Идеология и текст: Социально-герменевтический аспект

Философская традиция, имеющая по крайней мере двадцатипятивековую историю, претерпела немало забвений, воскрешений и потрясений. Каждая историческая эпоха так или иначе оказывается соотнесенной со своей философией. Случается и так, что судьбы мира высекают философию из одной только необходимости таковойслучается и так, что книги вершат судьбами мира. В первом случае говорят о придворной философии. Во втором случае говорят о Философии.

Историю философии не миновала подобная стезя. И потому ее изучение есть искусство постижения истории Философии в истории философии.

Двадцатый век явился для философии эпохой потрясений. Никогда еще мир не был так богат, скорее даже перенасыщен ею. Вероятно этому можно найти немало объяснений: от политических, социо-культурных, экономических до чисто человеческих, экзистенциальных. Думается, однако, не будет ошибочным усмотреть основную причину в том, что никогда еще философия не достигала столь высокого уровня философской рефлексии и напряженности мысли с одной стороны, и столь глобального проникновения во все сферы человеческой деятельности — с другой. Никогда еще философия не достигала такого яркого осознания величайшей ответственности человеческой не только за свое настоящее, но и за настающее, не говоря уже о наставшем. История и будущее впервые обратили свой взгляд на человека, и он увидел в этом взгляде укор: несмотря на многовековые рассуждения о бытии, впервые встает вопрос и о забвении бытия, забвении истоков.

1.2. Век языка.

И, однако же, едва ли не главный вопрос уходящего векавопрос языка. Ни в одной эпохе не проявлялся столь ярко и многозначительно хайдеггеровский тезис о том, что язык есть дом бытия.

Если теологическая экзегетика толковала слово Господне, то уже у Шлейермахера герменевтика заключается в искусстве правильно понимать язык другого человека, в особенности язык письменный. Если у Шлейермахера герменевтика толкует слово человека, то у Хайдеггера герменевтика толкует слово языка. Высказывание Хайдеггера о том, что не мы говорим языком, а скорее язык говорит нами и через нас, выявляет его понимание языка не в качестве продукта человеческой деятельности, а как «средоточие судьбоносных связей. Герменевтика при этом из истолкования превращается в само 'свершение бытия'.

В свою очередь Рикёр выступает против такого гипостазирования языка. В своем исследовании он отходит от непосредственного постижения бытия и ставит своей задачей проанализировать гуманитарные науки, каждую на своем поле деятельности. Главное же в позиции Рикёра не столько выделение структуры языка, сколько методы противодействия ему.

1 Клименкова Т. А. Проблема культурно-исторического творчества в феноменологической герменевтике П. Рикёра. — В кн.: Французская философия сегодня. Анализ немарксистских концепций. М., 1989, с. 248.

Однако герменевтикой в том виде, который имеет она сегодня, мы обязаны Гадамеру, который не только проследил ее гумбольдтовские, дильтеевские и соссюровские корни, но и осуществил довольно последовательный и гармоничный синтез предшествующих герменевтических построений. Гадамер оказал и еще одну великую услугу герменевтике: он расширил поле ее деятельности от исключительно текстового до эстетического и к исторического.

Здесь мы не ставим себе задачу сколь-либо методического изложения истории герменевтики, поэтому мы обозначили исключительно моменты, так или иначе связанные с нашим дальнейшим исследованием.

2. Степень разработанности и актуальность проблемы 2.1. Актуальность разговора о постструктурализме и идеологии.

2.1.1 Введение в постструктуралистское видение мира.

Прежде доказательного разговора о тексте и идеологии в тексте, следовало бы привести некоторые примеры, в которых была бы показана либо настоятельность смены парадигмы структуралистской парадигмой постструктуралистской, либо обширность охвата парадигматических перемен на всем фронте человеческого познания XX века, либо же были продемонстрированы те возможные аналогии и мыслительные ходы, которые привели постструктурализм к констатации тезиса «Нет ничего вне текста». С этой целью, а так же желая, чтобы наше — исследование не осталось сугубо специальным, но могло бы дать аналогии и другим отраслям познания, мы приведем несколько примеров и понимательных моделей.

2.1.1.1. Парадигмы на грани 2.1.1.1.1. Текст, субъект и физика В рамках постструктурализма речь о человеке, как о сущем в каком-либо качестве, кроме его бытия в качестве набора текстов или дискурсивных практик, является противоречием в определении. Человек не есть ничто конкретное, так как человека, собственно, нет. Здесь более пристало говорить о духе, или (по аналогии с максвелловским демоном в физике) о нарративном демоне, парящем внутри метанарратива и растворенным им. То, что было человеком, присутствием, стало идеальным текстуальным конструктом. И даже это высказывание требует уточнения: структура, конструкт поддаются определению, выделению, в то время как демон нарратива, бывший субъект, находится повсюду. Он есть поистине та окружность, центр которой везде. И, в этом смысле, максимальная форма его локализации есть контекст. Метанарратив, то есть само бытие, есть таким образом атом, в котором пульсирует, присутствует размытое облако демона. Здесь уместно сказать о том, что смена структуралистской парадигмы постструктуралистской сопровождается (хоть и с опережением) сменой классической парадигмы квантовомеханической в физике.

2.1.1.1.2.

Литература

Приведем и примеры пограничности парадигм в искусстве. В романе Хулио Кортасара «Игра в классики» автор предлагает два способа прочтения книги: в прямом, «классическом» порядке глав, и в порядке, аналогичном прыжкам в игре в классики. В результате перед читателем предстают два разных мира — мир глубокий событийно, онтологически, и мир глубокий ментально, гносеологически. Здесь проявляется, таким образом, попытка уйти от структуры: в рамках единого текста — две структуры, ни одной из которых не следует отдавать предпочтения, ибо каждая из них есть полноправный вариант построения макрокосма. Несмотря на то, что все творчество Кортасара обладает некоторым налетом а-структуральности, размытости, неотчетливости, у него встречаются и произведения, которые еще в большой степени классичны. В этом (и только в этом) смысле можно уподобить творчество Кортасара и Франца Кафки. В романах «Замок» и «Процесс» Кафки, где, с одной стороны, наличествует более или менее отчетливый сюжет, с другой стороны, всё указывает на то, что сюжет есть именно не там, где проходит событийная канва: нереальность происходящего, рассасывающая всякую структурированность событий, и является главным героем повествования. И в этом смысле нельзя сказать, что эти романы о том-то и том-то, ибо сама форма их бытия есть бытие ни о чем.

2.1.1.1.3. Живопись В живописи мы встречаемся с Сальвадором Дали, в чьих картинах мы видим не столько рождение новой символики, сколько разрушение прежней (что можно сказать и о сюрреализме в целом), как в живописи, так и в литературе: здесь можно было бы упомянуть и поэтов обериутов — А. Введенского, Л. Липавского, Д. Хармса и др., и Поля Элюара, Антонена Арто, Анри Бретона, Филиппа Супо, Луи Арагона и др., и Марка Шагала, Рене Магритта, Макса Эрнста и др. .

Вспомним также Пикассо с классическим примером его быка: на двадцати последовательных лаконизациях виден путь от «классического» быка к структуре быка. И однако мы не можем говорить только о структурализме Пикассо — ведь именно он написал «Гернику». В качестве структуралистского аргумента можно было бы сказать, что в «Гернике» Пикассо запечатлел структуру страха. Однако ответом на это мог бы послужить брюлловский «Последний день Помпеи», где так же запечатлена структура страха, однако картина еще очень классична.

2.1.1.1.4. Постмодернизм: часть и целое 2.1.1.1.4.1. Аполлоническая, фаустовская, постмодернистская душа Постмодернизм можно рассматривать также как новое видение соотношения части и целого. Часть не рассматривается более как часть целого. Часть есть вполне самостоятельная сущность. И в этом мы видим аналогию раздвоению личности как все более массовому феномену. Аполлоническая душа не знала части. Ее целостность пришлась как нельзя кстати христианству, синкретизирующему всю, распыленную по всему множеству языческих богов, божественность в едином боге (точнее, в единой Троице). Дьявол для аполлонической души не есть еще инстанция равноправная с Богом. Дьявол понимается лишь как существо неприемлемое для Бога. Однако, уже фаустовская душа видит две равноправные модели: божественную и дьявольскую, из которых еще предстоит выбрать. Но и этот выбор есть всего лишь выбор очередного духовного имиджа, структуры. В постмодернизме же достигается апофеоз фаустовской души. Опасности переопределения подвергается уже не предикат души — аполлоническая, фаустовская — но сама душа. /.

Можно ли назвать душой то, что уже не целостно, то, что вмещает в себя не одну личность? В этом смысле, как гарант целостности человека можно рассматривать наличие у него комплексов, как гарант целостности общества — наличие у него архетипов: в этом же смысле психоанализ как метод устранения комплексов ведет к дезориентации, не-целостности души. Но это дезориентация даже уже не фаустовская. В подтверждение можно привести высказывание «с иного края» психоанализа: «Современный человек не понимает, насколько его 'рационализм' (расстроивший его способность отвечать божественным символам и идеям) отдал его на милость психической 'преисподней'. Он освободил себя от суеверий (как он полагает), но при этом до опасной степени утратил свои духовные ценности. Его моральная и духовная традиция распалась, и теперь он расплачивается за это повсеместное распадение дезориентацией и разобщенностью» .

2.1.1.1.4.2. Иметь или быть Динамика соотношения части и целого затрагивает и проблему бытия-имения. Каким же образом? «Обладание и бытие являются двумя основными способами существования человека» 3. Можно заметить, что понятие обладания инертнее понятия бытия. Что значит быть для человека, бытия рефлексирующего? Социальность человека ввергает его во владение «средним культурным фондом» эпохи, и в этом смысле человеческое бытие есть дитя времени. Не вызывает сомнений цельность аполлонической души, души Ренессанса, когда естественнонаучный аппарат работал с телами,.

Юнг К. Г. Подход к бессознательному. — В кн.: Юнг К. Г. Архетип и символ. М., 1991, с. 85. предметами. Не вызывает сомнений раздвоенность фаустовской души, обреченной на «ученое незнание» об абстрактных флюксиях и никем не виденных электронах. Не вызывает отныне сомнений и квантованная душа постмодернизма, с ее необходимостью быть в соответствии с культурой реальных электронов, реальной бесконечности, виртуальной реальности и проч. Что может чувствовать душа бытия, осознающего свою составленность из пустоты? Знание всегда являлось источником несчастья. Однако никогда или почти никогда доселе не предоставлялась человеку возможность узнать слишком многое. И вот представилась: квантовая физика, психоанализ, компьютерная «душа». Человек теряет реальность: она ускользает по зыбким нитям, одна из которых есть соотношение неопределенностей Гейзенберга, другаяфракталы, третья — архетипы и т. д. Сам факт бытия есть уже некий героизм. Самая потерянная фаустовская душа — Ницше — могла бы сказать: «Трудно быть богом». Нам же остается только: «Трудно быть» .

Природа не знает «иметь», человек не знает «быть». Точнее, человек все меньше знает «быть». Быть для человека все больше означает всегда уже что-то иметь: комплекс, страх, архетип, неопределенность. Как ни странно^совокупность демокритовских бытий — атомов — слагается не в «одно большое» бытие, ноимение — человека.

2.1.1.1.5. Расселоеские корни постструктурализма.

Основы дискурсивности человеческого бытия — удобной формы для обработки идеологией — можно найти, как ни странно,.

3 Фромм Э. Иметь или быть? М., 1986, с. 45. еще в неопозитивизме (Рассела, Витгенштейна). Расселовские установки на устранение имен и на бытие мира как совокупности фактов, не вещей, порождает широкие возможности для идеологических спекуляций. В частности, устранение имен: Рассел признавал свою неспособность вообразить язык без именоднако он предложил процедуру, которую можно принять за отмену имен: предельное расширение понятия имени. Имя становится едва различимым образом чего-то общего, родового. Идеология побеждает: отсутствие имени — исчезновение денотации. Последнее, что как-то разделяло мир фактов и артефактов — денотация — было устранено. И второе: человек не есть нечто сущее, но есть совокупность фактов. Атомарное предложение является более последовательным, логичным выражением факта, нежели «имя». «Итак, резюмируя и несколько упрощенно, можно сказать, что в теории Рассела, с 1920;х до 1940;х гг. (хотя и не неизменно, хотя и с уточнениями) рисуется такая картина: мир состоит не из 'вещей', а из 'событий', или 'фактов'- 'события', или 'факты', существуют объективно, поэтому соответствие им делает высказывания (пропозиции) истинными, а несоответствие — ложныминадо стремиться к тому (в научной теории), чтобы представить 'события', или 'факты' в 'минимализованном' виде, как 'кратчайшие отрезки пространства-времени'- наиболее адекватное языковое выражение для 'факта' - не имя, а атомарное предложение (пропозиция). Пример: 'Цезарь' как собственное имя влечет ложное пониманиепредставление о некоей 'сущности' (Рассел решительно против понятия 'сущности'), между тем как анализ — в соответствии с теорией Рассела — должен привести нас к убеждению, что 'Цезарь' есть серия 'порций пространства-времени' - 'Цезарь в данный момент', 'Цезарь — вчера', 'Цезарь, переходящий Рубикон' и т. п» 4.

Теперь, когда человек является только фактом, да и к тому же наиболее адекватно выраженным атомарным предложением, трудно возразить против дискурсивности всего и вся.

2.1.1.1.6. Модальность. Бытие. Текст. Критика.

Что делает из холодной и мертвой системы человечески обитаемый и осмысляемый мир? Сначала понятия необходимости и вероятности (нужно и можно) — потом этика (должно) и т. д. Модальность задает бытие присутствия в мире. Стоит подчеркнуть, что модальность не дается в придачу, но она и есть конституирование бытия. Хайдеггер: «Присутствие не есть нечто наличное, впридачу обладающее еще каким-то умением, но оно первично могущее-бытие. Присутствие есть всегда то, что оно умеет быть и как оно есть своя возможность. По сути могущее-бытие присутствия касается очерченных способов озабочения „миром“, заботы о других и во всем этом и всегда уже умения быть к себе самому, ради себя» 5. Таким образом, сущностное устроение присутствия есть в его понимании и его модальном экзистировании. И хотя вышеизложенное является онтологическим описанием структуры присутствия, оно является важным герменевтическим фактором. Перед тем, как пояснить сказанное, отметим, что мы уже не в первый раз и не единственным способом приходим к повышению онтологического статуса герменевтики. То есть мы приходим не столько к логической корреляции бытия—.

4 Степанов Ю. С. Альтернативный мир, Дискурс, Факт и принцип причинности. — В кн.: Язык и наука XX века. М., 1995, стр. 49. текста, но к их действительной онтологической взаимообусловленности. Чем и как, однако, определяются правила доступа текста и бытия в поле этой обусловленности? Постичь это легче через хайдеггеровский анализ понимания. Понимание, по Хайдеггеру, есть настроенная разомкнутость. Настроенность разумеет собой не только гуссерлевскую интенциональность, но и возможность этой интенциональности. Это значит, что та разомкнутость, каковой является понимание, есть активная открытость (что, наряду с толкованием присутствия как брошенной возможности позволяет говорить об упущенных возможностях здесь-бытия). Последние две формулировки приближают нас к ясному определению взаимообусловленности бытия и текста: текст (мы разумеем здесь идеологические импликации текста), подкидывает пониманию как активной открытости натурализованные символы, мифы в их наивной, то есть денотативной форме, которая в силу своей экономичности и простоты не дает возможность активной открытости упустить их как возможность. Идеология внедряет в открытость осознание сотрудничества, то есть, являясь господином-целью предлагает себя в качестве средства-раба. Полагая вопросы в форме ответов идеология смещает (суживает) проблемное поле текста. В этом смысле интерпретирующий воспринимает «всегда не то»: критик видит слишком много, читатель слишком мало. Критик реставрирует дотекстуальную работу, читатель посттекстуальную.

Все высказанные выше предположения и аналогии следует понимать исключительно метафорически. Однако, именно с такого.

5 Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ас1 Ма^тет, 1997, с. 143. предварения мы хотели бы начать доказательное усмотрение природы текста и идеологии.

2.2. Проблемы, интересные с точки зрения их развития.

Мы не будем останавливаться на структурализме, ибо важнейшие его аспекты легко восстанавливаются как объекты критики постструктурализма, о котором пойдет речь (тем не менее не стоит понимать это так, что структурализм отрицается постструктурализмом: в последнем гораздо чаще проглядывает развитие первого).

Здесь мы перечислим основные направления исследований, которые будут рассмотрены в нашей работе.

Более того, и в рамках постструктурализма, происхождение которого связано с такими именами как М. Фуко, Ж. Деррида, Ю. Кристева, Ж. Бодрийяр, Ф. Лиотар, Р. Барт, Ж. Делез, Ф. Гваттари, Поль де Ман и др., мы в наибольшей степени обратимся к фигурам Жака Деррида как автора тезиса о том, что нет ничего вне текста, и Ролана Барта как автора тезиса о смерти автора и смерти читателя.

Рассматривая мир только через призму его осознания, то есть исключительно как идеологический феномен культуры и, даже более узко, как феномен письменной культуры, постструктуралисты готовы уподобить самосознание личности некоторой сумме текстов в той массе текстов различного характера, которая, по их мнению, и составляет мир культуры. «Поскольку. 'ничего не существует вне текста', то и любой индивид в таком случае неизбежно находится 'внутри текста', то есть в рамках определенного исторического сознания, что якобы и определяет границы 'интерпретативного своеволия' критика. Весь мир в конечном счете воспринимается как бесконечный, безграничный текст» 6.

Работа Барта (переходного характера: от структурализма к постструктурализму) «Мифологии» посвящена развенчиванию современных мифов, принимающих различные формы — мода, реклама, идеология. Развенчиванию другого мифа — фрейдо-эдипового — посвящена работа Ж. Делёза и Ф. Гваттари «Капитализм и шизофрения: Антиэдип». Таким образом, одно из направлений постструктуралистской критики есть критика тех или иных видов идеологии. Второе направление в наибольшей степени представляет Деррида как критик метафизического способа мышления (эта критика названа им деконструкцией). Основные недостатки западноевропейской метафизики деконструкция видит в понимании бытия как присутствия, в мышлении в оппозициях, по преимуществу бинарных (например, означаемое/означающее, тождество/различие и т. п.) и в примате настоящего в «вульгарном» понимании истории.

Разумеется, в той или иной мере, постструктуралисты, как и Хайдеггер и семиотика вообще, касаются и проблем знака и символа. Эта, возможно одна из древнейших проблем человечества, стала ключевой в современной лингвистике и семиотике.

Каким образом будет затронута каждая из перечисленных проблем, мы изложим подробнее в следующем разделе. Остается только добавить, что данная работа будет также касаться герменевтики Рикёра, феноменологии Гуссерля и онтологии.

6 Современное зарубежное литературоведение. Страны западной Европы и США. Концепции, школы, термины. М.: Интрада,.

Хайдеггера.

2.3. Цели и методология исследования.

2.3.1. Основные цели.

Следует заранее оговориться, что основное желание диссертанта — провести по возможности объективное исследование, ни в коем случае не выделяя какую-то превалирующую точку зрения. Таким образом, постструктурализм или деконструкция будет рассмотрена только как одна из / возможных точек зрения, без симпатии или иного рода предвзятости.

Разговор о постструктурализме будет происходить в контексте онтологии Хайдеггера и феноменологии Гуссерля. Изучая вопрос о том, каким образом связаны вопросы о тексте, бытии и сознании, мы попытаемся в качестве первой из основных целей работы:

— выявить истоки и соответствия ключевых понятий постструктурализма в феноменологии и онтологии, то есть обнаружить некоторую методологическую общность этих трех философских направлений.

Основными объектами, исследуемыми в данной работе будут символ, текст и идеология. Таким образом, мы можем сформулировать вторую из основных иелей работы:

— исследовать вопрос о связи символа, текста, идеологии и сознания.

Исследуя природу идеологии, текста и символа, мы хотели бы, и это является третьей из основных целей работы:

— прояснить механизм имплицирования идеологии в тексте.

1996, с. 110.

Возможно, наиважнейшей целью данного исследования является четвертая из основных целей работы:

— установить возможность устранения идеологии в тексте. V" «.

В плане практической применимости, в связи с тем, что в данной работе одними из изучаемых объектов будут онтология понимания Хайдеггера и феномен интертекстуальности, мы бы также хотели, в качестве пятой из основных целей работы:

— привести примеры герменевтического исследования в смысле онтологии понимания и в смысле феномена интертекстуальности на примере конкретных текстов.

2.3.2. Второстепенные цели, план и методология исследования Поскольку одной из основных целей данной работы является вопрос об идеологических имликациях текста, то мы можем сформулировать первую из второстепенных целей работы:

— найти в тексте единицы, ответственные за идеологические ' импликации.

Чтобы начать разговор о тексте и чтобы наше исследование было доказательным, мы посчитали необходимым рассмотреть вопрос о соотношении онтологической и гносеологической причинностей, что дало нам возможность говорить об онтологической и гносеологической семиотике, благодаря чему мы произвели предварительное рассмотрение генеалогии символа. Исследование символа привели нас к предварительному ' рассмотрению соотношения символа и сознания. В связи с этим вопросом, мы рассматривали параллельно проблемы текстуальной рефлексии (используя оппозицию денотация/коннотация, определения которых будут даны в первом параграфе первой главы) и проблемы идеологии и текста.

Несмотря на исследование, проводимое в терминах постмодернизма, мы, тем не менее, использовали и некоторые положения герменевтики Рикера, пытаясь таким образом, удержаться в границах Объективности, ] а также пытаясь произвести некий синтез подобных подходов.

Исследования текста и идеологии позволили нам приблизиться ко второй из второстепенных целей работы:

— свести разговор о тексте и произведении к разговору о символе и знаке.

Вторая цель предопределила также и остальные цели. И, тогда, третья из второстепенных иелей работы:

— исследовать вопрос о соотношении мира и знакачетвертая из второстепенных иелей работы:

— исследовать вопрос о соотношении знака и символапятая из второстепенных иелей работы:

— исследовать вопрос о соотношении символа и тексташестая из второстепенных иелей работы:

— исследовать вопрос о соотношении текста и идеологии;

2.3.3. Новизна работы 2.3.3.1. Теоретическая новизна В данной работе получен ряд теоретических разработок, относящихся к проблемам соотношений знака, символа, текста, сознания и идеологии. В частности, для некоторых понятий постструктурализма были выявлены соответствующие понятия онтологии Хайдеггера и феноменологии Гуссерля. Таким образом, данная работа открывает методичное построение онтологических и феноменологических оснований постструктурализма, в соответствии с интенцией Ж. Деррида не ¡-разрушить) традицию метафизики, но пересмотреть ее, де-кон-струировать.

В процессе рассмотрения знака и символа выработана и применена обобщенная для онтологии Хайдеггера, феноменологии Гуссерля и постструктурализма методология исследования текста.

В данной работе доказательно получена идеологичность всякого взаимодействия с текстом, то есть была установлена аподиктическая неустранимость идеологии.

В работе также выявлена одна из характеристик символа, ответственная за идеологические импликации текста.

Данная работа может также рассматриваться как успешное применение «тактики» герменевтического круга: понимание текста было сведено к пониманию символа, а затем, пониманием природы символа было конституировано понимание природы текста.

В данной работе исследование знака, символа и идеологии было проведено последовательно и методично, после тщательного анализа оснований рассужденияприрода одних феноменов рассматривалась в контексте других, поэтому логичность полученных результатов может критиковаться только с точки зрения критики оснований.

2.3.3.2. Практическая значимость.

Практическая значимость данной работы состоит в применении:

— деконструкции к декартовскому тезису «Cogito ergo sum» ;

— онтологии понимания и герменевтического круга к тексту;

— теории интертекстуальности к тексту.

Выводы, полученные в данной работе указаны в Заключении.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.