Твен-художник: «король смеха»

Жизненный опыт Марка Твена сыграл неоспоримую роль в утверждении принципов художественной правды. Его требованием было: «оставаться верным действительным фактам, характеру явления и подавать его в деталях». Все его творчество питалось впечатлениями, почерпнутыми из действительности. Он переменил в молодости немало профессий. Твен прекрасно знал Америку, разные ее регионы. Не менее досконально была известна ему и Европа: он четырнадцать раз пересекал Атлантику, подолгу жил в Лондоне, Вене, Париже, Берлине, Флоренции и других городах. Его принимали короли и самые влиятельные люди. Нередко вилла, на которой он останавливался, становилась чуть ли не филиалом американского посольства, куда прокладывали тропу многочисленные визитеры.

Литературно-критические взгляды.

В отличие от своих маститых коллег по писательскому цеху Генри Джеймса и многолетнего друга Уильяма Дина Хоуэллса, активно работавших в критике и обладавших широкой эрудицией, Твен с его самобытным талантом нечасто откликался на литературные темы. Заметно, например, что огромная популярность русской классической литературы в США на исходе века, переводы Тургенева, Толстого, Достоевского, взволновавшие многих его коллег-современников, как-то прошли мимо внимания Твена. Неприкрытое раздражение вызывала у него английская романистка Джейн Остин. Но в принципе английские романисты-«викторианцы», особенно Диккенс и Томас Гарди, ему импонировали. Вообще, Твен не был эрудитом по части литературы, зато с увлечением читал работы по истории.

Своеобразие эстетической позиции Твена определялось тем, что, будучи реалистом в широком плане, он не принимал те черты романтической поэтики и стилистики, которые ассоциировались для него с сентиментальностью, слащавостью, мелодраматизмом. Эти негативные черты он полемически заострял, «сгущал». В известных статьях «Литературные грехи Фенимора Купера» (Fenimore Coopers Literary Offencies) и «Еще о литературных грехах Фенимора Купера» (Fenimore Coopers Further Literary Offencies) Твен не без полемического запала «каталогизирует» «прегрешения» автора «Кожаного Чулка», которые видятся ему в мелодраматизме, многословии, «водянистости», «красноречии». Те же «грехи» обнаруживал Твен у других романтиков, Лонгфелло, Колриджа и автора «Айвенго»: он полагал пагубной «вальтерскоттовскую болезнь». Однако, ратуя за точность и конкретность, Твен в то же время воплотил в своем творчестве некоторые черты романтического мироощущения: культ природы, детства как «естественного состояния», вольной жизни, которую он противопоставлял цивилизации с ее пороками.

Значителен этюд Твена, посвященный знаменитому роману Эмиля Золя «Земля», этому натуралистически мрачному и нелицеприятному изображению французского крестьянства. Страшная сама по себе, книга Золя исполнена «чистейшей правды»: то, что в ней описано, случалось и в Америке. Твен, однако, не отреагировал на произведения американских писателей-натуралистов (Крейна, Гарленда, Норриса) и на литературные дебюты Лондона и Драйзера. В своих художественных пристрастиях он «старомоден», а по манере он чем-то напоминает английских романистов XVIII в.