Внутренние силы человека и цель его жизни

Достижение этической свободы зависит от внутренней силы человека. В русском народе, по оценке Достоевского, эти силы весьма могущественны. Волей к жизни человека определяется его физическая сила, которая движет человеком до тех пор, пока он ищет идею и приводит ее в исполнение. Связанная с нравственной идеей, она становится нравственной силой. Сама по себе идея или цель не имеет какой либо силы, но она (цель) должна существовать, иначе изначально могучая сила, не найдя выхода, будет оставаться в движении и без стремлений и жажды цели она постепенно угаснет, как в случае со Ставрогиным. Характер Ставрогина при великой прочности его силы не способен к нравственному порыву, поскольку ему чуждо стремление к совершенству. Воля к жизни в нем почти угасла, осталась лишь физическая сила. Поэтому он может в общении с Кирилловым и Шаговым экспериментировать в одно и то же время с прямо противоположными целями. Но у них, в отличие от Ставрогина велико стремление к истине, и они захвачены каждый своей идеей.

Хотя рассудком и можно придумывать идеи, но только чувство и воля могут сделать идею страшной силой и пробудить горячую жажду осуществления собственного идеала. Высшая же идея, способная дать постоянное удовлетворение жизненной воле — это нравственная или религиозная идея, причем первая есть часть второй. Но при этом необходимо стремление только к одной идее, одному убеждению, так как при их множестве воля к жизни не получает направленности /29/. Воздействие идеи на силу настолько велико, что даже ложная идея придает ей активность. Но с течением времени, когда выявляется, что идея ложна, неосуществима, неудовлетворительна, сила воли оказывается подорванной, начинаются новые тревоги и поиски, и, если не найдется идея, которая удовлетворила бы волю, силы гибнут и воля гаснет.

По Достоевскому, воля к жизни дана человеку от рождения, следовательно, она в состоянии сама выбрать путь, идеи только актуализируют и направляют ее побуждения. Воля к жизни принимает соответствующую цель или идею всегда только как повод, как исходный пункт. Сама цель для нее не важна; среди идей она выбирает те, которые соответствуют избранному ею направлению. Чем более сильна воля к жизни, тем более она наполнена Богом. Им определяется духовная жажда, от него исходит сила, которая может дать цель и направление сильнейшим устремлениям жизненной воли всех. «Да уж одно ношение жажды духовного просвещения есть уже духовное просвещение» /30/.

Достоевский изобразил в образе Дмитрия Карамазова и многих других эту жаждущую нравственного бытия волю. Их сжигало чувство унижения и позора, в которые они погрузились, но они, тем не менее, горячо любили жизнь и жаждали минуты, которая помогла бы им подняться до великого освобождающего нравственного поступка. Достоевский признавал духовную жажду ведущим моментом человеческой истории. Есть «сила неутолимого желания дойти до конца и в то же время конец отрицающая… «начало нравственное», как называют его философы. «Искание бога, как называю я всего проще», — говорит Шагов в «Бесах» /31/.

Для всех людей — безразлично, пробуждена ли их воля к жизни или она застыла в минуты сомнения и раздумий, — имеет значение правило: «Сделайте что можете, и сочтется вам, всегда помните, что вы на хорошей дороге, и постарайтесь с нее не сходить… Не пугайтесь никогда собственного вашего малодушия в достижении любви, даже дурных при этом поступков ваших не пугайтесь очень. Но предрекаю, что в ту даже самую минуту, когда вы будете с ужасом смотреть на то, что, несмотря на ваши усилия, вы не только не продвинулись к цели, но даже как бы от нее удалились… вдруг и достигните цели и узрите ясно над собою чудодейственную силу Господа, вас все время любившего и все время таинственно руководившего» /32/.

Большое значение имеет самопознание. Способность судить самого себя Достоевский считал этически ценным качеством. Люди, уверенные в своей правоте, придерживающиеся добра, никогда не уклонятся от нравственности. Напротив, нравственно неполноценные люди ищут вину за собственные ошибки и прегрешения в других. Характер, твердо придерживающийся нравственного закона, задается вопросом, лучше ли я, чем другие? Такая позиция не должна связываться с презрением к себе. В «Записках из подполья» говорится: «Разве знающий самого себя человек может сколько-нибудь себя уважатъ?» /33/. При презрении к себе человек отчаивается в возможности нравственного обновления.