Высшие предельные понятия для материи и причинности

Только что рассмотренной форме воображаемо-трансцендентного, возникающей благодаря предельному расчленение субстанциальной основы явлений природы и их причинных связей, противостоит другая форма, вытекающая из беспредельности объема данных в пространстве и времени объектов опыта. Как первая форма соответствует проблеме бесконечно малого, так последняя форма соответствует проблеме бесконечно великого. Там поступательное движение основывается на все далее идущем анализе фактов опыта. Здесь оно состоит в том, что прослеживает связи содержащихся в пространстве предметов и совершающихся во времени событий может быть продолжаемо далее всякого находимого в пространстве и во времени предела. В этом случае дело идет, стало быть, о таком не останавливающемся ни на какой измеримой величине поступательном движении (Fortschritt ins Unermessliche), на которое наводит реальная бесконечность вносящих порядок форм всякого опыта, пространства и времени. Если пространство, форма распространения материи, простирается до бесконечности, и если время, форма течения связываемых как основания и следствия явлений, простирается до бесконечности и по отношению к прошлому и по отношению к будущему, то мы имеем право предполагать, что и сама материя и причинное течение связанных с ней пространственно и временно процессов будут бесконечны. Тем не менее это предположение никоим образом не эквивалентно идее бесконечности самих пространства и времени. По отношению к последним противоположное для нас не мыслимо, и именно поэтому при этих формальных бесконечностях дело идет о реальной трансцендентности. По отношению же к материи и причинности конечное протяжение и конечное временное течение не безусловно немыслимы. Мы можем представить себе, что материя скучена в одной лишь определенной части бесконечного мирового пространства, или, по крайней мере, даже если она наполняет все бесконечное мировое пространство, что она распределена согласно закону, в силу которого вся ее масса достигает лишь конечной величины. Последнее было бы, например, тогда, если бы материя была таким образом распределена вокруг одного определенного центрального пункта, что ее плотность убывала бы пропорционально третьей или некоторой высшей степени расстояния от этого пункта. Не безусловно не представима и временная ограниченность всех причинных изменений: ведь канто-лапласовская гипотеза возникновения нашей солнечной системы в самом деле предполагает начальное состояние до изменений, которое, как на это уже указывал Кант, легко можно было бы распространить на всю вселенную. Конечно, если материя предполагается существующей уже бесконечное время, то с ней всегда должно быть связано и какое-либо движение. Но это движение могло бы в продолжение беспредельного времени состоять в колебании частиц вокруг одних и тех же положений равновесия, а так как этого рода движение не связано ни с каким изменением, то оно и не побуждает к образованию понятия причинности. В действительности именно таково то представление, которое на основании так называемого второго закона механической теории теплоты и было выработано по отношению к будущему конечному состоянию нашей солнечной системы. И это представление может быть распространено затем на вселенную, коль скоро допускается конечная ограниченность материи. Ведь материя и природная причинность суть такие понятия, которые всякий раз получают некоторое реальное содержание лишь благодаря эмпирическому исследованию явлений природы, а потому не только мыслимо, что это исследование останавливается, достигнув известных предельных пунктов, но и что наше мышление будет всегда стремиться к отысканию таких предельных пунктов, которые служили бы точками опоры для нашего неутомимого комбинирования фактов, чтобы, исходя из них, возможно было связать ход прошедших и будущих событий в единое целое. Очевидно, благодаря этому стремлению возникли все предположения относительно начальных и конечных состояний вселенной. С логической точки зрения эти предположения вполне эквивалентны гипотезам относительно существования единой первичной материи и связанной с последней единой силы природы. Как эти гипотезы заставляют разложение на бесконечно малое остановиться по достижении определенного пункта, так вышеупомянутые предположения ограничивают блуждание нашей фантазии, устремляющейся в бесконечно великое, потому что ими предполагаются предельные состояния, относительно характера которых могут составляться гипотезы, которые стараются возможно более привести в соответствие с данным нашему опыту ходом явлений природы.

Сообразно этой аналогии и в данном случае дело никогда не может идти об абсолютных, а всегда лишь об относительных предельных пунктах. Для нашего астрономического и физического познания вселенная всегда остается ограниченной. Но мы никогда не будем в состоянии с уверенностью принять достигнутый когда-либо границы за последние. Даже в том случае, если бы астрономическое наблюдение доказало, что та система, к которой принадлежим мы вместе с нашей солнечной системой, имеет пределы, которые со всех сторон окружены непроницаемым пустым пространством, все же не только оставалось бы всегда мыслимым существование других аналогичных систем за пределами доступного нашему анализу пространства, но оставалось бы даже возможным и то, что эти системы станут впоследствии познаваемыми при усовершенствовании вспомогательных средств исследования. И эта возможность превращается даже в постулат нашего мышления, ибо мы так же мало можем когда-либо признать опыт законченным со стороны бесконечно великого, как и со стороны бесконечно малого. Не иначе обстоит дело и по отношению к прослеживанию причин течения явлений природы. Если мы допустим, что кантовская шарообразная туманность может быть с достаточной степенью правдоподобия принята за исходный пункт развития нашего нынешнего мира, тогда неизбежно возникнет дальнейший вопрос: как образовалась эта туманность? Уже теперь в качестве ответа на этот вопрос при случае высказывалось предположение, что при встрече двух мировых систем вследствие удара могла развиться сумма теплоты, достаточная для того, чтобы вызвано было упомянутое начальное состояние. Конечно, это — гипотеза еще более воображаемая, чем сама гипотетическая шарообразная туманность, но все же не невозможно, что на основании наблюдений над неподвижными звездами, дозволяющих допустить, что такого рода мировые события действительно совершаются, она войдет в круг правомерных идей. Конечно, то же самое имеет силу для всего того, что лежит за временно допускаемым конечным состоянием. Ведь здесь представление, служащее для вывода начального состояния, могло бы применяться и для вывода того, что следует за конечным состоянием: стоило бы только предположить, что в числе тех сталкивающихся мировых систем, которые дают повод к образованию новых миров, могут между прочим оказываться и совершенно отжившие.

Ясно, что здесь дело везде идет о подобном же regressus in indefinitum, как и при не имеющем пределов прогрессивном анализе опыта в частностях и при соответственном образовании воображаемых гипотез. Затем и здесь с неменьшей ясностью обнаруживается, что при образовании этих гипотез наше мышление всегда стремится к тому, чтобы по достижении некоторых лежащих в сфере конечного пределов свести прогресс в единое целое, за которым, однако, снова начинается поступательное движение и будет тянуться без конца и без завершения вдаль. Как особенно ясно показывает пример причинного нисхождения (Regressus), основной мотив этой воображаемой трансцендентности одинаков с основным мотивом реальной трансцендентности: это — стремление нашего разума связывать все данное согласно принципу основания и следствия и мыслить его включенным в объем понятия некоего целого; это стремление в применении к формальным составным частям опыта порождает трансцендентность реальную, а в применении к его эмпирическому содержанию — воображаемую трансцендентность. Этим же самым принципом нашего мышления определяется и прослеживание течения явлений природы в их последовательности во времени, соединение материальных частей в единую универсальную систему, наконец, доходящий до бесконечно малого анализ материальных элементов и их действий. Ведь опытное содержание, как таковое всегда бывает настолько же конечно ограниченным, как и та форма, в которой мы его понимаем и приводим в порядок. Только наше мышление, связуя единичное в единое целое, в то же время устанавливает между отдельными составными частями непрерывные соотношения и требует установления дальнейших связей, простирающихся за данные границы в безграничное. При этом над нашим связыванием формальных порядков вследствие полной однородности их господствует прежде всего идея безграничного прогресса, а над нашим связыванием опытного содержания вследствие его разделения на качественно различные составные части — идея совокупности всего единичного. Таким образом, развиваются обе те формы поступательного движения в мышлении, которые в своем соединении придают космологическим идеям отличающий их характер. Ведь наше понятие вселенной всегда колеблется между идеей чего-то бесконечного и понятием конечного, последнее, однако, обозначает лишь относительную границу нашего мышления. К первому мы склоняемся, коль скоро мы мыслим мир как количественное единство, по отношению к которому мы принимаем в соображение лишь формальный распорядок данного. Второе стоит на первом плане, коль скоро мы рассматриваем мир как качественную систему многообразных субстанциальных и причинных элементов. Так как на эту качественную систему преимущественно направлен интерес нашего познания природы, то понятие вселенной, космоса, мирового целого предпочтительно получило значение совокупности вещей, которая сама по себе ограничена, но которую мы тем не менее никогда не мыслим себе как замкнутую в определенные границы.