Диадектичность символического. 
Философия религии

Подлинный символ, объединяя два существенно различных пласта бытия, является своеобразной меткой диалектического противоречия, знаком тождества противоположностей. В символе объединены субъект и объект, направление к цели с самой целью, метод и реальность, в силу чего бытийное и когнитивное в нем нераздельно слиты, он содержит в себе в снятом виде все свои функции. В символе также неразличимо сплавлены рациональное и чувственное (А. Ф. Лосев), поэтому его нельзя понять одним только разумом, или рассудком, либо воспринять исключительно чувством. Единство онтологического и гносеологического в символе обусловливает неразрывность его главных функций — познавания и созидания, отражения и творчества.

Структура символа насквозь антиномична: почувствовать, чтобы познать; полнее познать, чтобы полнее пережить. Однако эта антиномичность не есть возражение против символизма, а напротив, залог его истинности (П. А. Флоренский). Символическое мышление загадочно и парадоксально, представляя собой «конкретность всеобщего», «феноменальность эссенциального», «чувственность мышления», «иррациональность рационального» и т. п. Гипертрофирование одной из граней символа редуцирует его либо к цели, либо к средству. Истинное бытие символа невозможно удовлетворительно объяснять, фиксируя только какую-то одну его плоскость — бытийственную или познавательную.

Одни авторы полагают, что содержательность религиозного символа обеспечивается его невероятной многозначностью (С. С. Аверинцев). Другие, напротив, развивают концепцию законченности и неизменности религиозного символа (Е. Г. Яковенко). На наш взгляд, обе точки зрения правомерны, поскольку рассматривают значение символа в альтернативных проекциях.

Диалог «я» с «другим» (даже с Абсолютом) посредством символа возможен только на основе органично-гармоничных отношений. Вначале символ представляет собой некоторую ситуацию внутри диалога, а в конце в нем запечатлеваются результаты «беседы». Соотношения двух начал в этом живом диалоге пропорционально-гармоничны по отношению к некоторой третьей точке. Истинный символ невозможен, если потеряно, растворено и обезличено само «я». Принижение или чрезмерное преувеличение значимости одной из сторон ведет к прекращению диалога либо влечет за собой ситуацию принудительного монолога, или, другими словами, диктата. Диалог предполагает доверительные взаимоотношения, обнаружение общих сущностных основ, которые и порождают многообразие вариантов интерпретаций переживаемого единения.

О свободе символической интерпретации А. Ф. Лосев утверждает следующее. Необходимо всячески освобождать духовную деятельность человека в создании символов интерпретации. Никакая самость и никакая абсолютность не могут преградить человеку путь свободных символических интерпретаций. Никакой каприз и никакая прихоть сознания нс остается без своей объективной предметности и, следовательно, без своей объективизации символических актов. Вещь, воспринимаемая в гневе, не та, что вещь, воспринимаемая в радости; вещь, оказавшись предметом наших волевых усилий, не та, к которой мы относимся безучастно. Всякий аффект, всякая энергия, всякий мельчайший познавательный жест или штрих имеют свою специфическую предметность, которая для соответствующего бытия есть не что иное, как символ^[1].

Вариативность интерпретации основных религиозных символов и их секулярных модусов является выражением внутренней семантической иро-тиворечивосги всякой культуры. Очень непросто понять «иноверную символику», гораздо проще исказить и высмеять ее. Наглядность символа не нужно сводить к чувственной данности внешних вещей. В образах визуального мышления, отображающих человеческое мироотношение, не следует с упорством наивного материалиста искать только истинное, т. е. их соответствие внешней реальности, которая не зависит от человека.

• [1] См.: Лосев Л. Ф. Самое само. М., 1999. С. 475.