Зиглинда: доступ к блокированной вследствие травмы первичной эмоциональности

Все выглядит по-другому, когда первичная эмоциональность заблокирована из-за того, что человек пережил очень сложную травмирующую ситуацию, которая так и не была им психологически преодолена.

Зиглинде немного за сорок. Ее брак нельзя назвать счастливым. Она вышла замуж более 20 лет назад, надеясь обрести в семейной жизни покой и мир. Зиглинда выбрала заботливого мужа, который считался с ее врожденным заболеванием почек, представляющим угрозу для пз жизни из-за опасных кровотечений. Теперь, когда их единственный ребенок вырос и собрался покинуть дом, Зиглинда начала встречаться с другим мужчиной. После того, как муж узнал об этих отношениях, ей предстояло принять решение, как жить дальше. Собственно говоря, Зиглинда не хотела выходить замуж за другого. У нее было лишь страстное желание чувствовать близость, защищенность, покой и гармонию.

Периодические обострения своей болезни Зиглинда считает расплатой за аборт, который сделала, будучи студенткой. «Ах, постоянно этот страх заболеть… И одновременно другой страх — оказаться брошенной». Тогда, после аборта, Зиглинда испытывала чувство вины, но сейчас говорит, что это чувство ею уже переработано и преодолено. В воспоминаниях женщины видна отчетливая связь между двумя фоновыми страхами (заболеть и быть брошенной) и конкретным жизненным событием (абортом). Вызывает сомнение: было ли до конца осознано Зиглиндой влияние на ее жизнь того трагического события и связанных с ним переживаний? Действительно ли она смогла внутренне справиться с обстоятельствами того периода ее жизни? Осмыслила ли Зиглинда то, что с ней тогда произошло? Глубокие эмоциональные переживания в таких драматических ситуациях чаще всего полностью не осмысливаются и не перерабатываются, поскольку все силы уходят только на выживание. Лишь после преодоления фазы шока и стресса произошедшее может быть рассмотрено с точки зрения своего значения для жизни и интегрировано в более широкие жизненные взаимосвязи. Сделала ли Зиглинда этот шаг?

Я спросил, говорила ли она с кем-нибудь об этих событиях.

Зиглинда: Я говорила об этом только с двумя людьми — с моим мужем и моим другом, да и то вскользь. Я еще никому не рассказывала об этом до конца. В течение многих лет я вообще не думала об этой истории. Только теперь я снова вспоминаю ее, да и то только в связи со своей болезнью. Теперь я начинаю понемногу понимать, какую роль играла болезнь в моих отношениях с мужем.

Чувства и эмоции Зиглинды, связанные с тем трагическим событием, оказались заблокированными, потому что все еще оставались для нее непереносимыми. Для терапии было важно постепенно подобраться к вытесненным и заблокированным чувствам. Нужно было сделать первый шаг — шаг эмоционального раскрытия и совместного поиска первичной, вероятно, очень сильной, эмоциональности. И только потом, на втором шаге, речь может пойти о том, чтобы занять позицию и интегрировать эмоции в жизнь Зиглинды.

Мы прошли через пять этапов, подбираясь к ее блокированным чувствам.

• 1. Вначале я попросил рассказать об обстоятельствах, которые привели к аборту. Зиглинда рассказала, как познакомилась во время учебы со своим молодым человеком, как сильно они любили друг друга, но, к сожалению, их отношения не имели будущего. Ее друг происходил из богатой семьи, которая не допустила бы его женитьбы на девушке более низкого социального положения. Молодой человек какое-то время колебался, и у Зиглинды теплилась надежда, что он все же примет решение в пользу их любви, а не в пользу своей семьи. Однако когда она неожиданно забеременела, его словно подменили. «Он заставил меня сделать аборт. Он неистовствовал и кричал, что это неприемлемо для его семьи… И как бы тогда сложилась моя жизнь — одна с ребенком? Это было бы позором, еще большим позором для меня, чем для него…»
• 2. Из этого первого разговора мне показался особенно оскорбительным тот факт, что ее заставили сделать аборт. Действительно ли он ее заставил? Или она говорит так, чтобы снять с себя свою долю ответственности? А если это было принуждение, могло ли оно произойти без травмы? Поэтому я попытался подвести Зиглинду ближе к теме «он заставил».

Терапевт: Каким образом он вас заставил? Какими словами? Вы могли бы их повторить? Может быть, Вы их еще слышите внутри себя?

Зиглинда: Он сказал что-то вроде: «Можно ведь сделать аборт, это не проблема!» Помню, что я тогда плакала. (Тут она вспоминает, что получила пощечину.).

«Ты, грязная свинья», — закричал он и дал мне еще одну пощечину. Скандал продолжался несколько часов. (Зиглинда выглядела очень испуганной, когда вспоминала тот драматичный день.)

3. Итак, Зиглинда находится в прошлом, но при этом она не в контакте со своими чувствами. Она видит своего друга и комнату, в которой все происходило, но еще не видит саму себя. Теперь важно, чтобы Зиглинда «приблизилась» к событию и прикоснулась к нему также и эмоционально. Можно было бы предположить, что это уже произошло благодаря рассказу и воспоминаниям. Однако для того, чтобы «поднять» первичную эмоциональность, часто очень важно сформулировать вопрос более прямо.

Т.: Что Вы при этом чувствовали? Как Вы себя ощущали во всем этом?

3.: До сих пор, и сейчас вот тоже, когда я об этом думаю, у меня колет сердце. Кровь ударяет в голову… Тогда я была уверена, что сделаю аборт! Нет — что я больше его не люблю! Я чувствовала себя неописуемо брошенной, покинутой. И моей матерью тоже…

Здесь Зиглинда начинает рассказывать об одном оскорбительном случае, связанном с отношением к ней ее матери.

4. Когда эмоция точно отражает содержание ценного (или неценного) в ситуации, тогда возникает импульс к действию. Таким образом, теперь речь идет о том, чтобы прояснить вторую сторону первичной эмоциональности: а именно сопровождающий эмоцию импульс к действию.

Т.: Что Вам тогда хотелось сделать?

3.: Больше всего я хотела броситься в его объятия и заплакать… Или вообще в объятия какого-нибудь человека…

Я сказал, что это она вскоре нашла в браке со своим мужем. Она ответила, что у нее потому сейчас и существуют проблемы, что в отношениях с мужем ей перестало этого хватать.

В ее импульсе к действию отсутствовал гнев, а были лишь страх и смертельная обида. И потому ей требовались защита, опора и покой. И еще было столько неуверенности в себе из-за того, что ее так грубо оттолкнули, хотя она ни в чем не была виновата. Один из ее страхов — оказаться брошенной — был очень понятен и близок к содержанию того, что она пережила. Однако другой страх — страх заболеть как расплата за аборт — еще не был проработан.

5. Т.: Мы с Вами еще не говорили о самом аборте. Кто его делал? Как Вы записались на аборт?

Мы пытаемся шаг за шагом пройти ситуацию аборта, но у Зиглинды почти не осталось воспоминаний. С ней что-то сделали и потом отправили домой. Она знает только, что плод отошел ночью. Она положила его в сумку и утром сожгла. У нее осталось смутное воспоминание о том, как выглядел плод. Она не может даже сказать, был ли это мальчик или девочка. Она никогда не думала о возможном имени для ребенка.

Такая ситуация и такой аборт для женщины немыслимо тяжелы. Однако Зиглинда не проявляет особых эмоций: говорит слегка приглушенным голосом, застенчиво, тихо. Она говорит об этом впервые в жизни. Очень скоро Зиглинда вспоминает, что всегда, когда в ее жизни случалось что-то плохое, она чувствовала, что наказана справедливо. Именно потому она и смогла выдержать все последующие удары судьбы, что всегда была убеждена: это надо вынести, чтобы искупить вину перед нерожденным ребенком. Но этого было недостаточно, чтобы освободиться от чувства вины. Вот так: с одной стороны, она была мужественной и сильной, а с другой — ее жизнь становилась все более сложной, запутанной, чужой.

Теперь мы пытаемся подготовить прощание с ребенком. Я спрашиваю, могла бы она представить, что кладет ребенка не в сумку, а в гробик и смотрит на него в течение некоторого времени. Она пытается это сделать и у нее получается. Она смотрит так, как если бы склонилась над настоящим гробом с умершим младенцем.

На этом деликатном месте глубоко интимного переживания следует прекратить использование каких-либо методов. Они и не нужны, так как Зиглинда смотрит на вещи реально, выдерживает ситуацию и первичная эмоция имеет достаточное пространство. Любое вмешательство со стороны терапевта только разрушило бы ее. Зиглинда делает шаг к эмоциональной позиции «реально смотреть на вещи». Она приходит на сеанс на следующий день после почти бессонной ночи, которую провела в слезах. Она уделила пережитому много времени и дома впервые подумала: «Это было убийство? Я убила человека?» Когда я услышал из ее уст эти слова, меня охватил ужас. Осуждает ли она себя? Наказывает? Или она только-только начинает понимать, что на самом деле произошло? Чтобы прояснить это, я спрашиваю:

Т.: Как это было для Вас, когда Вы думали об этом?

3.: Для меня это было ужасно. Я впервые поняла, что, по сути дела, именно я ответственна за это. После нашей последней беседы я больше не уверена, что в той ситуации не могла действовать по-другому.

Мы задерживаемся на этом немного дольше: как она видит все произошедшее сейчас, и как это было для нее тогда, когда она была студенткой. При этом я слежу за тем, чтобы, с одной стороны, ей не казалось, будто бы сейчас она лучше знает, как ей следовало поступить тогда, а с другой — чтобы она не закрывала глаза на реальность.

3.: Я бросила беспомощного ребенка… Я, собственно, бросила себя так же, как бросили меня. И теперь я понимаю, что хотела ребенка. До сих пор я не знала этого…

В результате нахождения собственной персональной позиции по отношению к нерожденному ребенку, которую она обрела лишь спустя 20 лет, Зиглинда начинает чувствовать, как она говорит, внутренний покой. Для нее было важным, что она мысленно могла стоять перед гробом и, имея эту картину перед глазами, интегрировать свои чувства.

3.: Когда я стояла перед гробом, то думала: если бы у такого ребенка была душа, это было бы хорошо. Тогда он, может быть, обрел бы покой.

Т.: Почему Вы так думаете?

3.: Потому что только сейчас он умер по-настоящему.

Т.: Вы выражаете надежду, что ребенка теперь не просто больше не существует, а что он каким-то образом продолжает жить?

3.: Да, я надеюсь, что душу его не бросили в одиночестве.

Через некоторое время Зиглинда замечает, что ее отношения с мужем начинают меняться. Так же, как она смогла открыто посмотреть на ребенка, так же она теперь по-другому может взглянуть и на свои реальные отношения с мужем. И она видит, что больше не стремится обрести покой рядом с ним.

В последующие месяцы рос ее внутренний покой, несмотря на то, что этот период сопровождался значительными изменениями в ее жизни. Зиглинда рассталась со своим другом и хотела начать новые, более личностные отношения с мужем. У него, тем временем, появилась подруга, и ему стало трудно общаться со своей изменившейся женой. Зиглинда больше не была той, которая нуждалась в его помощи, которая искала у него защиты — все это он с готовностью давал ей в течение многих лет. Прежнее устройство их совместной жизни стало более невозможным, и через несколько лет они расстались по обоюдному согласию. Ее бывший муж ведет суетную жизнь молодящегося человека. Зиглинда живет одна, переживая всевозможные взлеты и падения, но с ощущением большего счастья и внутреннего согласия, чем раньше. Хотя она и потеряла мужа, но нашла себя.

Я часто вспоминаю слова Зиглинды, которые она сказала во время одной из наших последних встреч: «Я научилась оставлять для самой себя больше пространства. И теперь я могу оставлять больше пространства другим. И еще я заметила: чтобы расти, нужен покой».