Генез тревоги и депрессивности

Несмотря на большое число экспериментальных, эмпирических и теоретических исследований состояния тревоги (anxiety), концептуальная разработка этого понятия в современной психологической литературе до сих пор остается недостаточной (Имедадзе, 1966; Beck, Emery 1985; Levitt, 1971; Lingren, 1956; Sarason, 1972; Spielberger, 1971).

Многогранность и семантическая неопределенность термина «тревога» в психологических исследованиях является следствием использования его в различных значениях. Это и гипотетическая «промежуточная переменная» (Hull С., 1945), и временное психическое состояние, возникшее под воздействием стрессовых факторов (Дельдаго, 1971; Лазарус, 1971; Ханин, 1978; Basselman, 1964; Mowrer, 1940; Spielberger, 1971), и фрустрация социальных потребностей (Имедадзе, 1966; Lingren, 1956; May, 1979), и свойство личности (Белоус, 1968; Мерлин, 1971; Ротенберг, 1982), которые даются через описание внешних (Мерлин, 1971; Ханин, 1978) и внутренних характеристик с помощью родственных понятий (Левитов, 1969; Мерлин, 1971; Суворова, 1975; Ханин, 1978; Rycroft, 1978). Кроме того, ситуация осложняется еще и тем, что в прикладных исследованиях для описания состояния тревоги используется много разнообразных терминов.

По справедливому замечанию Спилбергера, при всем смысловом различии термина «тревога» исследователи используют его чаще всего в двух основных значениях, которые взаимосвязаны, но относятся к совершенно разным понятиям (Суворова, 1975). Речь идет о смешении в одном термине двух пониманий тревоги: как психического состояния и как свойства личности (тревожности).

В первом случае термин «тревога» используется для описания неприятного эмоционального состояния, которое характеризуется субъективными ощущениями напряжения, ожидания неблагополучного развития событий. Возникает это состояние в ситуации неопределенной опасности, угрозы (ожидание негативной оценки или агрессивной реакции, восприятия отрицательного к себе отношения).

Во втором случае тревожность как черта, свойство личности характеризуется устойчивой склонностью индивида воспринимать угрозу своему «Я» в различных ситуациях и реагировать на них усилением состояния тревоги.

Однако разнообразие теоретических подходов и терминологическая неоднородность в использовании понятий не исключают, на наш взгляд, возможность разработки единой концептуальной схемы анализа различных аспектов проявления тревоги на основе ее функционального назначения.

Вопрос о психологических функциях тревоги часто затрагивается попутно с обсуждением таких традиционных проблем, как генетические корни тревоги, условия и ситуации ее возникновения, влияния тревоги на деятельность и т. д. Однако отдельно этот вопрос в психологической литературе, как правило, не рассматривается. Нам представляется, что именно функциональный подход, «исследование явления с точки зрения не только того, какие они есть, сколько того, что они делают» [Claparede, 1928, с. 125], может способствовать разработке новых представлений об этом неоднозначно объясняемом объекте психологического анализа.

Исходная функциональная характеристика тревоги выделяется в большинстве направлений интерпретации этого состояния. Речь идет об утверждении, что состояние тревоги предвосхищает тот или иной вид опасности, предсказывает нечто неприятное, угрожающее и сигнализирует об этом индивиду.

Следует подчеркнуть, что различение состояний, вызываемых определенной и неопределенной угрозой, оправдано даже на уровне процессов, регулирующих поведение животных. Существует очевидная биологическая целесообразность в том, чтобы животное, лишившись привычной защиты, которую ему обеспечивают нора, стадо или способность к полету, либо оказавшись на неизвестной территории, относилось к миру с недоверием, даже если кругом ничто особой опасности не предвещает. Отсюда следует, что тревога, влияющая на данное отношение, не является беспредметной в буквальном смысле; ее предмет — окружающий мир или, скорее, некоторая его часть: открытое поле, лес и т. д. [Вилюнас, 1983].

Приспособительное значение тревоги не было бы полным, если бы она, сигнализируя о неопределенной опасности, вместе с тем не побуждала к активному поиску ее источников, проявляющемуся в «сканировании» наличной ситуации, чтобы определить угрожающий предмет.

На функцию поиска и обнаружения источников угрозы указывают ряд авторов [Кемпинский, 1975]. При этом справедливо отмечается, что тревога не только представляется как внутренняя призма, преломляющая воздействие извне, но и как поиск скрытой опасности, где тревога имеет подтверждение во внешних событиях, не только преломляя, но и притягивания беды [Петровский, 1975, с. 35]. Она «представляет собой активное состояние целенаправленного поиска, ориентированного вовне» [Ротенберг, 1982, с. 51], и «человек ищет угрожающую ситуацию… Соприкосновение с опасностью разряжает дремлющее в человеке беспокойство» [Кемпинский, 1975, с. 130].

Отвлечение внимания на поиск угрозы может влиять на характер осуществляемой деятельности. Именно активно-поисковая направленность тревоги, характеризующаяся с содержательной стороны фиксацией внимания на «стрессовых элементах» среды, а с динамической — длительностью и устойчивостью, может быть положена в основу «беспорядочного поведения» или дезорганизующего влияния тревоги на деятельность, которое известно как характерная ее особенность [Spence, Farber, McFaun, 1956; Taylor J. 1956]. Осуществляемое тревогой побуждение к поиску опасности имеет, по-видимому, непосредственное отношение и к патопсихологическим нарушениям, при которых наблюдаются постоянный поиск источника опасности и нахождение угрозы в других людях (бред ущерба), в собственном теле (ипохондрия), в результате собственных действий (психастения) и др. Это наиболее яркие примеры неадекватной фиксации на мотиве поиска источника тревоги, обусловливающей неэффективность поведения.

Активность, проявляющаяся в поисковой деятельности навстречу угрожающему объекту, есть путь уменьшения тревоги — условного преодоления опасности. К. Гольдштейн отмечал, что «свобода здорового индивида означает фактически то, что он может выбрать между альтернативами, добиться новых возможностей для преодоления трудностей в окружающей среде» [Goldstein, 1939].

Пассивная позиция угрожающей ситуации часто подвергается деформации под влиянием состояния тревоги, в то время как активная позиция уменьшает чувство опасности. Так, в пассивной позиции действует, по выражению Кемпинского, «механизм заколдованного круга» [Кемпинский, 1975], когда страх, появившийся в результате угрожающей опасности, гиперболизирует эту угрозу, что в свою очередь увеличивает чувство страха.

Следующей важной функцией тревоги является, по нашему мнению, функция оценки сложившейся ситуации. При этом первостепенное значение имеет то, какой субъективный смысл ей придается. На эту особенность указывает Н. И. Наенко: «…психологическая специфика состояния напряженности… зависит не от внешних воздействий, хотя они и должны быть сильными для человека, но от личностного смысла цели деятельности, оценки деятельности, оценки ситуации, в которой он находится» [Наенко, 1976, с. 23].

Процессы, лежащие в основе анализа значимости ситуации и отношения к ней, имеют сходный характер: они включают не только относительно простые перцептивные функции, но и процессы памяти, способность к абстрактному мышлению, актуализацию прошлого опыта человека, его умений и т. д. Оценка ситуации приводит к инициации («запуску») приспособительных действий, защитных механизмов и других форм адаптивной активности, имеющей своей целью устранение источника потенциальной опасности.

Традиционно выделяются три формы поведенческих реакций на опасную ситуацию: бегство, агрессия, ступор [Лазарус, 1970]. Каждая из них по-своему модифицирует направленность поведения субъекта: бегство через устранение самой возможности столкновения с угрожающим объектом; агрессия — через уничтожение источника опасности; ступор — через полное свертывание какой-либо активности.

Следует подчеркнуть, что отрицательно окрашенные эмоциональные переживания тревоги возникают тогда, когда индивид оценивает ситуацию как опасную и не располагает готовыми и достаточно надежными, на его взгляд, способами ее разрешения [Рейковский, 1979].

Следует отметить также, что тревога обычно ослабевает, когда человек оказывается перед лицом опасности. Характер возникающих при этом эмоциональных переживаний будет зависеть от оценки человеком собственных возможностей по преодолению возникших затруднений: если он считает, что объект не слишком опасен и он способен преодолеть данное препятствие, переживания тревоги исчезают. Если же опасность воспринимается как достаточно серьезная, то возникают чувство страха или другие отрицательно окрашенные эмоциональные состояния. Человек предпринимает при этом либо активные действия (агрессия, бегство), либо у него развивается пассивно-оборонительная реакция (ступор).

Таким образом, на основании функционального подхода к изучению тревоги можно определить это состояние как результат сложного процесса, включающего когнитивные, аффективные и поведенческие реакции на уровне целостной личности. Этот процесс развертывается в ситуации, субъективно оцениваемой как потенциально опасная. Тревога ориентирована на поиск источника опасности и оценку имеющихся средств для ее преодоления.

В общих чертах функции и процесс развития состояния и тревоги, и депрессии в психической деятельности можно представить в виде схемы.

Возникновение состояния тревоги является как бы «запусковым моментом» для дальнейшего развития активности по его преодолению. Индивид, находящийся в состоянии тревоги, сигнализирующий о возможной опасности, не знает характера угрозы. Это незнание ситуации, невозможность локализации источника опасности способствуют появлению у человека внутреннего напряжения, предчувствия несчастья и беды. Переживаемый эмоциональный дискомфорт направляет его на поиск источника потенциальной опасности и контакт с ней; формируется активность, нацеленная на возможность благополучного разрешения ситуации и снятие реальной угрозы. При «приближении момента» появления объекта угрозы состояние тревоги усиливается, причем в результате большого эмоционального напряжения «время и пространство в этом периоде удлиняются» [Кемпинский, 1975, с. 132].

При встрече субъекта с угрожающим объектом возникает вопрос: опасен объект или нет? Ответ на этот вопрос осуществляется мерой «совместимости» данного объекта с оценками возможностей субъекта. Если в процессе анализа ситуация интерпретируется субъектом как безопасная, то бывший сигнал угрозы или опасности, вызвавший у индивида тревогу и беспокойство, утрачивает свою сигнальную функцию и опасение устраняется. В том случае, когда субъект оценивает ситуацию как действительно опасную и она в целом (или ее отдельные элементы) в силу внутренних (личностных) причин становится значимой, из имеющихся у субъекта возможных средств выбирается наиболее оптимальный вариант выхода из опасной ситуации [Астапов, 1999].

Оценка субъективных возможностей преодоления потенциально опасной ситуации может являться, с одной стороны, следствием генетического диатеза, генетические исследования показывают, что фенотипические различия между тревогой и депрессией, несмотря на общий базис, связаны с влиянием факторов окружающей среды. Поэтому можно предположить, что тревога и депрессивные проявления представляют собой крайние варианты негативной эмоциональности [Е1еу, Plomin, 1947]. Это связано с темпераментом и личностью индивида, которая характеризуется негативной эмоциональностью, чрезмерной возбудимостью и реакцией на стрессовые раздражения.

С другой стороны, психогенные факторы способствуют возникновению тревожности у ребенка и могут в дальнейшем служить основанием для возникновения депрессивных расстройств.

• 1. У тревожных детей часто присутствует необычная конституциональная чувствительность, облегчающая выработку у них условных рефлексов на раздражители, вызывающие отрицательную реакцию. Им требуется больше времени, чтобы успокоиться, а это может приводить к генерализации и накоплению избыточной тревоги.
• 2. Ребенок может быть тревожным из-за болезни, несчастного случая или утраты, перенесенной им в раннем детстве и связанной с болью и дискомфортом. Травматический эффект госпитализации вызывает у таких детей чувство, что они находятся в опасности. Травматическая природа определенных изменений в жизни: разлука с друзьями и попадание в новую ситуацию, также может оказать сильное негативное воздействие на адаптацию ребенка [Cassano, Musetti, Perugi, 1983].
• 3. Очень часто на сверхтревожных детей моделирующее воздействие оказывают сверхтревожные и опекающие родители, которые повышают чувствительность ребенка. Нередко чрезмерная опека родителей приводит к недостаточной вере ребенка в свои силы, чем закрепляют у него чувство собственной неполноценности [Nutt, Ballenger, 2003].
• 4. Повторяющееся чувство неудачи, проистекающее из плохих навыков научения, может приводить к развитию тревоги и уходу от угрожающих ситуаций. Другие дети могут адекватно справляться с ситуациями, но чрезмерно критически относиться к себе, испытывать сильную тревогу по поводу того, что в случае неудачи утратят любовь и уважение родителей и педагогов.

Когнитивная составляющая играет основную роль в оценке степени угрозы и мобилизации эмоциональных, мотивационных и поведенческих личностных ресурсов. Систематические ошибки в процессе отработки информации, дихотомическое мышление, постоянный скрининг стимулов, представляющих угрозу, являются, по-видимому, главным дискриминирующим фактором [Beck, Emery, Greenberg, 1985].

Под влиянием тревожного аффекта нередко наблюдается дезорганизация когнитивной сферы, которая проявляется в виде интеллектуально-мнестической недостаточности [Соловьева, 2002].

Все перечисленные особенности проявления тревоги приводят к нарушению регуляции механизмов адаптации.

Если субъект считает, что ситуация является препятствием для удовлетворения потребностей, скорее всего возникает тенденция к гневу и нападению (агрессия). Если же опасность в субъективном плане кажется большей по сравнению с имеющимися средствами по ее преодолению, то преобладает тенденция к переживаниям страха и выходу из опасной ситуации. Наконец, если агрессия и бегство субъективно оцениваются как невозможные, возникает состояние тоски, апатии. Человек отказывается от действий (ступор).

Таким образом, во всех описанных случаях происходит трансформация состояния тревоги в другие эмоциональные состояния, имеющие отрицательную модальность: страх, паника, отрицательные переживания, состояние напряженности, подавленности, моторная заторможенность, временное состояние депрессивности.

Следует отметить, что в описанном ряду существуют и так называемые кризисные ситуации. Кризисная ситуация может быть определена как невозможная, то есть в такой ситуации субъект сталкивается с серьезными препятствиями в реализации своих мотивов, стремлений, ценностей. Такую ситуацию нельзя разрешить через предметно-практическую и познавательную деятельность. Выход из нее возможен только через «переживание» [Василюк, 1984], понимаемое как особая форма внутренней деятельности по перестройке субъективного отношения к происходящему благодаря переоценке личностных позиций, переосмыслению жизненных целей и др. Это чрезвычайно сложная форма «внутренней работы», которая может быть осуществлена только самим человеком, переживающим кризис, и часто может приводить к развитию депрессивного синдрома [Астапов, 1999].

Большое значение кризисных жизненных событий — особенно, хотя и не только, стрессовых событий в социальной сфере — признается во всех современных моделях генеза депрессии. То, что количество стрессовых жизненных событий значительно увеличивается непосредственно перед началом депрессивного расстройства, доказывают данные ретроспективных и перспективных исследований; эмпирически эта связь убедительно подтверждается как на основе данных самоотчетов, так и на основе объективных индикаторов стресса (Allred, 1989; Paykel, Cooper, 1992; Dohrenwend, Shront, Link, Skodol, 1995).

В последнее время наряду с влиянием острых стрессоров в общую структуру условий возникновения часто попадает и потенциальное влияние хронических психосоциальных стрессоров — повседневных долговременных перегрузок. Особое внимание при этом уделяется семейным и супружеским отношениям лиц, страдающих депрессией; то, что эти отношения часто носят дисфункциональный — напряженноконфликтный — характер, подтверждается многочисленными эмпирическими данными.

Существует достаточно много моделей депрессии, которые учитывают, что неблагоприятные жизненные события и обстоятельства в детском возрасте могут создать диспозицию к возникновению депрессий в зрелом возрасте. В центре внимания этих подходов находятся прежде всего потери или депривации в семейной среде; в последнее время особо обращают на себя внимание теоретические перекрестные связи с концепциями, восходящими к исследованиям привязанности [Harrington, 1993].

В отечественной патопсихологии депрессия определяется как аффективный синдром, в основе которого лежит сниженное — угнетенное, тоскливое, тревожное, боязливое или безразличное — настроение. Классический депрессивный синдром определяется тоской, выступающей в сочетании с идеомоторной и моторной заторможенностью, снижением витального тонуса, идеями неполноценности и самоуничтожения, разнообразными соматогенными расстройствами.

У детей и подростков депрессия крайне редко соответствует классическим описаниям, выступая в диспропорциональной, атипичной и часто «маскированной» форме, скрытая за фасадом детских капризов, соматическтих, поведенческих, неврозоподобных и временных интеллектуальных нарушений. По-нашему мнению, в данном случае, скорее нужно говорить о депрессивности, как временном психическом состоянии. По мнению некоторых исследователей [Regier, Narrow, 1998], средний возраст развития депрессивного синдрома — 23,2 года.

Beck at al. [Beck, Emery, Greenberg, 1985] предложили когнитивную модель анализа тревожных и депрессивных нарушений. Центральным в их теории является система избирательной организации и кодирования поступающей из окружающей среды информации. Эта избирательная обработка может вызвать искажение информации. При состоянии тревоги искажения когнитивного процесса вызывают мысли об угрозе и опасности, а при депрессии — о потере и неудаче [Alloy, Kelly, Mineka, 1990; Beck, Emery, Greenberg, 1985].

Альтернативный когнитивно-поведенческий взгляд на связь тревоги и депрессии заключается в идее «беспомощности — безнадежности» [Alloy, Kelly, Mineka, 1990].

Этот подход предполагает, что для тревоги и тревожных расстройств характерно состояние выраженной беспомощности. Индивиды, страдающие этими расстройствами, ожидают того, что могут оказаться беспомощными в ситуации, считающейся для них опасной, но с надеждой на ее разрешение.

В критических ситуациях, если индивид убежден в своей беспомощности, она превращается в безнадежность и наступает депрессия.

В заключение следует выделить некоторые эмпирические данные, которые содержат информацию о возможных условиях депрессивного развития.

Между симптомами тревоги и депрессии существуют отношения последовательности.

Bowlby (1981) описал двухфазную реакцию на разделение и утрату, при которой первой фазой оказывается фаза ожиатации и тревоги, за которой следует фаза отчаяния и депрессии. По мнению некоторых исследователей, на протяжении жизни индивиды чаще переживают сначала тревожное, а затем — депрессивное расстройство [Alloy, Kelly, Mineka, 1990; Wolpe, 1990; Мосолов, 2007].