Резюме. 
Философия и методология эмпирической социологии

В настоящей главе предпринята попытка показать развитие некоторых новейших концепций социологической методологии на фоне главных социокультурных тенденций современной эпохи. Рассматриваются переход от модерна к постмодерну (при всей условности этого процесса), анализируются некоторые основные концепции модерна (рационалистический модерн, модерн как вечное возвращение) и постмодерна (прежде всего те, что сформулированы в трудах французских философов М. Фуко, Ф. Лиотара, Ж. Бодрийяра). Рассмотрение на этом «фоне» социологических концепций так называемой когнитивной микросоциологии и методологического «ситуационизма», ведущих свое начало от символического интеракционизма, социальной феноменологии А. Шюца и этнометодологии Г. Гарфинкеля, позволяют оценить их как последовательное проявление в социологии характерного нынешнего духа времени. Эти социологические подходы воплощают в себе основные направления развития современного мышления.

Во-первых, они последовательно противопоставляют себя социологическим «метанарративам», выражением которых стали как систем но-структурные теории общества, так и позитивистские методологические концепции научной социологии, предполагающие последовательный кумулятивный рост научного знания. Нужно откровенно признать, что противопоставление ситуационизма позитивизму, по существу, является противопоставлением его научности как таковой, ибо в рамках любой существующей или возможной критики модерна именно наука рассматривается как едва ли не самый главный метанарратив модерна и главное основание всей духовной и материальной системы господства модерна.

Во-вторых, дополнительной по отношению к критике социологической традиции как метанарратива модерна (сопровождающейся, впрочем, вполне серьезной и глубокой критикой позитивистской и функционалистской методологии) оказывается трактовка науки как языковой игры в духе лиотаровской, почерпнутой у Витгенштейна, концепции языковых игр. Правда в ситуационизме, проанализированном здесь на примере работ немецкой исследовательницы К. Кнор-Цетины, речь идет скорее не об языковых, а об организационных играх. Научная работа трактуется как организационный процесс, цель которого — обеспечить соответствие научного продукта организационным требованиям, предъявляемым к такому продукту. В этом смысле как социологическая, так и науковедческая концепции Кнор-Цетины представляют собой дальнейшее развитие релятивистских тенденций в социологии науки, впервые, пожалуй, отчетливо прозвучавших в работах Т. Куна. При этом опять необходимо отметить, что КнорЦетина фиксирует реально существующие механизмы научной, более того, лабораторной работы. Это ни в коем случае не спекулятивное, а наоборот, эмпирическое исследование, представляющее собой как бы эмпирическое подтверждение теоретической модели Куна.

В-третьих, зафиксированные в этой главе тенденции в развитии социологической теории и методологии подтверждают справедливость представлений о характерном для модерна «кризисе опыта», разработанных ранним марксистским критиком модерна В. Беньямином. Беньямин утверждал еще в 1930;е гг., что в капиталистическом модерне на место «опыта», предполагающего некий надындивидуальный фундамент и укоренененность в традиции, приходит «переживание», отмеченное чертами сиюминутности и полной неукорененности в жизни целого. Методологический ситуационизм представляет собой, пожалуй, лучшую иллюстрацию к беньяминовской идее «кризиса опыта».

Уже этого краткого перечисления черт современного методологического развития в социологии достаточно, чтобы убедиться в том, что социология идет в ногу со временем. Разложение единства и непрерывности человеческого опыта, как данного в повседневной жизни человека модерна, так и запечатлеваемого, фиксируемого наукой, его фрагментация, «коллажирование» — не только свойство повседневного опыта постмодерна, но и характерная черта трактовки опыта многими новыми социологическими концепциями. Можно сказать, что характерной чертой новейшего времени является «кризис» социологического опыта — разложение и фрагментация социологического опыта, традиционный канон которого сложился в XIX в. в трудах Конта, а затем на рубеже XIX—XX вв. у классиков социологической мысли, прежде всего у Дюркгейма, а также и у Макса Вебера.

Пользуясь тем, что настоящее резюме завершает не только главу, но и книжку в целом, попытаюсь сформулировать главный, по моему мнению, вывод из проведенного в ней анализа. Он состоит в следующем. Социология — любимое дитя модерна. Случайно, или в этом сказалась какая-то еще до конца не осознанная закономерность, но она оказалась рождена, или, по крайней мере, крещена (свое имя «социология» как наука об обществе получила от создателя позитивизма О. Конта) одновременно с появлением манифеста научности, провозгласившего науку двигателем и сердцевиной общественного прогресса — контовского «Курса позитивной философии».

Более того, в выдвинутой Контом классификации наук социология заняла место на самой вершине иерархической пирамиды. Именно с социологией Конт связывал самые существенные перспективы прогресса науки и общества. В этом смысле уже не кажется случайностью, что именно в трудах классиков социологии были наиболее глубоко и последовательно сформулированы концепции модерна как особенной эпохи в истории человечества. Социология в этом смысле оказалась рефлексией модерна, а социологический опыт — опытом модерна par excellence. Концепции модерна, сформулированные Дюркгеймом, Вебером, Зиммелем, как они изложены в настоящей главе, были одновременно концепциями опыта модерна, и только в этом своем виде они смогли стать его, модерна, обоснованием.

Основные характеристики этого опыта были показаны в гл. 1 и 2. Я не буду здесь снова о них говорить. Скажу лишь, что отмеченный кризис социологического опыта, сопутствующий достаточно резким изменениям в духовном климате эпохи, обещает глубокие изменения самой социологии. Возможно, этот кризис будет означать конец социологии как идеологии модерна.