Иритчевое начало в романтических сказках В. М. Гаршина

Создается впечатление, что, каждая сказка Всеволода Михайловича Гаршина (1855—1888) создается с новым подходом, ранее им самим не востребованным. Название «Сказка о жабе и розе» указывает одновременно и на жанр произведения, и на основных героев. Впрочем, на самом деле заглавие скорее вводит читателя в заблуждение, чем дает ответы на вопросы, поднимаемые в содержании произведения. Па самом деле это история безнадежно больного, умирающего мальчика и его сестры, которая изо всех сил старается скрасить последние мгновения жизни брата. Это произведение о сострадании, скорби, тайне смерти, т. е. обо всем том, что по определению должно быть чуждо ребенку. Вынеси автор в заглавие нечто вроде «Умирающий мальчик» или «Горе сестры», или еще что-то в этом роде декларативно безвкусное, и оставь прежним сам текст, произведение категорически изменило бы свою внутреннюю форму, утратило собственно поэтический смысл, ассоциативную многоплановость, эмоциональную многоцветность. Конечно, каждый укажет на сходство тональности произведения Гаршина и ряда сказок-историй Андерсена, например «Оле-Лукойе». В загадочной сказке В. М. Гаршина пересекаются как бы несколько взглядов на один и тот же предмет: розу. Мальчик ждет, когда же она расцветет, это ожидание скрашивает его последние дни, сестрица тоже ждет этого, и именно она прогоняет отвратительную жабу, готовую слопать цветок.

Но прекрасная роза срезана, ее новая жизнь (жизнь после смерти?) — стоять в вазе и запомниться переступающему порог жизни и смерти ребенку, осчастливленному этим последним видением красоты, должна бы этим и завершиться, однако писатель иначе итожит произведение: роза продолжает свою новую жизнь, оказавшись в книге сестры, она напоминает ей о маленьком браге и о том мгновении радости, которое подарено ему розой.

Конфликт красоты и безобразия, добра и зла разрешается также нетрадиционно. Автор утверждает, что и в смерти, в самом ее акте — залог бессмертия или забвения. Роза приносится в жертву, и это делает се еще прекраснее и дарует ей бессмертие в памяти человеческой: так весьма своеобразно трансформируется серьезная религиозно-философская проблема в романтической сказке для детей.

А вот сюжетной основой «Лягушки-путешественницы» (на это обратили внимание уже первые читатели сказки) служит 16-й рассказ древнеиндийской «Панчатантры» — своеобразного учебника, призванного учить человека разумному поведению. Правда, в истории-прообразе главной героиней является водоплавающая черепаха, а ее спутниками — два гуся, все герои наделены именами, и сама ситуация путешествия имеет совершенно иную мотивацию: черепаха не хочет остаться умирать в пруду, грозящем высохнуть, а гуси снимаются с места потому, что кончилась пища. Гаршинской лягушке смерть не грозит. Одним словом, В. М. Гаршин берет за основу только один фрагмент: гуси несут на палке черепаху, она, не удержавшись от «реплики», падает, и «люди, любившие черепашье мясо, сразу разрезали ее на куски острыми ножами». Внутренний смысл, мораль этой притчи резко отличается от того, что создано русским писателем.

В романтической сказке В. М. Гаршина конфликт лежит в противопоставлении высокой мечты и пошлой самовлюбленности, мешающей одним оторваться от земли, а другим, даже оторвавшись от болота, употребить изобретательность своего ума на перелет на… другое болото. В судьбе лягушки нет ничего драматичного или даже трагического (как в судьбе черепахи). Гениальные изобретения служат пошлой жизни. Чванливость, самовлюбленность, ячество — несчастье человека, но автор нс негодует, он уверяет, что черты эти истребляемы смехом, иронией, а отнюдь не строгим порицанием, морализаторством.

«Сказание о гордом Аггее» парафразирует ветхозаветную книгу с важными уроками, которые читатель извлечет, прочитав эту историю. А вот «Attalea princeps» — совершенно о другом. Пальма с экзотическим названием тоскует о свободе (и родине?). В оранжерее под стеклянным куполом ей тягостно. Наступит время, и она разобьет этот ненавистный свод и замерзнет под снегом, и не она одна. Многосмысленность гаршинской сказки будет парафразирована в произведениях Н. П. Вагнера. Однако можно говорить и о том, что многие идеи, воплощенные Гаршиным и Вагнером в их произведениях, — счастливые уроки, полученные ими от Андерсена, с одной стороны, а с другой стороны, подсказанные самой русской жизнью. Их афористичность, образно-эмоциональная напряженность необходимы для воспитания души: они учат понимать самих себя и мир вокруг.