Окончание войны — корея, вьетнам и афганистан: общее и отличия

Увольнение в запас

В этом разделе мы попытаемся провести некоторые параллели между корейскими, вьетнамскими¹ и афганскими событиями, акцентируя

¹ Мы привыкли называть ее Вьетнамской войной, хотя в западной литературе она именуется 2-й индокитайской (1-я индокитайская война (1945—1954) закончилась поражением Франции и разделом Вьетнама на две части — Северный, или ДРВ (со столицей в Ханое), и Южный — РВ (со столицей в Сайгоне)) которая, так же как и Афганская, длилась 10 лет (1965—1975). Поводом для начала военных действий послужил обстрел американского эсминца кораблями береговой охраны Демократической Республики Вьетнам. Этот инцидент случился в августе 1964 года. А в марте 1965 года решением президента США Джонсона для «защиты» Южного Вьетнама от прокоммунистически настроенных партизан в регион была переброшена полумиллионная армия, оснащенная всеми видами современного вооружения. Безусловно, это был испытательный полигон, весьма эффективно использованный американской армией. В процессе ожесточенного противостояния американцами активно применялись дефолианты, уничтожая листву на огромных площадях, проводились ковровые бомбардировки, испытывались новые разработки напалма, стрелковое оружие, обмундирование, средства спасения и связи. Постепенно в боевые действия вовлеклись сопредельные страны — Лаос и Камбоджа, чем и было обусловлено второе наименование войны. К началу 1968 года стало ясно, что победить в этой войне, скорее всего, не удастся ни одной из сторон; недовольство в американском обществе нарастало, молодежь отказывалась от участия в бессмысленной войне и проводила массовые антивоенные демонстрации. В литературе впервые появилось понятие «вьетнамский синдром», которое объединяло не только психопатологические расстройства, но и определенные настроения в обществе (включая антиправительственные). Постоянно растущее количество погибших при отсутствии победоносных достижений стало восприниматься в американском обществе как чрезмерная плата за торжество западных идей. И тогда начались поиски возможности для достойного выхода из тупиковой ситуации. Переговоры велись с 1968 по 1973 год, когда американская армия покинула Индокитай, но война между двумя вьетнамскими государствами продолжалась еще 2 года (до апреля 1975). За весь период войны США потеряли 58 209 военнослужащих, в том числе — 47 424 составили боевые потери и 10 785 человек — не боевые (т.е. — каждый пятый погиб в результате транспортного происшествия или в результате вооруженых «разборок» среди своих, умер от болезни или покончил жизь самоубийством). Средний возраст погибших — 22,8 года. Учитывая, что через Вьетнам «прошли» 2 590 000 американцев, число убитых не превышает 2%. 303 704 военнослужащих получили ранения, при этом 50% раненых проходили лечение в госпиталях, а остальные получили необходимую медицинскую помощь непосредственно в частях и вернулись в строй. К моменту окончания войны числились О.

внимание на специфике отношений к уволенным в запас. Еще в Корее в интересах снижения уровня и распространенности психических расстройств в боевой обстановке в армии США была введена «система пунктов», которая включала оценку как боевых, так и психических характеристик военнослужащих. При накоплении определенного (предельно допустимого) количества «пунктов» солдат возвращался домой независимо от срока службы, при этом нормы «острой боевой реакции» (по сравнении с предшествующими войнами) были значительно снижены. Во Вьетнаме была введена иная система — ЭЕЮБ («дата ожидаемого возвращения»). Каждый солдат (система не касалась офицеров) уже перед отъездом из США знал дату своего возвращения в страну — не позднее чем через 12 месяцев. Особые «привилегии» предоставлялись только элитным морским пехотинцам, которые служили 13 месяцев. В случае тяжелых ранений, физических или психических травм, солдаты, как правило, отправлялись на лечение в США и уже не возвращались в строй.

В системе ЭЕНОБ было множество специфических нюансов. Каждый солдат, как уже отмечалось, призывался индивидуально, и возвращался домой в соответствии с индивидуально назначенной датой. Его перелет во Вьетнам и возвращение обычным рейсовым самолетом были также индивидуальными. Целыми отрядами или подразделениями в зону боевых действий солдаты доставлялись достаточно редко. В этой индивидуализации события был особый психологический смысл: война для каждого начиналась в тот день, когда он прибывал во Вьетнам, и заканчивалась с отъездом. Таким образом нивелировалось чувство сопричастности с теми, кто воевал до него или будет воевать после, и даже с теми, кто воевал с ним, но еще не отслужил свой срок — каждый имел свой срок демобилизации («У каждого своя судьба»).

Это отчасти снижало боевое единство подразделений, но еще больше сказывалось на единстве ветеранов. Большинство ветеранов Второй мировой войны, которые воевали и возвращались в США на кораблях, проводили недели или даже месяцы вместе, эмоционально сближались

О пропавшими без вести 2600. Однако в результате до настоящего времени ведущихся поисковых работ на 11 мая 2007 года пропавшими без вести числятся 1784 военнослужащих. По вьетнамской армии точных данных нет: одни источники называют около 250 тыс. погибших и около 1 млн раненых; другие говорят о более чем 1 млн погибших из числа солдат и партизан и 4 млн мирных жителей. Эта война оказала мощное влияние на американское общество и предопределила ряд крупных реформ, как в гражданской, так и в военной сфере. Послевоенный кризис в США продолжался больше десяти лет, а его благополучное завершение отчасти следовало бы связать с началом Афганской войны (1979), которая стала своеобразным катализатором нового этапа объединения американского общества. Тяжелейший послевоенный (постафганский) социально-экономический кризис в СССР и России также длился, как минимум, 10 лет. Война окончилась в 1989, затем последовал распад СССР (1991), «шоковая терапия», бездумная приватизация, краткий период демократической эйфории сменился глубокой деморализаций и обнищанием большей части населения, усугубившийся вынужденным дефолтом (1998). В целом, можно было бы признать, что этот кризис далек от завершения.

и поддерживали друг друга, а также связи друг с другом еще в течение многих лет. У них было общее счастье — выжили, и общая радостная дата окончания войны. Для вьетнамского ветерана перелет домой в компании каких-то далеких от войны и незнакомых ему гражданских людей был датой «индивидуального триумфа», в котором, безусловно, присутствовали и радость, и чувство вины перед теми, кто остался на поле боя навсегда, или продолжал вести боевые действия в джунглях Вьетнама.

На смену убывающим домой прибывали молодые новобранцы, которых именовали «чертовы новые парни» — с нулевыми навыками боевой деятельности. Этих «новых парней» в подразделениях держали на дистанции, старались не брать на боевые в течение первых месяцев — чтобы их не убили, и чтобы не погибнуть из-за них самим.

Абсолютно аналогичным было отношение к новобранцам и в Афганистане. Уже закаленные в боях солдаты формировали свои особые группы в каждом подразделении, где действовала особая этика. Тех, кому оставалось служить «совсем ничего», начинали беречь и старались «не планировать на боевые» перед возвращением домой. Однако бывали исключения, и как очевидец, не могу их не упомянуть. Накануне одного из государственных праздников СССР очередная группа отслуживших уже была полностью подготовлена к отправке в Союз, а подразделение почти на 80% оказалось укомплектованным вновь прибывшими — необстрелянными солдатами и «новичками», прослужившими в ДРА около 3 месяцев. И хотя в праздники обычно соблюдалось перемирие, по пункту постоянной дислокации нашей части начал работать снайпер. Место расположения снайпера (в одной из пещер окружающих гарнизон гор) примерно засекли, и тогда несколько человек из «убывающих», в том числе — два односельчанина, предложили, что лучше они пойдут «выкуривать» снайпера, а то «молодых он всех положит». Снайпера они нашли, но один из двух друзей-односельчан погиб. Месть второго оглушенному лимонкой снайперу была страшной.

Американские специалисты отмечали, что по возвращении домой ветераны почти не писали своим сослуживцам, оставшимся во Вьетнаме, и редко собирались для встреч и воспоминаний после войны. Это сильно отличалось от того, что было после Второй мировой. Возможно, это объяснялось чувством вины из-за «преждевременного» отъезда или по отношению к неизвестной судьбе (оставшихся воевать и умирать), поэтому многие ветераны даже не пытались узнать, что случилось с теми, кто остался.

В СССР и России ситуация была качественно иной. Участники боевых действий выводились большими группами, какое-то время находились якобы «на реабилитации» в учебно-боевых частях. Уволенные в запас переписывались, перезванивались, создавали ветеранские общества, журналы и сайты, организации и предприятия, а в крупных городах их заселяли в так называемые афганские дома — многоэтажки, полностью «укомплектованные» семьями ветеранов. В последующем самым популярным видом деятельности для ветеранов стали охранные предприятия, тем более что устроиться на другую работу с «боевым анамнезом» было далеко не просто. И это было также качественным отличием от ситуации после Второй мировой.

Другой уникальный психологический фактор был также общим и для поствьетнамских, и для постафганских событий. Он состоял в трудности сколько-нибудь убедительного объяснения идеологических оснований завершившейся и явно не победоносной войны. Во Второй мировой нашим обеим странам угрожал вполне конкретный (внешний) противник, претензия которого на мировое господство и облик которого были хорошо известны. И были причины и поводы для формирования реальной ненависти к врагу, так же как и для формирования его конкретного образа. В локальных войнах была качественно иная ситуация. Враги редко носили военную форму, при этом врагами могли оказаться и женщины, и дети. Не было никаких типичных понятий тыла и района боевых действий, и практически в любом месте военнослужащие могли подвергнуться нападению. Навыки, полученные в процессе подготовки к боевым действиям в условиях обычной войны, оказывались хотя и значимыми, но отчасти бесполезными. Мины-ловушки, растяжки и фугасы, которые были причинами большого количества жертв, могли обнаружиться или взорваться где угодно. Захваченные и контролируемые войсками территории не имели никакого отношения к понятиям безопасности и не являлись свидетельством ситуационной или окончательной победы. Уже отвоеванные территории приходилось не раз «отбивать» заново.

Психологически это воспринималось как бесконечная война с вездесущим и одновременно неидентифицируемым противником, с постоянным ощущением бесполезности боевых операций, которые в конечном итоге сводились к какому-то трудно объяснимому перемещению своих войск и противника по одним и тем же аулам и горным перевалам. Общим результатом преимущественно минной войны было увеличение числа искалеченных и погибших. Минная война — это подлая война, и ненависть к любому, кто мог бы быть таким минером, будь то женщина или ребенок, мягко говоря, сильно осложняла отношение с населением. Отчасти странно, но всего через 20 лет ни во Вьетнаме, ни в Афганистане уже практически не было ненависти к бывшим солдатам, так же как и у бывших солдат к своим недавним врагам. Это имеет свое объяснение. Вся ненависть была переадресована к государствам и обществам, с молчаливого согласия которых велись эти войны, и к властным структурам, которые направили этих юношей воевать, а потом сделали все, чтобы поскорее забыть об этом.

После Второй мировой войны во всех странах антифашистской коалиции появилось множество высокохудожественных фильмов о героизме своих сограждан, о воинской дружбе, высоких чувствах преданности, патриотизма и самопожертвования. Тогда война касалась всех, и не было, фактически, ни одной семьи, даже в глубоком тылу, для которой она была бы чем-то внешним. Это, безусловно, создавало особый социальный статус ветеранов и способствовало их адаптации к новым социальным условиям. Вторая мировая война проходила через каждый дом, через мысли, надежды и сердца всех граждан той или иной.

страны. Гражданское население периода локальных войн, совпавших с началом широкого распространения телевидения, получало информацию о боевых действиях в качестве одного из разделов обычных ежедневных новостей. Впервые началась «рутинизация» войны, т. е. — превращение ее в нечто обыденное, заслуживающее 2—3-минутного упоминания, наравне со сводками погоды. Постепенно и целенаправленно формировался феномен социального равнодушия и гражданского безмолвия. Некоторые, конечно, пытались с этим бороться, но что такое голоса некоторых в сравнении с многомиллионной аудиторией ТВ, которое настойчиво внушало: «Ничего необычного — просто идет война».

Ветераны Второй мировой возвращались домой победителями. Их встречали со слезами счастья и благодарности, с оркестрами, цветами, хлебом и солью. В США ветеранов встретили участники антивоенных маршей и протестов. А 40-ю армию, когда она выходила из Афганистана, на советской территории фактически не встречал никто. В США после Второй мировой многие курортные отели были перепрофилированы в специализированные пункты реабилитации, куда ветераны могли приехать со своими женами и семьями на период от двух недель до месяца, и еще раз прочувствовать уважение граждан и страны, встречаясь с губернаторами и сенаторами. Ветеранов Вьетнама встречали антивоенные толпы, их размещали на 2—3 дня на закрытых военных базах, и затем отправляли по домам. Наших — не встречал никто, кроме родителей и военкомов^[1].

У всех воевавших почти всегда формируется особая иллюзия будущего. Война сильно меняет людей, и почти все выжившие считают, что если мы изменились, то и в мире что-то должно измениться, и измениться к лучшему. Но пока они воевали, мир жил своей жизнью, и если менялся, то далеко не всегда к лучшему. Но даже если бы он вообще

не менялся, он уже никогда не будет соответствовать их представлениям и ожиданиям, а не воевавшее большинство — навсегда останется чужим. И они сами всегда будут немного чужими в этом мире. В силу этого многие ветераны локальных войн, по сравнению с ветеранами Второй мировой, испытывают гораздо больше проблем реадаптации к гражданской жизни.

Нужно отметить еще одну особенность Афганской войны. Впервые тела погибших возвращались для захоронения на родину. Все, безусловно, видели западное кино, в котором показывают до мельчайших элементов выверенную процедуру погребения американских солдат и офицеров, которую осуществляют специально подготовленные команды. Первые похороны советских солдат проводились с элементами трусливой таинственности, почти секретности и даже с участием спецслужб, «как бы чего не случилось». Война не пользовалась популярностью у народа. Ее упоминаний «стеснялись» даже местные партийные боссы. Погибших хоронили в дальних углах кладбищ, и если на одном и том же появлялось несколько могил молодых ребят — всегда подальше друг от друга. Но постепенно эта трусливая политика начала давать «сбой» — на похороны в маленьких селах, райцентрах и заштатных городках нередко собиралось почти все население. И это было не только проявлением сочувствия семье, но и единственно возможной в тот период формой молчаливого общественного протеста. Скрывая правду о героях, до конца исполнивших свой долг и сохранивших верность присяге, региональные и союзные лидеры Советского государства постепенно утрачивали право на их защиту (что со всей очевидностью проявилось в августе 1991). Провозглашенный несколько позднее некоторыми лидерами демократов лозунг о том, что «патриотизм — это последнее убежище негодяев», довершил развал армии. Человек с оружием, лишенный чувства патриотизма, может быть кем угодно — просто вооруженным гражданином, охотником, «оборотнем в погонах» или бандитом, но никак не защитником Отечества.

• [1] После войны в Афганистане в стране впервые появились и постепенно приобрелимассовый характер комитеты солдатских матерей, которые инициировали ряд законодательных подходов к проблеме правовой защиты военнослужащих и стали самыми последовательными приверженцами перехода к профессиональной армии. Их чувства мнепонятны, и их вклад в общественный контроль над деятельностью призывных комиссийи армейской службой не подлежит сомнению. Но есть и другие аспекты проблемы. Мнеприходилось встречаться с этими заслуживающими всяческого уважения женщинами, объединенными одним высоким порывом: «Мы не хотим, чтобы наши дети погибали!"Мне также приходилось задавать многим из них один и тот же вопрос: «Вы хотите, чтобы ваш сын вообще не владел оружием и методами вооруженной борьбы, когдахорошо подготовленный враг окажется у порога вашего дома?» В большинстве случаевответ был примерно одним и тем же: «Профессиональная армия не должна этого допустить!» Трудно об этом писать, но этот тезис предполагает, что у профессиональных солдат не будет любящих их матерей или это будут исключительно сироты. Другой вариантответа солдатских матерей состоял в том, что они совсем не против армейской службы, если солдаты и офицеры будут служить народу, а не обслуживать чьи-то политическиеи великодержавные амбиции. В целом, снисходительно-попустительское отношениеобщества к «уклонистам» пока мало исследовано и не получило адекватной оценки, а попытка решить эту проблему на основе материального стимулирования вряд личто-то кардинально изменит.