Кто и как сооружал храмы

В храмостроении Сибири господствовал традиционный позднесредневековый тип строительства «по образцу», не предполагавший работы архитектора и архитектурного чертежа. Так же строились храмы и в других русских регионах, поэтому за отсутствием большого количества сибирских строительных документов будет уместно приводить несибирские параллели.

Строили храмы артели во главе с подмастерьями каменных дел. Артели были связаны с каким-либо городом или монастырем, но по необходимости — при отсутствии работы или наличии более выгодных заказов — свободно перемещались по соседним городами и весям, иногда очень отдаленным. Заказчиками наиболее престижных построек выступали архиереи, богатые купеческие фамилии, в 1700-е—1710-е гг. большую роль сыграл государственный заказ. Основная масса сельских и многие городские храмы строились по решению прихожан, на общие средства или средства богатых купцов, часто выступавших единоличными ктиторами храмов. Для многих это было выражением не столько благочестия, сколько социального престижа, что превращалось порой в самодурство: каргопольский купец Еремка Колупаев говаривал: «Не хочу ходить в Васькину церковь», — и строил свою^[1].

Так как заказчик (особенно высокопоставленный) очень редко имел возможность лично присутствовать на строительной площадке, он передоверял свои функции посредник}' — подрядчику, который в документах может называться «предстателем», «досмотрщиком», «приставом» или фигурировать без специального наименования. «В качестве представителя заказчика на государственном строительстве нередко выступали подмастерья каменных дел, состоявшие на службе» При возведении Успенского собора в Астрахани (1698—1710) подрядчик Дорофей Мякишев, крестьянин стольника князя В. И. Львова (т.е. частновладельческий крестьянин, а не государственный служащий) в подрядной записи уговорился «быть мне у того каменного дела в подмастерьях над мастерами каменными смотреть, чтобы делали добрым мастерством»¹. На строительстве, но заказам частных лиц посредниками могли быть «подрядчики каменных дел», которые переподряжали конкретных исполнителей. Подрядчик обязывался обеспечить, с одной стороны, бесперебойную поставку стройматериалов и выдачу работникам денег и «корма», а с другой — выполнение каменщиками условий подряда Подрядчик занимался, в полном объеме или частично, подбором и наймом строителей разных специальностей и профессионального уровня, подсобных работников, а также изготовлением, закупкой и поставкой на место стройматериалов, осуществляя общую координацию строительного процесса Поскольку с обеих сторон предусматривалась неустойка, посредником мог выступать только обладатель значительного капитала — «разбогатевший каменщик», предприниматель из крестьян, хотя предполагалась и коллективная (повытная) ответственность. Подрядчиками часто были мастера-каменщики; они могли сами участвовать в строительстве, но могли и практически не контролировать его"^[2][3].

«В частном строительстве применялся и непосредственный найм заказчиками артелей каменщиков, кирпичников, резчиков и других мастеров», тем более если заказчиком был сельский сход; роль подрядчика в таком случае выполнял «выборный». «Решение строить в селе каменный храм принималось на собрании прихожан, где составлялся «общезаручной приговор», вместе с соответствующим прошением направлявшийся затем архиерею. На том же собрании выдвигали «выборного», кому вверялась организационная сторона строительства: денежные дела, прием материалов, наем подрядчиков, присмотр за работами («ходить и наблюдать ежедневно»). Ему предоставлялось право «какия надобности в строении понадобица … мирских людей во всем наряжать». [Прихожане подтверждали:] «И нам быть тебя во всем послушным и ни в чем с тобою не прекословить». Однако выборный должен был считаться с мнением причта и церковного старосты. Один из священников «выборному чинил совестной выговор, чего ради ты у извясного подрятчика принимаешь необожженной камень за извесь». Тот «начал из ограды церковной в шею толкать да и при ругательстве приговаривал: кто де тебе приказал надсматривать» «^[4]. Договор заключался как с одним подрядчиком (если он сам искал артель), так и с артелью или несколькими ее членами по отдельности. Оплата выдавалась за год, сезон или с тысячи употребленного кирпича — последнее было очень распространено. Подряды заключались в консистории, чтобы контролировать и расход денег («дабы за те работы напрасной церковным деньгам передачи происходить не могло»), и качество мастеров; все это постоянно нарушалось. От мастеров требовалось строить «совершенно безостановочно хорошим мастерством без всякой фальшивости безотрицательно неотходя».

В качестве ориентира для строительства указывались образцы, которых могло быть несколько. Например, Николаевский собор в Нолях (ныне Нолинск; 1722—1724) строился «образцом и подобием какова построена в городе Хлынове Покровская церковь» (1709; не сохр.), но при этом «высота в церкви и в алтарех, в трапезе и окнами против Воскресенской церкви» в Хлынове (1700; не сохр.)^[5]. Образец служил указанием как на технические, так и на художественные особенности, которые в сознании людей того времени не разделялись. В первом случае требовалось строгое соответствие образцу; факт, что, например, убавлено «длинника и поперешника по сажени» ^{[6], вызывал возмущение. Для этого с образцов могли предварительно делать что-то вроде обмеров: например, при СретенскоМироносицкой церкви в Великом Устюге (1725—1739) хотели строить колокольню «мерою в ширину и высоту и всем подобием так точно как зделана в Москве при церкви святого великомученика Никиты в Басманной» (1745—1751). Образцы также служили ориентиром для оформления фасадов церквей: «Теска всякая класть в поясы и в окна и в двери против Спасской церкви»[7]. По «Записи» крестьян села Пижапка от 25 февраля 1773 г. на строительство церкви Рождества Христова (1772—1777; не сохр.), «что касается до сделания сверху осьмерика закомары и всех при выкладке дверей и окон в стене углов, до тески точковой, круглой карниза, подушок, иконостасных тумб, бобриков, желобков, полувалов, щплендеров, завитных баранов, спусков, цыпышев, полувальных желобов, карнизов простых, точковых, круглых столбов, репей, повесов, полувальных же желобов и простых полок — все оное класть с лицевой стороны как изображено в граде Казани у Ильинской церкви» (между 1695—1749; не сохр.).}

Существовали зачатки графического проектирования, но это были не проекты, а схематические чертежи — «безмасштабные, имевшие вид более или менее схематических рисунков, как правило, с совмещением вертикальных и горизонтальных проекций»^[8]. Сохранились сходные чертежи и в Сибири, например, фасад енисейского Богоявленского собора (1709— 1712, 1738—1740)^[9] и план березовской Одигитриевской церкви (1753— 1763; не сохр.)^[10]. Чертеж на бумаге выполнял коммуникативную функцию передачи замысла от автора к исполнителю: так, ярославский купец Егор Лыткин, посылая в Красногорский монастырь на Пинеге (ныне дер. Красная Горка) деньги на строительство храма Грузинской Богоматери (1721 — 1735), присовокупил к ним «заказ» с подробным описанием внешнего вида будущей постройки. Непосредственное участие автора в воплощении своего замысла делало чертеж необязательным.

«Описанная ситуация с подрядом, субподрядом и архитектурным надзором („присмотром“) создает большие сложности при определении авторства постройки. Заказчик составлял „проектное задание“ на строительство, финансировал постройку, контролировал воплощение замысла и координировал работы разных артелей (каменщиков, резчиков, живописцев). Последние две функции он мог возложить на посредника. Исполнитель работ — глава артели — непосредственно руководил деятельностью каменщиков и при небольшом объеме строительства, вероятно, работал и как рядовой каменщик. В результате облик постройки складывался в зависимости от степени участия в его формировании всех перечисленных лиц. Иногда главным автором, очевидно, следует признать заказчика — если имеются свидетельства детально разработки им вида будущего здания» Г Как правило, именно заказчик определял иконографию храма, и чем образованнее он был, тем сложнее были иконографические замыслы. Обычно они ограничивались довольно свободно трактованным общим сходством с композицией объемов и фасадов какого-либо почитаемого местного храма, но иногда — как правило, в случае с заказом образованного церковного владыки — могли подразумевать сложную систему аллюзий, в том числе богословских, как, например, в случае со строительством собора Тюменского Троицкого монастыря (1708—1717). «Если заказчик определял параметры постройки только в общем виде, то главная роль принадлежала исполнителю — мастеру-каменщику или подмастерью каменных дел». Выполнение декоративных деталей оставляли, как правило, на усмотрение мастеров артели; специальные указания — в том случае, если таковые все-таки давались, — могли быть исполнены лишь приблизительно, в рамках сложившихся в артели навыков и в меру индивидуальных способностей каменщиков. Отсутствие авторских чертежей с их четкой прорисовкой деталей открывало безбрежное поле для самовыражения. По этим деталям — прежде всего, наличникам, но также карнизам и др. — можно определить принадлежность храма той или иной артели, их с полным правом считать ее авторским почерком. Этот коллективный почерк не является неизменным — состав артели постепенно меняется, новые мастера, перенимая почерк своих коллег, вводят в него отдельные новые элементы, — но может сохранять узнаваемость в течение очень долгого времени. Например, в деятельности артели Далматова монастыря в Зауралье он четко прослеживается с 1700-х по 1760-е гг. и даже вплоть до 1790-х гг. Наименьшее отношение к проектной деятельности имел посредник, по вследствие особенностей документации (к нему применялось выражение «строил») зачастую именно он до сих пор считается в научной литературе автором того или иного здания. Сложность истолкования документов^[11]

была усугублена тем, что советская историография должна была подчеркивать вклад в создание архитектурных произведений «талантливых самородков», «крепостных архитекторов-самоучек» и других «выходцев из народа».

• [1] Пятунин П. Каргополыцина в прошлом и настоящем. Каргополь, 1924. С. 23.
• [2] Никанор (Каменский Н. Т.). Астраханский кафедральный Успенский собор. Описаниеего и история. Казань, 1889. С. 42.
• [3] Здесь и далее цит. по: Бу сева-Давыдова И. Л. Специфика архитектурной деятельностив Древней Руси и в первой половине XVIII века // Словарь архитекторов и мастеров строительного дела Москвы XV — середины XVIII века / отв. ред. И. А. Бондаренко. М., 2008.С. 678, 679; 683, 684.
• [4] Здесь и далее цит. по: Кантиков А. /О. Народные мастера-каменщики в русской архитектуре XVIII века (на примере Вятки и Урала). М., 1988. С. 23, 27, 34.
• [5] 2 Кантиков А. /О. Каменное зодчество Русского Севера, Вятки и Урала XVIII в. С. 17.
• [6] Здесь и далее цит по: Кантиков А. Ю. Строительные кадры Устюга Великого второйполовины XVIII века // Вопросы исследования памятников архитектуры. М, 1990. С. 175,179.
• [7] Здесь и далее цит. по: Кантиков А. 10. Народные мастера-каменщики в русской архитектуре XVIII века (на примере Вятки и Урала). С. 36, 66, 67.
• [8] Бусева-Давыдова И. Л. Специфика архитектурной деятельности в Древней Русии в первой половине XVIII века // Словарь архитекторов и мастеров строительного делаМосквы XV — середины XVIII века. С. 676.
• [9] D Опубликован: Шумов К. Ю. К вопросу о первоначальном архитектурном облике Богоявленского собора в Енисейске // Памятники культуры. Новые открытия: Письменность.Искусство. Археология. М., 2000. С. 575.
• [10] ГУТО ГАТ, ф. И-156, он. 2, д. 861.
• [11] Здесь и далее цит. по: Бу сева-Давыдова И. Л. Специфика архитектурной деятельностив Древней Руси и в первой половине XVIII в. С. 679, 680.