Диктатура партии вместо диктатуры пролетариата

Впервые мысль о необходимости передачи власти от Советов к партии большевиков прозвучала в марте 1918 г. на съезде РКП (б), а летом 1918 г. трения между советскими и партийными органами усилились.

Советы возникли как органы многопартийные и оставались таковыми в первое время. Будучи по закону органами власти, они могли бы достигать соглашения между разными партиями, а, значит, между разными социальными группами, расширяя тем самым социальную базу революции^[1].

Однако многопартийность Советов начала разрушаться уже в середине 1918 г., и вина в этом была не только большевиков, а всех партий, которые не захотели найти согласие. Отсутствие консенсусной культуры привело к тому, что теперь политика стала определяться одной партией.

Советы стали превращаться в исполнителей воли властвующей партии и формироваться из представителей только этой партии. Чем дальше, тем больше принятие принципиальных решений перемещалось в партийные органы: от ЦК РКП (б) — в центре, до парткомов — на местах. Оформлялись и проводились в жизнь эти решения через Совнарком в центре и исполкомы на местах. А съезды Советов превращались лишь в органы легитимации и регистрации уже принятых ЦК РКП (б) решений.

Заметим, что многопартийность как процесс существования нескольких партий появилась в России давно, а вот многопартийная система (ее наличие предполагает участие партий в осуществлении власти — либо в правительственном блоке, либо в оппозиции, в виде партийных фракций в парламенте, в муниципалитетах Совета и т. п.) — лишь в период первой русской революции. Многопартийность сохранялась до середины 1918 г., когда начала складываться однопартийная политическая система, хотя некоторые партии еще продолжали существование до середины 1920;х гг.

Для понимания развития российской государственности очень существенным является вопрос о границах волевого вмешательства партий в исторический процесс.

Леворадикальное крыло РСДРП, в отличие от «ортодоксов», усвоивших образ действий европейской социалдемократии, взяло курс на ускорение революционного процесса в России, допуская при этом как забегание вперед, так и подталкивание преобразований. Это не могло не сказаться на определении той роли, которую они отводили партии: ей по существу передавались функции ускорителя общественного прогресса при недостаточном просвещении и зрелости пролетариата. Партии отводилась роль такого рычага, который был способен обеспечить прорыв революции в ее высшую фазу.

Это в свою очередь потребовало выработки совершенно иных, чем общепринятые европейские, принципов построения партии: централизм, контроль, дисциплина, не поощрявшая разномыслия и исключавшая внутреннюю оппозицию.

Задолго до Октябрьской революции 1917 г. РСДРП приобрела черты социалистических партий иного типа, нежели европейские. Она отличалась от них и по организационной структуре, и по поставленным задачам, и по выбираемому образу действий. Своеобразные черты РСДРП были также результатом приспособления к специфическим российским условиям: партия действовала в подполье как организация профессиональных революционеров, ее программу вырабатывали не рабочие, а интеллектуалы. Она и создавалась как революционная партия для захвата власти, коренной перестройки основ существующей системы, а не для реформирования и осуществления социализма путем преобразований внутри ее, как это было, например с СДПГ (Германия).

Слабость демократических традиций в дооктябрьской России, отсутствие опыта парламентской деятельности сформировали именно такую, а не иную партию. Эти качества партии «нового типа» облегчили для нее процесс врастания в государство после революции, где она постепенно становилась пультом управления всем и вся.

В первые послереволюционные годы она еще не потеряла черты политической партии, еще не срослась целиком с государственной машиной, но процесс этот уже начался.

Превращение партии в часть государственной системы беспокоило наиболее прозорливых партийцев, которые отмечали эту «неправильность». Происходило постоянное обсуждение этого вопроса на разных партийных совещаниях и съездах до середины 1920;х гг. Особенно остро вопрос о необходимости разделения функций партийных, государственных, хозяйственных органов встанет в 1930;е гг.

• [1] См.: XII съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). 25 апреля 1923 г. Стенографический отчет. М., 1923. С. 41.