Теория перевода и литературоведение

Развитие лингвистической теории перевода сопровождалось ее резким отмежеванием от литературоведческой теории перевода, а следовательно, всего того донаучного и научного опыта, который накопила литературная критика за многие столетия существования художественного перевода. Разумеется, в литературоведческой теории или, точнее, в теоретических взглядах на художественный перевод, которые мы обнаруживаем в работах литературных критиков, в специальных работах по теории художественного перевода, а также в многочисленных предисловиях, комментариях, дневниках, письмах и т. п. писателей и поэтов, занимавшихся переводами, не все так точно и научно обосновано, как в лингвистических работах по переводу. Но в них есть то, чего недостает большинству лингвистических исследований перевода и лингвистической теории перевода в целом — они пытаются охватить и сравнить весь текст художественного произведения в его оригинальном и переводном вариантах.

Оценивая перевод, писатели-переводчики прежде всего обращают внимание на то, какое впечатление оказывает на них как на читателей текст перевода по сравнению с текстом оригинала, создает ли он то же настроение, вызывает ли те же эмоции. Конечно, категории впечатления, настроения, эмоций недостаточно конкретны и с большим трудом поддаются точному анализу. Но именно несоответствие в восприятии оригинального и переводного текстов, подкрепленное конкретными примерами переводческих неудач, и вызвало к жизни так называемый переводческий скептицизм, т. е. отрицание возможности качественного полноценного перевода художественного текста на другой язык.

В теории текста неоднократно делались попытки представить текст как систему, т. е. как совокупность взаимосвязанных элементов, образующую некое единство. Учитывая, что практически каждый объект реальной действительности может быть представлен через понятие системы, мы вполне можем согласиться с тем, что текст — это определенная система, При этом мы должны будем распространить на него основные принципы, свойственные всякой системе, а именно принципы целостности, структурности, взаимозависимости со средой, иерархичности, множественности описания и др.

Если мы посмотрим на текст как на систему, которую мы должны воспроизвести иными средствами, а именно средствами языка перевода, то мы увидим, что современная теория перевода достаточно полно может показать нам пути преобразования структуры текста оригинала в переводе, а точнее, правила перевода отдельных элементов структуры: известны способы перевода различных групп слов и преобразования синтаксических конструкций, способы достижения соответствующего коммуникативного (актуального) членения и передачи отдельных стилистических эффектов. Но способны ли мы увидеть текст оригинала как некий целостный объект? В чем его целостность? Ведь целостность системы в принципиальной несводимости ее свойств к сумме свойств составляющих ее элементов и невыводимости из них свойств системы в целом. Видим ли мы текст оригинала как некий реально существующий объект в реальной среде, способствовавшей или обусловившей его появление на свет, либо, напротив, противодействовавшей его появлению? Можем ли мы установить его взаимосвязь с этой средой, т. е. с окружающей действительностью, учитывая, что действительность, простирающаяся перед взором автора оригинала, совсем не та, что видит перед собой переводчик? Способны ли мы сейчас в полной мере оценить иерархичность той системы, которая предстает перед нами в виде текста оригинала? Ведь иерархичность системы — это не только свойство ее компонентов представлять собой некие подсистемы (достаточно вспомнить о слове с присущей ему системой значений), но и включенность в качестве элемента в систему более широкого плана. На все эти вопросы современная теория перевода может дать лишь фрагментарные ответы, которые никак не могут претендовать на целостную теорию. В этом, пожалуй, основное уязвимое место современной науки о переводе: растворившись в частностях, в конкретных, пусть даже очень важных и очень трудных для перевода деталях, она не смогла подняться до уровня науки со значительным уровнем обобщения. И виной тому не слабость ученых, посвятивших себя исследованию проблем перевода, не недостаточность проявлений объекта для его объективной оценки, а, напротив, чрезмерная его вариативность и принципиальная невоспроизводимость (ведь всякий речевой повтор воспринимается либо как неприятный штамп, либо как стилистический прием).

Известно, что переводческий скептицизм имел в своей основе различные мотивы. Удивительно, что все явления, вызывавшие и вызывающие недоверие к переводу, действительно существуют. Иначе говоря, все аргументы против перевода, приводившиеся на протяжении многих столетий, несомненно, заслуживают внимания. Если даже не останавливаться сейчас на аргументе о невозможности сохранения в переводе и формы, и содержания, так как это положение лишь констатирует внешнее несходство текстов оригинала и перевода, но не раскрывает причин этого несходства, то остается по меньшей мере еще два аргумента, над которыми следует задуматься, — это, во-первых, отражение в языке так называемого народного, или национального, духа и, во-вторых, неповторимость художественного вдохновения. О национальном духе говорилось и писалось сравнительно много. Можно надеяться, что наметившийся в последние годы интерес к вопросам сравнительной культурологии, все более настойчиво звучащие призывы переводить не тексты, а культуры позволят если не раскрыть полностью тайны национального духа, то хотя бы приблизиться к их пониманию. Что же касается неповторимости художественного вдохновения, то этот аргумент противников перевода серьезному изучению еще не подвергался. Но при всей внешней идеалистичности и мистичности этот аргумент заслуживает внимания. Действительно, если художник не может сам повторить то, что было создано им в момент вдохновения, т. е. в определенный момент жизни, в определенной ситуации, под воздействием определенных эмоций и идей и в определенном окружении, то как же может это повторить переводчик, другой человек, в другой жизненной ситуации, в другом эмоциональном состоянии, да еще и средствами другого языка? Обычно этот вопрос остается без ответа, а в качестве контраргумента приводится довод о том, что перевод существует уже не одно тысячелетие, а переводная литература занимает достойное место в литературе каждого народа. Ответ же напрашивается сам собой: абсолютный перевод, т. е. абсолютно точное, без каких бы то ни было искажений, воспроизведение текста оригинала переводчиком невозможно. А перевод есть лишь приближение, более или менее полное, но никогда не абсолютное, к тексту оригинала.

Из этого, видимо, и следует исходить, строя теорию перевода как теорию относительного выбора — выбора форм для выражения средствами языка перевода той реальности, которая отражена в содержании текста оригинала; выбора смыслов, оригинального речевого произведения, которые могут и должны оставаться в переводе; выбора того, что может быть «принесено в жертву» в переводе в условиях неизбежных утрат.

Выбор же всегда индивидуален. Литературоведческий подход к переводу предполагает обращение к личности переводчика, попытку понять его выбор, его решения исходя из его личностных качеств как художника. Недаром переводчики художественных произведений, даже те, что не создали ни одного оригинального произведения, всегда оценивались по тем же критериям, что и оригинальные писатели и поэты. Переводческие работы писателей и поэтов рассматривались литературной критикой в одном ряду с их оригинальными творениями, сравниваясь с ними.

Именно литературоведческий подход к переводу позволяет взглянуть на перевод как на искусство, но не на искусство в широком смысле слова как на высокий уровень мастерства в любой области деятельности, а на искусство как на способ воспроизведения действительности, в основе которого лежит ее образное освоение. Он позволяет найти категории, сближающие перевод с другими видами искусства.

Современная теория искусства, широко использующая семиотические категории, сближается с современной теорией перевода, также строящейся на семиотических основаниях.