Проблематика социальных отношений

Проблема идентичности теоретиками дискурса обсуждается неотрывно от проблемы социальных отношений, а последняя — неотрывно от проблемы власти. В самом деле: власть соответствует способности человека действовать согласованно с другими людьми, через выстраивание системы отношений или «множественность отношений силы»^[1]. Слово «сила», использованное М. Фуко в данном контексте, важно: французские слова puissance и pouvoir, равно как и английское power, происходят от латинских слов potere, potestas, potentia, означающих способность делать что-то, воздействовать на другого человека или вещь (по-русски слово «власть» — однокоренное с существительными «волость» и «владение» — отсылает скорее к территории и собственности; в конечном счете, спектр значений перекрывается, но на уровне акцентов разница остается ощутимой: для русскоговорящего власть скорее привязывается к определенному месту, чем к игре сил в абстрактном пространстве).

Отношениям власти всегда в той или иной степени присуща асимметрия: кто-то направляет, кто-то следует. Поэтому на бытовом уровне мы часто представляем себе власть как отношения начальника и подчиненного, чреватые возможной несправедливостью, ущемлением интересов зависимой стороны. Исторически развитие практик власти шло к минимизации прямого насилия, к развитию форм косвенного применения силы через коммуникацию. Контроль над дискурсом путем регулирования его содержания или доступа к нему; контроль над сознанием через дискурс; контроль над действиями людей через их сознание, — таково устройство современного типа власти, которую Фуко в свое время определил, как власть дисциплинарную. По сути, речь идет о семиотической практике, то есть практике означивания и упорядочения. По-настоящему сильная власть оказывается не там, где она грозно предъявляет средства насилия или настойчиво напоминает о себе посредством символов, а там, где ее как бы нет, где она распространяется «как свет», незаметная почти в равной мере и для тех, кто ее осуществляет, и для тех, кто ей подчиняется. Именно это обстоятельство делает категорию дискурса такой актуальной для анализа властных отношений.

Пример из классики В качестве выразительной иллюстрации дисциплинарной модели власти Фуко приводит идеальную тюрьму, которую придумал в конце XVIII в. Иеремия Бен гам (1748— 1832) — шотландский философ, юрист и социальный реформатор. «Паноптикум» должен был представлять собой круглую башню в форме кольца, внутри которой находилась еще одна, прорезанная окнами, выходящими во внутреннюю зону. По периферии располагаются камеры с окнами — одно внутрь, другое наружу, — таким образом постоянно наблюдаемые «на просвет». Благодаря тому, что ни один из поднадзорных не знает, когда именно находится под наблюдением, надзиратель в башне может закрыть глаза или даже уйти; расчет на то. что дисциплинарные нормы интериоризируются и заключенные сотрудничают с охранниками в работе надзора над собой. Бентам искренне верил, что в результате внедрения в жизнь общества «паноптической» логики произойдет всеобщий рост сознательной свободы и благоденствия, здоровья и счастья. Мечта его в каком-то смысле осуществилась (за вычетом ожидавшихся «сопутствующих эффектов»). Дело не только в том, что по этой модели был построен ряд больничных и тюремных зданий, но и в том, что современное общество в целом (по мысли Фуко, в данном случае интерпретирующего идеи Бентама) устроено по паноптическому принципу всеобщей лично-безличной поднадзорности. Такое устройство власти гарантирует минимум применения физической силы и максимум охвата, поскольку подвластные (будь то больные или сумасшедшие, работники или учащиеся, словом, любой «контролируемый» контингент) берут на себя часть ответственности за поддержание дисциплины. Страж и начальник поселяется внутри каждого.

Исключительно выразительно то обстоятельство, что, будучи задуман как темница, паноптикум функционировал как «светлица»: именно пребывание «на свету» (видимость, зримость) полагалось здесь мощным дисциплинирующим фактором. Дискурс как система высказываний, транслирующая систему общепринятых представлений и знаний, — тоже в каком-то смысле «свет» (ср. «знание — свет»). Высказывания, которые Дж. Остин называл констативами, освещают «то, что есть», отражают природу вещей, но одновременно и утверждают определенный порядок. Наличие у говорящего авторитета, высокого статуса легко превращает такие высказывания во властные действия.

Автор «Слов и вещей» напоминает читателю, что любое наше знание о природе или человеке предполагает ту или иную дисциплину ранжирования, то есть, буквально, вписывания в ряд (фр. rang — «ряд, разряд, чин») или в более сложную систему категорий. В названии лекции, прочитанной Фуко в 1970 г. в Коллеж дс Франс, «Порядок дискурса» (L’ordre du discours), неслучайным образом обыгрывается двойной смысл слова ordre («порядок» и «приказ»). Поскольку «в любом обществе производство дискурса одновременно контролируется, подвергается селекции, организуется и перераспределяется с помощью некоторого числа процедур»^[2], дискурсивный «режим истины» с необходимостью выступает как режим власти. В самом этом обстоятельстве не таится ничего злонамеренного. Просто следует помнить, что, создавая и тиражируя порядки представлений о мире, выделяя иные из них как авторитетные, образцовые, нормальные, люди всегда рискуют оказаться в какой-то мере их пленниками. Этого риска нельзя избежать, — именно потому дискурсивные механизмы «знания-власти» требуют пристального, критического к себе внимания. Механизмы эти 1) трудноразличимы, поскольку действуют «на капиллярном уровне», и 2) двойственны в своей функции, так как продуктивны (обеспечивают социальное сотрудничество) и репрессивны (могут санкционировать отношения неравенства, доминирования) одновременно.

Понятию знание-власть, введенному Фуко, близко понятие идеологии, которое разрабатывалось параллельно в неомарксистской традиции.

В самом кратком определении идеология — это система значений и социальных оценок, обслуживающая групповой или классовый интерес. Интерес этот, как правило, поддерживается институтами (такими как государство, медиа, образование, церковь, семья), которые контролируют распространение и применение социальных знаний. В формировании и трансформировании идеологии центральную роль играют коммуникация и дискурс: дискурс может рассматриваться как микроуровень функционирования идеологии.

Иногда идеологию понимают. как систему мировоззрения или даже набор определенных идей, понятий, доктрин, аргументов. Однако в рамках дискурсивного анализа предпочтительна трактовка более широкая, позволяющая учесть происходящее не только на уровне контролируемых рассудком информационных процессов или систематических убеждений. В частности, в современной науке широко используется определение идеологии, предложенное французским философом Л. Альтюссером: «воображаемое отношение к действительным условиям существования»^[3].

Воображаемость отношения самим субъектом, как правило, не осознается, а отношение, в силу его воображаемости, виртуальности, не становится менее значимым, менее действенным. Другое имя «воображаемого отношения» — социальный миф как его понимает Р. Барт: «коммуникативная система, которая пытается выдать себя за систему фактов»^[4].

Луи Альтюссер (1918—1990) — французский философ-марксист. Наиболее известные работы: «За Маркса» (1965), «Идеология и идеологические аппараты государства» (1970).

" Идеология — это «представление» о воображаемых отношениях индивидуумов с реальными условиями их существования" .

Социальный миф и идеология — разные обозначения властного знания: в обоих случаях речь идет о системе представлений (и тесно сопряженной с ними системе отношений, социального поведения), переживаемой ее носителями как естественная, оправданная и даже единственно возможная. Идеология не признает своей идеологичности, а миф — сконструированности, иевсамделишности; и та, и другой живут в дискурсе. Дискурс внедряет и незаметно поддерживает определенные порядки представлений о том, как правильно, «нормально», «нельзя не» думать, говорить, действовать в данном сообществе и данных обстоятельствах. Отсюда — важность критического дискурс-анализа (термин введен британским лингвистом Н. Фэркло), или критических дискурсивных исследований (вариант обозначения того же направления научной мысли, предпочитаемый Т. ван Дейком). Задача подобных исследований — вскрывать властные действия, неотрывные от порядков речи, которые невидимо организуют нашу жизнь.

Рассмотрим в качестве примера один из возможных аспектов дискурсивного анализа, предполагающий использование понятия интерпелляции (введено Л. Альтюссером). Само французское слово interpellation имеет.

несколько значений: 1) парламентский запрос; 2) обращение к кому-либо с вопросом; 3) требование произвести определенное действие; 4) задержание полицией (например, с целью проверки документов).

Интерпелляция — это зов-оклик, откликаясь на который, субъект невольно и незаметно для себя оказывается включен в определенную ситуацию и, заодно, систему ценностно-смысловых координат.

Например, па оклик полицейского на улице почти любой прохожий обернется, тем самым автоматически определяя себя в качестве потенциального адресата, «подданного», подчиненного власти и готового играть по ее правилам. Можно сказать, что полицейский в этом случае осуществляет почти гарантированно успешный перформативный речевой акт. В чем секрет успеха? В том, что полицейский обращается к прохожему не от своего лица, а от лица могущественного другого, в данном случае государства. В голосе конкретного стража порядка звучит множество голосов, мощь социальной конвенции, поддержанной действенным институтом, — потому мы и подчиняемся почти автоматически, бессознательно. Действие вышеописанного механизма можно заметить не только в общественно-политических контекстах (в качестве подданных нас «окликает» государство, в качестве потребителей — реклама и т. д.), но и в массе бытовых ситуаций. Прислушайтесь к такому высказыванию, как Стыдно Каждому приходилось слышать его от старших, родителей или учителей. Что это, как не перформативный речевой акт, формирующий нас и наше поведение? Как и положено перформативу, высказывание создает ситуацию, которую само описывает, побуждая испытать в ней стыд и тем подталкивая к занятию определенного социального места, определенной этической позиции. Характерно, что говорящий (воспитатель) при этом, как правило, нс обозначает себя как источник речевого действия, то есть высказывается не от себя, не от своего имени, а как бы цитируя и ссылаясь на некоторую надличную авторитетную инстанцию.

Распространенность механизма интерпелляции в построении систем социальных отношений не исключает его критического осмысления. Во многих случаях как раз не вредно подумать: на чей зов я отзываюсь, в чем именно участвую, хочу ли участвовать и на тех ли условиях, которые предлагаются? К задаче воспитания гражданского самосознания ученые — философы, социологи, психологи и филологи — имеют прямое отношение. Понимание того, как работают дискурсивные механизмы, — важное условие зрелой сознательности участия в социальной жизни, условие преодоления речевой наивности и социальной беспомощности, которые тесно взаимосвязаны.

• [1] Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996. С. 191.
• [2] Фуко Л. истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. С. 50.
• [3] Аштоссер Л. Идеология и идеологические аппараты государства // Неприкосновенный запас. М., 2011. № 3 (77).
• [4] Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994. С. 74.