Отражение личности автора в журналистском произведении

Автор — сложная структура. Принято считать, что автор журналистского произведения отличается от своего художественного собрата тем, что он «не условный образ (рассказчик, лирический герой и т. п.), от лица которого ведется повествование, но конкретная подлинная личность со своими вкусами и пристрастиями»^[1]. Иначе говоря, читателю, радиослушателю или телезрителю нет необходимости искать «маску автора», поскольку ее нет и вроде бы и быть не должно. В представлении аудитории СМИ образ автора полностью совпадает с тем, кем является журналист в жизни как человек.

В определенном смысле так оно и есть: аудитория видит автора «живьем» на фотографии в газете или журнале, он обращается к ней с телеэкрана, она слышит его настоящий голос в радиоэфире. Болес того, его можно встретить в качестве гостя в телеи радиопередачах, на митинге, в жюри конкурса, прочитать о нем в прессе (те же Л. Парфенов или Д. Быков давно стали публичными фигурами в самом широком смысле). Казалось бы, можно смело ставить знак равенства «автор = человек». Однако на самом деле все не так просто.

Дело в том, что личность человека проявляется в его произведении особым образом, как автор он активизирует только те стороны своей подлинной натуры, которые востребованы ситуацией социальной коммуникации и актуальны «здесь и сейчас». Да, это реальный живой человек, но видимый, так сказать, в профиль — профессионально. В качестве иллюстрации к сказанному рассмотрим весьма характерный пример. Вот отрывок статьи, один из героев которой так называемый барабашка, агент милиции в преступной среде.

Расстаться с криминальными привычками агенту бывает трудно. Более того, веря, что милицейские кураторы его всегда «отмажут», он порой входит во вкус и позволяет себе чересчур многое. И тогда между агентом и куратором начинается торг: «Хочешь, чтобы тебя отмазали? Дай нам еще одно раскрытие, да покрупнее»^[2].

Что можно сказать об авторе этих строк? Даже из короткого фрагмента текста видно, что он опытный расследователь, отлично знающий не только «букву», но и «дух» законов того мира, о котором пишет. А между тем известный петербургский журналист Максим Максимов, перу которого принадлежит статья «Незримый boy», в жизни был высокообразованным выпускником театроведческого факультета Санкт-Петербургской театральной академии, тонким ценителем искусства, в высшей степени интеллигентным человеком. Судить о личности Максима только по его расследовательским текстам, не зная его блестящих театральных рецензий в «Смене», никак нельзя. Однако читатель еженедельника «Тайный еоветник» или криминального раздела журнала «Город» вряд ли был знаком с ними, а потому в его сознании при чтении процитированной статьи наверняка возникал стереотипный образ крутого парня, ищущего правду, похожего на героев милицейских сериалов. И был прав, потому что как автор-расследователь Максим Максимов таким и оставался, пока не исчез бесследно в 2004 г. (скорей всего, его убили из-за разоблачительных публикаций). Однако как личность Максим был гораздо глубже и тоньше, разнообразней и даже в чем-то противоречивей.

Обратных примеров, когда автор в своих публикациях кажется человеком более значительным и интересным, нежели в жизни как реальная личность, не меньше, особенно в экранной журналистике. Достаточно вспомнить еще одного журналиста с театроведческим образованием (не будем называть имя), автора знаменитых в 1990;е гг. и в начале нулевых телепередач. По жанру это были большие интервью, которые можно было бы назвать портретными, если бы они не превращались почти всякий раз в «ярмарку эфирного тщеславия», как назвал их известный исследователь телевидения профессор Анри Вартанов. Встречаясь с крупными фигурами в сфере политики, бизнеса, науки, культуры, автор всегда старался быть даже не на одном уровне с ними, а чуть выше, но зачастую выдавал себя незнанием предмета или пустыми вопросами.

Чем же объясняются подобные несоответствия? Тем, что в каждом журналисте, как справедливо отмечает В. И. Кузин, сосуществуют два характера: личностный и социальный^[3]. Автор произведения для СМИ являет собой сложную структуру, сплав личностных и социальнопрофессиональных качеств, пропорции в котором определяются целым комплексом условий.

Безусловно, большое значение имеет воспитание, образование, круг интересов и темперамент — то, что формирует личность и вольно или невольно отражается в авторском «я». Однако не меньшую, а зачастую и бо? льшую роль играет то, что принято называть социальной позицией журналиста, т. е. «поддержка тех или иных социальных сил, выступление на их стороне, выражение или отстаивание их интересов»^[4]. Приведенный выше пример с Максимом Максимовым показывает, что у него она была и сознательно воплощалась в профессиональной деятельности, направленной против такого социального зла, как преступность вообще и коррупция в правоохранительных органах в частности. Аудитория вправе ожидать от автора — особенно в аналитических и художественно-публицистических произведениях — проявления его социальной позиции, и, безусловно, нрава Е. Е. Пронина, утверждающая, что «умение видеть жизнь и ее проявления „под знаком высших ценностей“ составляет одну из важнейших способностей журналиста»^[5].

Вместе с тем нельзя не учитывать тот факт, что автор — структура подвижная, динамическая, обусловленная временем. Так, в советский период отечественной истории в СМИ были востребованы авторы, обладающие, кроме литературных и иных талантов, четко выраженной партийной позицией, а сомневающиеся не могли норой опубликовать ни строчки. Ярким примером тому служит журналистская биография Сергея Довлатова, вынужденного в поисках работы перебраться из Ленинграда в более либеральный Таллин, где он мог хоть в какой-то мере проявить свой талант фельетониста^[6]. Довлатов своему «я» изменять не хотел, но можно вспомнить и массу случаев, когда авторское «я» трансформировалось — и не обязательно по идеологическим соображениям. В частности, такое происходит при смене одного вида СМИ на другой: так, Максим Шевченко в «Независимой газете» и Максим Шевченко в телепрограмме «Судите сами» на Первом канате — не два разных автора, но найти десять отличий здесь совсем не трудно.

Приведенные примеры не только доказывают подвижность категории автора и влияние на ее структуру творческой биографии и условий профессионального роста журналиста, но и указывают на важнейший фактор, формирующий авторское «я» — временно? й. Как писал В. Г. Белинский, «есть идеи времени, есть формы времени», и в журналистике, в этой «срочной словесности», они играют существенную роль. Автор произведения для СМИ индивидуален, но вместе с тем он обязан быть современным — здесь и сейчас.

В предыдущем разделе мы выяснили, что автор произведения и личность человека, его создавшего, не совпадают полностью. При этом нужно понимать, что рожденная в процессе создания произведения авторская личность должна быть вполне понятной аудитории, которая меньше всего ждет от публицистики загадок. Читатель, зритель, слушатель как бы предоставляет журналисту право быть лучше осведомленным о происходящем в мире, чем «обычный» человек, занятый по-настоящему насущными проблемами жизни, и не более того.

Действительность, отношение к ней — вот что является областью соприкосновения СМИ и их аудитории. Данную особенность подмечает Г. Я. Солганик, изучающий структуру категории автора в журналистике, ее модели. Он справедливо утверждает, что отношение к действительности — это то, что обеспечивает взаимодействие двух главных ипостасей автора: " автор — человек социальный" / «автор — человек частный» .

Взяв за основу данную дихотомию, исследователь формулирует два базовых принципа отношения к действительности: «безоценочное» и «оценочное». То есть автор может отнестись к фактам нейтрально, а может посмотреть на них критически или, наоборот, принимая их на веру (апологетически). Скажем, факт приговора участниц Pussy Riot к двум годам лишения свободы автор православного издания оценивает как апологет церкви, веря, что наказание за поругание храма должно быть суровым; его коллега из «Новой газеты» относится к приговору критически — как к слишком суровому, обусловленному политически; а корреспондент новостей телеканала «РБК» — нейтрально, избегая оценки. И все это отражается в создаваемых ими произведениях. Степень и качество проявления того или иного отношения зависит не только от характеристик СМИ. Отношение автора к факту действительности может прямо повлиять на выбор жанра создаваемого произведения: об одном и том же судебном заседании можно написать сухую заметку, а можно — злой фельетон.

Применение предложенного Г. Я. Солгаником подхода позволяет выделить основные модели автора-журналиста:

• — пропагандист, полемист, иронист;
• — репортер, летописец, художник; аналитик, исследователь^[7].

Безусловно, самой понятной является вторая по счету линейка: репортер (хроникер) безоценочно информирует; летописец тоже информирует, но с определенной апологетической позиции; художник субъективно создает образ. Отличие аналитика от исследователя тоже на виду: первый критически оценивает, второй изучает суть и причины. С пропагандистом тоже все понятно — он продвигает идеи, в которые верит; в отличие от него полемист пытается быть нейтральным, чтобы истина родилась из спора; и, наконец, иронист — это пропагандист «наоборот» .

Конечно, данная типология не единственная и небесспорная, но она представляется по-своему вполне логичной и цельной. При этом нужно понимать, что не часто встретишь автора, соответствующего только одной модели: практика полна разнообразных смешений и комбинаций. Как говорил Софокл, «много есть чудес на свете, человек — их всех чудесней». Например, известного ведущего теледебатов Владимира Соловьева («К барьеру», «Поединок») можно смело считать полемистом, но нередко в нем просыпается пропагандист, а иногда и иронист — все зависит от темы обсуждения. Ироничный Александр Гордон («Гордон-Кихот», «Закрытый показ») порой превращается в аналитика, а пропагандист Андрей Колесников, оказывается, не чужд парадоксов и в своих нынешних колонках в «Огоньке» проявляет себя вполне оригинальным публицистом-художником. Сегодня даже репортеры выходят за рамки нормативной модели «только факты» и к безоценочному информированию добавляют элементы аналитики — таковы тенденции современных массмедиа.

Таким образом, можно говорить лишь о базовых моделях автора, которые можно выявить в качестве ядра, определяющего основные характеристики данного автора и создаваемого им произведения для того или иного СМИ. Тем не менее с помощью данной типологии можно понять фундаментальные принципы созидающей деятельности журналиста и смоделировать ее процесс в каждом конкретном случае. Надо сказать, что это отнюдь не только академическая задача: всякому начинающему журналисту полезно «примерить» на себя названные модели, чтобы определиться в своих профессиональных склонностях и возможностях.

Сделаем еще один шаг вперед, чтобы подойти к пониманию того, что же представляет собой творческая инициатива автора. Тем самым мы обратимся к области внутренних намерений, или творческой интенции создателя медиатекста, его стратегическим замыслам как автора публицистического произведения. Иначе говоря, нужно понять, что желает сделать создатель статьи или передачи.

Анализ показывает, что таких первичных намерений (интенций) всего четыре:

• — свидетельская (автор намерен рассказать о том, чему стал очевидцем);
• — эвристическая (автор намерен установить причинноследственные связи между фактами, чтобы показать суть события или деятельности);
• — риторическая (автор намерен поставить вопросы, которые спровоцируют дискуссию);
• — художественная (автор намерен создать образ человека, исторической эпохи или явления)^[8].

Активизация той или иной интенции определяет выбор определенных авторских стратегий создания произведения. При этом, как говорил Бернард Шоу, «мы выбираем не тот путь, который сулит нам наименьшее сопротивление, а тот, который дает наибольшее преимущество». Существует более или менее жесткая зависимость между выбранным путем (намерением) и содержанием будущих публикаций. Так, свидетельская интенция заставляет автора в работе над статьей или передачей сосредоточиться на выявлении динамики события, эвристическая — динамики явления, риторическая — динамики отношений, художественная — динамики образа. Когда Александр Дранков в 1908 г. снимал первый в истории отечественной киножурналистики оперативный репортаж — о пожаре продовольственных складов в Санкт-Петербурге, он, естественно, целиком сконцентрировался на том, чтобы показать событие в развитии действия (хроника была показана в столичных кинотеатрах буквально на следующий день как горячая новость). Авторы современных телерепортажей о чрезвычайных происшествиях зачастую действуют точно так же, ничего не изменилось. Создатели художественно-публицистических произведения для СМИ, в том числе документалистики на ТВ, стремятся к созданию образов людей и исторических эпох. В связи с этим можно вспомнить классические фильмы-исследования литературоведа Ираклия Андроникова (1950−1960;е гг.), современные циклы передач Эдварда Радзинского, Николая Сванидзе и др.

Разумеется, далеко не все произведения журналистов построены с использованием только одной авторской стратегии. Например, в уже упомянутой аналитической статье «Московское брожение» Дмитрий Орешкин придерживается стратегии выявления причин выступлений политической оппозиции на Болотной площади в Москве как явления, но строит свои рассуждения на основе личных впечатлений от самого события, т. е. налицо комбинация двух стратегий. А в работе над сценарием документального телефильма «Мудрец из Чухломы», о котором тоже шла речь выше, автор главы применял стратегии эвристического и художественного типов, поскольку портрет ученого невозможен как без исследования и представления его идей, так и без выстраивания драматургической линии жизни с конфликтами и поворотами судьбы.

Отметим, что наличие подобных «стратегических комплексов» свидетельствует чаще всего о сложности авторского замысла и характерно для произведений смешанной жанровой природы (специальный репортаж или документальная драма). В них часто используется потенциал игровых стратегий, когда необходимо овладеть вниманием читателя или зрителя, контролировать его длительное время, создавая драматическую интригу. В частности, в фильме Л. Парфенова «Зворыкин-Муромец» авторы комбинируют чисто описательные фрагменты, когда речь идет о научнотехнической информации, с постановочными эпизодами, когда нужно показать ключевые моменты жизни героя. Здесь эвристическая интенция тесно взаимодействует с художественной, что и определяет стратегию игры со зрителем, который понимает, что изображающий ученого актер Сергей Шакуров — это не реальный Владимир Зворыкин, по принимает эти условия как вполне допустимые.

В чем причина всех этих сложностей? В том, что, по словам того же Бернарда Шоу, «существует 50 способов сказать „да“, 500 способов сказать „нет“ и только один способ это написать» — и его автор обязательно должен найти. Журналистика — не просто массовая коммуникация, но и «творческая деятельность по созданию интеллектуальных, политических, эстетических и иных ценностей»^[9]. Понимая это, мы можем определить, какими факторами обусловлена авторская интенция и определяемая ею стратегия создания произведения. В частности, обратим внимание на творческие (поэтические) факторы (ориентация на определенный жанр, композиционную структуру, стилистику) и прагматические (ориентация на запросы определенной аудитории, место произведения на полосах издания или в сетке вещания, рейтинг, технология производства и т. д.).

Воздействие данных факторов и их сочетаний формирует авторское намерение в работе над конкретным произведением и способствует тому, что принято называть специализацией. Речь идет о векторе профессиональной деятельности, благодаря которому один из начинающих свой профессиональный путь молодых журналистов станет репортером, другой обратится к деловой аналитике, третий будет ведущим популярного ток-шоу, а четвертый займется созданием портретных или путевых очерков. Все это происходит не случайно, а потому, что каждый из них — личность, которая выбирает в профессии наиболее отвечающее ее способностям и возможностям направление.

• [1] Солганик Г. Я. К определению понятия «текст» и «медиатекст». С. 11.
• [2] Максимов М. Л. В интересах истины: сб. статей. СПб., 2009. С. 93.
• [3] Кузин В. И. Психологическая культура журналиста: учеб пособие. СПб., 2001. С. 83−84.
• [4] Прохоров Е. П. Указ. соч. С. 101.
• [5] Пронина Е. Е. Психология журналистского творчества. М., 2002. С. 77.
• [6] См. Довлатов С. Компромисс // Довлатов С. Собр. соч.: в 4 т. Т. 1. СПб., 2010.
• [7] Солганик Г. Я. Автор как стилеобразующая категория публицистического текста // Вести. Моск, ун-та. Сер. 10. Журналистика. 2001. № 3. С. 79.
• [8] См. подробнее: Пронин А. А. Авторские стратегии в тележурналистике: к постановке проблемы // Говорит и показывает кафедра радио и телевидения. Вып. 3. СПб., 2009. С. 8−17.
• [9] Корконосенко С. Г. Журналистика и массовая коммуникация: не вместо, а вместе // Медиа-дискурс. 2007. Вып. 1. С. 6.