вв., в отличие от западного безрелигиозного экзистенциального сознания. В отличие от безысходности, отчаяния, восприятия жизни и Бытия как трагического и бессмысленного абсурда, хаоса западного варианта экзистенциального сознания, русское экзистенциальное сознание связано с православно-христианской трактовкой «живой жизни» как истинной любви, которой проникается человеческая личность, с тем, чтобы эту любовь, подобно Иисусу Христу, излить в мир и наполнить его теплым светом и радостью. Средоточием, подвижным центром возможного трансцензу-са имманентного и трансцендентного оказывается человек как незаконченное, духовно-динамичное существо. Имея в виду подобный синтез, дифференциальные отношения имманентного и трансцендентного, эмпирического и метафизического, мы считаем, что термин «духовный» или «христианский реализм», используемый сегодня некоторыми исследователями (М.Дунаев, И. Есаулов, А. Алексеев и др.) не является полностью объяснительным. При освещении историко-литературного процесса и выявлении доминантных особенностей художественного сознания в литературе XIX—XX вв., думается, необходимо иметь в виду, что стремление воплотить действительность с точки зрения вечности не всегда связано у того или иного художника впрямую с религиозной мистикой. Вот почему мы полагаем, что более корректным был бы термин, соединяющий понятия экзистенции, экзистенциального сознания и онтологии. Мы вводим понятие экзистенциально-онтологического реализма, имея в виду, что тернарная модель в русской литературе оказывается сквозной и проявляется не только у А. Пушкина, Н. Гоголя, Ф. Достоевского, Л. Толстого, А. Чехова, но и у И. Тургенева, И. Гончарова, акмеистов, А. Ахматовой, Н. Гумилева, О. Мандельштама, Б. Пастернака, М. Осоргина, М. Булгакова, Г. Газданова, В. Набокова, А. Солженицына, Ю. Мамлеева, Т. Зульфикарова, Л. Петрушевской, В. Высоцкого, И. Бродского и др.

Изучение текстов русской литературы XIX—XX вв. с учетом проблемы Автономного Автора позволило нам осмыслить по-новому структуру смысла, рождающегося как подвижное целое в результате динамического синтеза эстетических, психологических, философских, интуитивно-творческих текстов. Динамически-синтетическая структура виртуального смысла в русской литературе XIX—XX вв. в эпоху художественной модальности осознается нами как процессуальная, учитывающая дифференцированный характер модусов конфликтности, поскольку смысл рождается не как уничтожение или примирение противоположностей, но как их одновременное сосуществование в подвижных рамках процесса дифференциации. Таков характер динамического синтеза литературы и философии, рассматриваемого нами в работе как смыслопорождающий ментальный контекст.

Системы разных языков (литературы и философии) самоорганизуются, ориентируясь на метаописание, акцентируя то, что актуально для метаязыка, транслируя ментальный архетип как в синхронии, так и в диахронии, и делая второстепенным, отсекая, либо выявляя несостоятельность онтологической аксиологии того, что не органично для ментальных предпочтений культурного сознания. Разумеется, дело не в том, что литература и философия XIX—XX вв. предстают только лишь как пучок вариантов одного или нескольких устойчивых архетипов, напротив, в едином тексте (литературы или философии) вычленяются некие субъекты, внутренне ориентированные на диалог друг с другом, не только в этом диалоге преобразующие друг друга, но и преобразующиеся благодаря особой специфике самих этих структур — литературы и философии. Единый текст таким образом внутренне конфликтен, и из этой конфликтности рождается его качественно новая сущностная многоцентрич-ная целостность.

Мы увидели далее, что системообразующий для культурного самосознания характер русской литературы XIX—XX вв., выражающийся в синтетичности ее устремлений и поисков, обусловлен ее «нелитературностью, стремлением к выходу за рамки определенного вида искусства, вообще эстетики. В этом плане мы выявили органическую взаимосвязь жизнестроительного аспекта ментального синтеза и особенностей художественного сознания с его тенденцией к выходу за свои границы. Не только для А. Пушкина, Н. Гоголя, Ф. Достоевского, Л. Толстого, но и для А. Чехова, А. Ахматовой, Н. Гумилева, М. Осоргина, М. Булгакова, Б. Пастернака, А. Солженицына, Ю. Мамлеева и некоторых других российских писателей, творчество которых мы не анализировали в работе, но чьи жизнетворческие интенции структурируют куль-туррефлексивный контекст литературы XIX—XX вв., — русская литература, независимо от того, осознавали они это или нет, была семиотическим пространством решения философских, смысложизненных, религиозно-этических вопросов в образной форме.

Очевидно, что устойчивое тяготение к живописности, пластике, концентрированной словесной образности, свойственное не только для русской литературы XIX, но и XX в., есть проявление общей особенности ментально-сти, национального самосознания, опирающегося на православную концепцию Богочеловека, вочеловечивания Христа и любви Бога к человеку, Бого-явленности Творца через его творение. Но также и языческая витальная энергия и восприятие мира как одухотворенного, природного Бытия как вместилища чудесных сил, животворного начала праздничности Бытия, — факторы, структурирующие общие черты национального идеала восприятия мира, включающего смирение перед живой, конкретно-чувственной жизнью в ее онтологии, опору на единственно верную точку зрения — точку зрения самой жизни, восприятие самой жизни как эстетически осязаемого совершенства, чувственно переживаемого в непосредственном контакте с ней. Эта конкретно-образная установка — не просто особенность национальной эстетики как художественного феномена, но основа православно-христианского экзистенциального мировосприятия, суть которого отлична от пантрагизма западного экзистенциального сознания. Обретение смысла жизни не умозрительно, но через труд христианской любви, «умное делание», что означает нравственно-творческую активность человека, отдающего себе отчет в относительном характере земной реальности и в то же время радостное благоговение перед абсолютным Совершенством вечно текущей жизни. На рефлексивном уровне персоналистического мировоззрения в русской философии XIX—XX вв. и через ее диалог с искусством мы констатируем утверждение синтетического подвижного единства этического и эстетического начал, ранее и одновременно воплощаемого в художественном сознании русской литературы XIX—XX вв.

Тот этико-эстетический идеал, который как данность являл себя в древнерусской иконе и духовности Святой Руси, иначе выражается в иных культурных и духовно-нравственных условиях в литературе XIX—XX вв. — в период кризиса и переоценки всех ценностей, когда вопрос о смысле жизни затрагивается Достоевским. Идея преодоления границы между литературным текстом и жизнью по-разному воплощается и у других русских писателей XIX—XX вв. Вместе с тем Достоевский вслед за А. С. Пушкиным не отказывается от своих творений, подобно Л. Толстому или Н.Гоголю. У Достоевского элементы художественной конструкции оказались способными выразить авторскую концепцию мира как бесконечной динамики и человека как незавершенной структуры. Эта тенденция выводила творения Достоевского за рамки только литературы и превращала художественное целое в концентрат религиозно-философской мысли, в концентрат онтологических смыслов. Преодолевая условности наррации, Достоевский перестраивает повествовательную структуру, обращаясь к диалогу, являющему собой говорящее Бытие — слово о мире становится словом самого мираслово о человеке героя — словом самого человека, устанавливается ситуация дифференциальных, подвижных отношений человека и Бытия.

Мы думаем, что в логике художественного сознания Достоевского, воплощенной в его концепции Бытия и человека как принципиально незавершенных, процессных феноменов, представлен сам механизм универсального существования открытых хроноструктур, организованных и проявляющих себя по принципу динамического синтеза. И в таком ракурсе рассматривая проблему ментальности русской культуры, очевидно, важно увидеть, что само это понятие не имеет ничего общего с идеологией (как-то: «самодержавие, православие, народность»). Поскольку идеология всегда прагматичнее и оперирует статичными символами, готовыми мнениями о том или ином предмете, явлении и т. д. Понятие ментальности скорее соотносимо со способом мышления, точкой зрения, т. е. с некоей системой методологии. Идеология оперирует готовыми, окончательными в своем значении символами и метафорами, а методология порождает живые идеи в способе своего самовыявления, в процессе, во времени. Русская цивилизация — это явление, скорее, не структурное, а процессуальное. Другими словами, ментальный синтез структурируется во времени, которое в исторической системе культуры возникает, становится и развертывается, раскрывая различные связи элементов и смыслов, характер их сцепления, и процесс этот принципиально не может быть окончен, незавершим, пока культура продолжает функционировать. То есть русская ментальность как динамический синтез есть воплощенная динамика: процесс сцепления ее смыслов в созидаемом целом, где каждый из смыслов постижим лишь в своей зависимости от разворачивания предыдущих, в своей функции развертывать последующие смыслы, в своей включенности в порядок движения. Мы полагаем, что время, история в становлении ментальной хроноструктуры есть условие и фактор формои смыслообразующий. При этом мы имеем здесь, очевидно, дело не с причинно-следственным, а с самопорождающим, проявляющим способом самоидентификации в культуре, который наращивает свой модус не путем присоединения чего-то нового, еще не бывшего в нем, а — обнаруживая новое в уже бывшем и разворачиваясь из недр этого бывшегонапример, «проигрывая» одну и ту же ситуацию в разных контекстах или развивая уже высказанную мысль дальше, порой — до видимой противоположности. В этом смысле ментальная диахрония есть постижимая нашим конечным современным сознанием форма экспликации всеобщей, национальной бытийственной синхронии, где ничто не уходит безвозвратно в небытие, все живо и все рядом: прошлое, настоящее и будущее, — где высшие истины и ценности имеют вневременную природу, существуют ныне и присно — и лишь в нашем опыте и сознании являются и действуют как нечто свойственное диахроническому порядку ментального, национально-культурного бытия.

Ментальный синтез, таким образом, может быть адекватно постигнут лишь как диахроническое целое, вектор его движения устремлен через время к синхронии вечных смыслов и ценностей как к цели. При этом ментальный синтез как хроноструктура, будучи объективно телеологичен, есть субъективно свободный динамический контекст, предполагающий возможность открыто волевого творческого акта, т. е. выбора того или иного пути по принципу «вызов» — «ответ».

Далее, на уровне антропологического аспекта ментального синтеза в русской литературе XIX—XX вв. мы установили отношения изоморфизма между концепцией человека в литературе и всей моделью мира, авторской концепцией Бытия, отражающей векторы устремленности культурного самосознания. На уровне авторского мышления дилемма антропоцентризма и тоталитаризма, социального и метафизического в качестве личностных семиотических характеристик героев и их сюжетного поведения снимается, разрешается через медиативные механизмы экзистенциального существования, дифференциальные отношения, динамический трансцензус имманентного и эсхатологического. Экзистенция человека в русской литературе XIX—XX вв. не вписывается в сюжетно-жизненные схемы, сама личность в ее монадном осуществлении внутренне определяет логику духовного самоопределения в направлении суверенизации при условии экзистенциальной сопричастности личности Бытию и на основе православно-этического онтологизма.

Ментальная структура проявляет себя на разных уровнях культурного сознания, транслируется в разных ее формах и подсистемах, определяет экстракультурологические и интракультурологические векторы развития культуры как открытого динамического процесса смыслопорождения. При этом различные виды художественной культуры переводят основные модусы ментальности на свой специфический язык. В общекультурном контексте рассмотренные нами в I главе работы интегративные языки (русская литература и философия) воспринимаются как соприродные в своей динамической целостности и направленности по отношению друг к другу благодаря их корреспондированию с автометаописанием (ментальными ценностями). Такая коммуникативная модель, в свою очередь, обеспечивает целостность саморефлексии и самоидентификации всего комплекса культуры. Аналогичным образом вписываются в общую систему инновационного поля культуры типы структурного синтеза на уровне взаимодействия языков разных искусств внутри культурного поля, несмотря на их органическое несходство на уровне глубинных генетических, морфологических основ. Можно выделить (II глава) следующие уровни структурных взаимодействий — межвидовые (литература и живопись, литература и кино) — межэпохальные (литература и искусство разных эпох). Часто это влияние не внешнее, а внутреннее, глубоко опосредованное, так что результаты этих связей воспринимаются как моменты эволюции своего собственного языка внутри данной системы. Учитывая, что текст может развиваться через взаимодействие с другими текстами, мы сосредоточиваем наше внимание на том виде взаимодействия, цель которого не в передаче, статичной (готовой) информации, а на ситуации, когда целью диалога является структурирование нового смысла. Ю. Лотман называет такие сдвиги «нетривиальными». В результате такой связи рождается полиязычный текст, который в рамках отдельного языка не может быть расшифрован эквивалентно. Этот текст становится больше себя самого, его можно рассматривать как вибрирующий, самовозрастающий. Феномены, исследуемые нами (литература, живопись, кино), могут рассматриваться как полиязычные, хотя традиционно они функционируют и воспринимаются как одноязычные. В каждом из видов искусства что-то преобладает: в литературеслово — выражениев живописи — цвет, линия, визуальный жест — изображениев кино — визуальный динамический ряд, то есть язык зримо воспринимаемых движущихся образов. Вместе с тем нас занимает влияние принципов одного из языков на другой, при существенной разнице их структур, принцип, стимулирующий порождение новых смыслов, не искажающих исходной природы языка, подвергшегося влиянию, а, наоборот, раскрывающий новые его имплицитные возможности. Во всех рассматриваемых нами вариантах сохраняется главное свойство специфики образного сознания русской литературы — ее тяготение к пластике, синтезирование духовного и телесного (фактурного) начал, опосредованное выражение смысла через ощутимо образную форму, нетерпимость к пластической ущербности, идейной односторонности, тенденциозности, тяготение не к аналитической дифференциации, а к собирательному, целостному воплощению образа Бытия. Ментальность в динамической совокупности ее православных и экзистенциальных ориента-ций ищет прежде всего образную, пластическую, а не рационально-логическую формы самовыявления в диахронии русской культуры, что мы и стремимся показать в своем исследовании на уровне разных форм проявления структурного синтеза.

Нейтрализация бинарности оппозиций, разрешение их непримиримости через обращение к экзистенциальному преодолению хронического пантра-гизма в модусе рефлексии экзистенциальной личности относительно «ужасов бытия» (Л.Шестов) — тенденция к созданию «срединной культуры», реализующаяся в русской литературе XIX—XX вв. как противовес инверсионной направленности социально-исторической реальности. Этот процесс органично обусловлен идущими из глубины веков «токами» духовности, складывающимися на путях динамического синтезирования витальных энергий язычества, этически-эстетической мистики исихазма, «народного православия», и претворяется в своеобразии русского экзистенциального сознания. С этой генетикой, как мы убеждаемся, связана его мистериальность, отличающая русскую литературу XIX—XX вв. от западноевропейской и «задающая» дальний вектор ее развития. Здесь никогда не может быть преодолен последний предел Бога, даже когда коллизия «мир и человек» анализируется художником под явным знаком его отсутствия. В отличие от «Сиротливого Запада» М. Мак-Донаха, «Сиротливая Россия» трагически страдает от своего сиротства. Даже «в свете очевидностей», когда кажется, что реальность внешняя и внутренняя уже всецело растворены в энтропии и поглощены «меоном», «мерцающая» этическая интуиция подобно архетипической энергии взрывает умозрительно сконструированные «отступником» стереотипы, приобщая его к откровению Бытия и Бога, делая читателя свидетелем и соучастником чуда духовного преображения. Этого может и не происходить, но в любом случае, отсутствие идеала в той системе отсчета, которая задана русской литературой XIX—XX вв., есть знак его долженствования. Отсюда -«эстетика молчания» и «эстетика зияния», «дегуманизация как отчаяние» и «мужество быть».

Мы убедились в ходе исследования, в русском экзистенциальном сознании важнейшую роль играет его эстетический аспект, определяющий безусловную ценность Бытия, изначальную установку на миро-приятие и благоговение перед жизнью, отношение к Бытию как к Творению Божьему. В таком мироощущении сливаются этическое и эстетическое, они оказываются неразрывными и друг друга обусловливающими. Это связывает в нашей логике как единый динамический контекст такое культурное «событие», как выбор Древней Русью именно византийского варианта христианства («лепота!» -эмоциональная реакция послов князя Владимира на православное богослужение в Константинопольском храме), пушкинский нравственный императив: «Были бы мы живы, — будем когда-нибудь и веселы.» [372- 205], пушкинское же: «Все мгновенно, все пройдет, / что пройдет, то будет мило» [373- 270] с философско-эстетическим подытоживанием трагического «земного пути» у И. Бродского (поэта, на наш взгляд, неразрывно связанного с традицией отечественной культуры): «И пока мне рот не забили глиной, / Из него раздаваться будет лишь благодарность.» [83- 129].

Этико-эстетический тип русской экзистенции определяет спектр многообразия структурного синтеза в русской литературе XIX—XX вв.еков. Поскольку экзистенциальное сознание в русской культуре наиболее полно воплощается именно в эстетически-художественном варианте (недаром русская литература всегда осознавалась в русской философии как источник и стимул философской рефлексии, а сама философия всегда тяготела к внутреннему, интуитивному, сокровенно-мистическому познанию сущего, его скрытых глубин, осознавая, что они могут быть постигнуты исчерпывающе не посредством сведения к логическим понятиям, а только в символе, метафоре, в образе посредством силы воображения «внутренней жизненной подвижности» (А.Лосев), русская литература XIX—XX вв.ека не будучи философией и религией, то есть не совпадая с формами духовной культуры, не просто по-своему (через художественные возможности своего специфического языка) переструктурирует, «переводит» те же смыслы и идеи в свою систему отсчета, а идет иным, творческим путем, обнаруживая новые, сокровенные и глубинные аспекты смысла уже известного на путях открытия неожиданных эстетических интерференций, соединяя пластику выразительности и экспрессию изобразительности, сопрягая визуальный жест и акустический ритм, демонстрируя свою способность к воплощению пластики целостного динамически развивающегося, постоянно усложняющегося образа Бытия.

Мы убеждены, что заявленная нами проблематика и предложенная методология исследования творчески раздвигает рамки современного научного дискурса, способствует формированию контекстного мышления, не замыкающегося в самом себе, а открывающего новые формы опыта и методы познания в пограничных с ним областях ментальности. Таким образом, мы можем констатировать на сегодня актуальность обращения к перспективной идее динамического синтеза в самой методологии научного анализа, стремящегося адекватно схватывать противоречия реальности Бытия и реальности искусства.