Судьба литературных жанров исторически изменчива. По причинами, как эстетического, так и — нередко — внеэстетического порядка, одни из них, оттесняя другие, занимают ведущее (или просто — более заметное, нежели раньше) место в литературном процессе, чтобы по истечении некоторого времени отойти на литературную периферию, уступив указанное место тем, что еще недавно играли в литературе куда более скромную роль.
Не вдаваясь в объяснение причин, обуславливающих природу жанрового развития в целом, сошлемся в этом случае лишь на ставшую уже классической работу Ю. Тынянова «О литературной эволюции» (1927), позволяющей понять многое в характере и механизме формирования указанного явления. Методологический смысл имеет конечный вывод, к которому приходит ученый: «.Изучение эволюции литературы возможно только при отношении к литературе как к ряду, системе, соотнесенной с другими рядами, системами, ими обусловленной. Рассмотрение должно идти от конструктивной функции к функции литературной, от литературной к речевой. Оно должно выяснить эволюционное взаимодействие функций и форм. Эволюционное изучение должно идти от литературного ряда к ближайшим соотнесенным рядам, а не дальнейшим, пусть и главным.» 1.
В этих словах — ключ к пониманию и объяснению процессов возникновения, становления, расцвета и угасания (порою — временного) того или иного жанра. Проследить его жизнь на определенном этапе развития — важная и сложная для историка литературы задача. Решение позволит не только охарактеризовать специфичность исследуемого явления, но и пополнить — в той или иной мересуществующие в литературоведческой науке представления о специфике процесса литературного развития в целом. Ведь, как верно отмечено В. Кожиновым, «в теоретическом понятии о жанре обобщаются черты, свойственные более или менее обширной группе произведений какой-либо эпохи, данной нации или мировой литературы вообще.» 2.
Среди жанров, интенсивно развивающихся в современнойне только русской, но и мировой — литературы заметное место занимает роман-антиутопия.
Уже во времена Свифта и Вольтера обнаруживается и впоследствии получает мощное развитие (в особенности у.
1 Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. -М. -1977. -С.281.
2 Кожинов В. В. Жанр //Краткая литературная энциклопедия. -М. -1964. -Т.2. -С.914.
Достоевского) стремление подвергнуть художественному исследованию созданный воображением мыслителей мир, где до логического завершения доводится желание на деле реализовать идею решительной перестройки жизни по собственным рецептам, разумеется, руководствуясь при этом заботой о всеобщем благе.
Здесь неизбежно обращение к имеющему давнюю традицию в литературе жанру утопии. Его специфика и особенности развития будут охарактеризованы ниже. Теперь же мы считаем возможным ограничиться лишь указанием на то, что утопии возникли на том этапе развития исторического (и художественного) сознания, когда еще могли выстраиваться рационалистически выверенные схемы идеального устройства жизни людей: при этом внимание привлекали формы государственного, общественного устройства — отдельный человек с его судьбой был всецело подчинен их власти. Вымышленный мир утопии соотносился не с жизнью, а с теориями, претендующими на то, чтобы выглядеть универсальными. Попытки совмещения таких теоретических схем с реальной жизнью неизбежно приводили к прямо противоположным — нежели то мыслилось авторами классических утопий — результатам: унификация людей, чьей судьбой (и даже жизнью) всецело распоряжается общество, обнаруживает свою чудовищность, как только рационалистическая схема обретает реальный смысл. В истории русской (да, пожалуй, и мировой) литературы один из наиболее ярких примеров тому — планы, которые разворачивает перед своими единомышленниками один из персонажей романа Ф. Достоевского «Бесы» Шигалев. Но это — и один из первых примеров превращения утопии в свою противоположность — антиутопию. Впрочем, во времена создания гениального романа Достоевского рассуждения Шигалева могли показаться не более чем пустым прожектерством, бросающим, по воле писателя, тень на великую идею. Однако в XX веке зловещий смысл шигалевщины становился все отчетливее. Как писал Н. Бердяев, «утопии плохо знали или забыли и слишком воздыхали о невозможности их осуществления. Но утопии оказались гораздо более осуществимыми, чем казалось раньше. И теперь стоит другой мучительный вопрос — как избежать окончательного их осуществления.» 3.
Чем более жестким (и одновременно — детально разработанным) становились планы, по которым переустраивалась жизнь в стране победившей социалистической революции, тем более жестко подавлялось в человеке личностное начало. Так возникают условия для появления произведений, которым было суждено стать классическими образцами жанра романа-антиутопии: «Мы» Е. Замятина,.
3 Бердяев Н. Новое средневековье //Бердяев Николай. Философия творчества, культуры и искусства. -М. -1994. -Т.1. -С.473.
О дивный новый мир" О. Хаксли, «Скотный двор» и «1984» Дж. Оруэлла, «Чевенгур» и «Котлован» А.Платонова.
Разумеется, в русской советской литературе этому жанру не было места. Упоминание об «антиутопии» (примечательны эти иронические — или уничижительные? — кавычки) встречается в «Краткой литературной энциклопедии», специфичность ее сводится к будто бы содержащимися здесь «мрачным пророчествам о будущем», а названные выше романы именуются «контрреволюционными», в них, по словам автора статьи Б. Гиленсона, «наряду с неприятием социализма выразилось смятение буржуазного индивидуалиста перед возможностью бездумной технократической цивилизации.» 4 Думается, нет необходимости вступать в запоздалый спор с этим — весьма характерным для своего времени — определением причин возникновения и природы жанра. Вместе с тем стоит подчеркнуть, что «неприятие социализма», а точнее — тоталитарного общества, присущих последнему принципов мироустройства действительно свойственно романам-антиутопиям, созданным в постоктябрьскую пору. Но говорить в этом случае приходится не о политической ангажированности писателей, а о выражаемой таким образом их озабоченности судьбой личности в том.
4 Гиленсон Б. А. Утопия //Краткая литературная энциклопедия. -М. -1972. -Т.7. -С.854. мире, где ей (личности) отказано в праве на внутреннюю свободу, то есть, другими словами, на подлинно человеческое существование.
Утопии с их апелляцией главным образом к разуму создаются тогда, когда жива вера в возможность устройства (может быть, точнее — переустройства) жизни на основании Добра, Справедливости и — что особенно важно — Порядка. Антиутопия, генетически восходя к утопии, возникает в иное время — в эпоху претворения в жизнь недавно еще всего лишь умозрительных утопических схем. Существенно при этом, что всякий раз антиутопия, несомненно питаемая самой действительности, в то же время бесстрашно заглядывает в будущее, выполняя своеобразную функцию предостережения. И если напомнить о характере этих предостережений (которые уместно назвать мрачными пророчествами) у Замятина и Хаксли, Платонова и Оруэлла, то понятной становится негативная, мягко говоря, оценка, которую до недавнего времени получали эти произведения (совершенно недоступные для читателя Советской России) в подцензурной советской критике.
Таким образом, становление и развитие антиутопии обусловлено, в первую очередь, характером процессов, происходящих в жизни общества. И прежде всего советского общества, где планы, -которые, как обнаружилось очень скоро, в основе своей сродни утопическим — настойчиво претворялись в жизнь. Однако результатом этого становилось не подтверждение тех высоких принципов, которыми руководствовались авторы утопий, а напротив — вытеснение из жизни здравого смысла, торжество абсурда, принимающего разнообразные обличия и формы. Характеристика этого процесса выходит за тематические рамки нашей (и вообще — собственно литературоведческой) работы. Считаем возможным в данном случае ограничиться констатацией того факта, что судьба антиутопиитематика, проблематика, структурные особенности произведений, укладывающихся в ее жанровые рамки, может быть понята лишь в контексте породившего ее времени.
Определение роли (и места) антиутопии в литературном процессе затруднено хотя бы уже потому, что в русской литературе пореволюционной эпохи она в течение многих десятилетий была словно бы «незаконным» — не имеющим права на существование — жанром. Положение изменилось лишь в последнее десятилетие, когда к читателю пришли созданные ранее и ставшие уже классическими романы-антиутопии, когда к этому жанру охотно обращаются современные русские писатели А. Терц («Любимов»), В. Войнович («Москва 2042»), В. Аксенов («Остров Крым»), А. Кабаков («Невозвращенец») и многие другие. При этом, как отмечается в современной критике, созданные достаточно давно «антиутопические фантасмагории» пришли к нашему читателю одновременно с той литературой, которая часто именуется «возвращенной» и представлена «Колымскими рассказами» В. Шаламова, «Факультетом ненужных вещей» Ю. Домбровского, «Жизнью и судьбой» В. Гроссмана, «Московской элитой» Б. Ямпольского и др. Пришли одновременно «с книгами не умственного эксперимента, а личного переживания реальных событий и обстоятельств». И внезапно обнаружилась принадлежность того или иного ряда «к одной картине мира», которая так охарактеризована критиками: «Своего рода „пейзаж после битвы“ -с разрушенными жилищами, неубранными трупами, незамолкающими стонами.» 5.
Это сопоставление существенно для понимания жизненной основы антиутопии: встречающиеся в произведениях этого жанра вымышленные ситуации, характер взаимоотношений персонажей, наконец, противопоставление природному миру индустриального города — все это имеет место и в названных выше сочинениях, буквально оплаченных судьбой, а то и жизнью их авторов.
Вместе с тем следует указать на мощную литературную традицию, в русле которой возникает и развивается антиутопия, где изображается мир, сконструированный в соответствии с замыслами и планами его преобразователей. Говоря о ней (традиции), напомним об.
5 Гальцева Р., Роднянская И. Помеха — человек: Опыт века в зеркале антиутопий //Новый мир. -1988. -№ 12. -С.217. издавна реализуемой в искусстве возможности соединения элементов реальности несвойственными ей способами, позволяющей создавать фантастический мир (или — включенные в реальную действительность фантастические образы). Задача такого изображения — впрямую передать смысл бытия, основные закономерности жизни, а в конечном счете — не находящий воплощения в самой действительности идеал. На этой основе возникают мифы, волшебные сказки и героический пафос, а позднее — всевозможные фантастические литературные жанры: фантастические путешествия, необычные приключения, фантастическая сатира и т. д. На этой почве вырастает и собственно утопия, которая должна выглядеть как истинная. Автор такой созданной средствами искусства модели стремиться убедить читателя в возможности ее претворения в жизнь. Наконец, торжество научного мышления ведет к появлению научной фантастики (в рамках которой все возрастающее значение обретает фантастика социальная), где движение мысли художника, развитие сюжета, характер образности обусловлены стремлением реализовать как уже осуществленные представления и гипотезы.
Именно здесь (прежде всего — в социальной фантастике) -собственно литературная почва, на которой вырастает антиутопия. О ее взаимоотношениях с намеченной здесь литературной традицией пойдет речь в первой главе настоящей работы.
Но антиутопия несомненно включается и в более широкий литературный контекст. Недаром написанный в 1920 году роман Е. Замятина «мы» смог увидеть свет на родине писателя много лет спустя после его смерти, в 1988 годув том же году впервые была опубликована и вторая часть романа А. Платонова «Чевенгур», завершенного в 1929 году. Со значительной задержкой пришли к русскому читателю и другие романы-антиутопии. Разумеется, в первую очередь это объясняется причинами идеологического порядка. Уже один из первых критиков романа «Мы» А. Воронский писал: «Замятин написал памфлет, относящийся не к коммунизму, а к государственному, бисмарковскому, реакционному, рихтеровскому социализму.» 6 В сущности, эта оценка лежит в основании более поздних высказываний, что появлялись в советском литературоведении всякий раз, когда речь заходила о романе Е.Замятина. Сегодня едва ли есть необходимость доказывать, сколь верны были по отношению именно к социализму советского образца картины действительности, нарисованные авторами названных выше романов: пророческий характер этих сочинений был подтвержден историей.
Но вернемся к литературе. Как отмечает Ю. Лотман, «литература существует как определенная множественность.
6 Воронский А. Литературные силуэты. Евг. Замятин //Красная новь. -1922. -№ 6. -С.312. упорядоченностей, из которых каждая организует лишь какую-то ее сферу, но стремится распространить область своего влияния как можно шире. При «жизни» какого-либо исторического этапа литературы противоборство этих тенденций составляет основу того, что делает возможным выражать в литературе интересы различных социальных сил, борьбу нравственных, политических и философских концепций эпохи." 7.
В эпоху, когда социалистический реализм претендовал на роль не только основного, но и единственно достойного существования художественного метода, роман-антиутопия служил воплощению принципиально иной тенденции и даже — иной нравственной и философской концепции времени. Как художественное целое он явно противостоял произведениям, структура которых организовывалась в соответствии с постулатами соцреализма. Прежде всего следует отметить, что авторы антиутопий действительно воплощают истинные тенденции развития жизни (прочерчивая при этом ее не столь отдаленные, как выясняется, перспективы), а не ту «правду», которая в соцреалистических произведениях является, в сущности, результатом подмены сущего должным. Далее, стремясь выявить основные.
7 Лотман Ю. О содержании и структуре понятия «художественная литература» //Проблемы поэтики и истории литературы. -Саранск. -1973. -С.35. закономерности бытия, авторы антиутопий поступаются необходимостью изображения эмпирической действительности в ее конкретном многообразии, тогда как требование исторической конкретности закреплено в определении соцреализма. Уместно заметить, что автор одной из более поздних антиутопий, повести «Любимов», А. Терц (А.Синявский) в беседе с Джоном Глэдом говорил о своей приверженности традиции прозы, которую он назвал «утрированной», связывая ее с именами Гоголя, Достоевского, Лескова.8 Налицо явное противостояние эстетических принципов, которые лежат в основании антиутопий и произведений, объявлявшихся в советской литературе образцовыми. Собственно само по себе противоборство принципов, тенденций — закономерное явление процесса развития. Стремление искусственно ликвидировать такое противоборство, лишив одну из сторон права голоса (точнее — права на существование) приводит — и в литературе тоже — лишь к стагнации: история советской литературы может служить тому подтверждением.
Обращение писателей к жанру антиутопии всякий раз диктовалось в первую очередь не соображениями литературной полемики: задачи, которые ставили перед собой авторы такого рода произведений, были куда более серьезными — так находило выражение Глэд Дж. Беседы в изгнании. Русское литературное зарубежье. -М. -1973. -С. 170. их стремление сказать свое слово о жизни, закономерностях и тенденциях ее развития. Появление таких произведений несомненно служило заметному обогащению эстетического спектра эпохи, открывало новые возможности художественного познания, осмысления действительности. Однако объективно названные выше произведения Е. Замятина, А. Платонова, а позднее — А. Терца (А.Синявского), В. Войновича, В. Аксенова и др. противостоят тем сочинениям, где властвует жесткий эстетический канон соцреализма с его нормативностью, ведущей к окостенению жанровых форм, подмене живых характеров персонажами со строго определенными социальными функциями, стабильной сеткой конфликтов, со своей концепцией личности, находящейся в состоянии непрерывной борьбы во имя светлого завтра и т. д.
Над авторами антиутопий этот канон был не властен: в существенно преображенном виде представал жанр романа, при создании образов персонажей исходными оказывались категории не социальные, но общечеловеческие, законы правдоподобия решительно нарушались, наконец, стилевой строй таких произведений определялся отнюдь не теми требованиями, которые предъявлялись к нему в пору господства в русской литературе соцреализма. В задачу данной работы не входит сравнительный анализ романов-антиутопий и отдельных произведений писателей, последовательно стоявших на позициях соцреализма. Более того: такого рода параллели могли бы дать чрезвычайно мало для понимания места антиутопии в литературном процессе своего времени. Куда важнее, что самим фактом своего существования антиутопия противостояла литературе, которая создавалась в рамках нормативной — и, в сущности, нереалистическойэстетической системы, лишавшей художника возможности выйти к постижению правды жизни.
Утопия — ее истоки, возникновение, становление и развитие, наконец, художественная структура — изучена весьма основательно. Этой теме посвящен ряд крупных и серьезных исследований. Необходимо отметить в этой связи, что феномен утопии представлял интерес не только как литературный жанр, но и, что вполне естественно, как категория философская. Изучению влияния феномена утопии на развитие социальных идей посвящены исследования К. Мангейма «Идеология и утопия», где утопия рассматривается в качестве типа психологии, М. Ласки «Утопия и реформизм», в котором, признавая единство происхождения утопии и революционной идеологии, выдвигается требование обязательного разделения понятий «утопист» и «революционер», Х. Маравалля «Утопия и реформизм», признающее «реформационность» и «революционность» утопии. К данной теме обращались Э. Я. Баталов («Социальная утопия и утопическое сознание», «В мире утопии»), А. И. Володин («Утопический социализм»), причем в их исследованиях охвачены многие аспекты феномена утопии. Что касается литературоведческого аспекта жанра утопии, то к его разработке обращались Г. Гюнтер («Жанровые проблемы утопии и «Чевенгур'' А, Платонова»), Г. Морсон («Границы жанра»). Нужно отметить, что во многих работах зарубежных исследователей — как, впрочем, и отечественных — анализ феномена антиутопии проводится в сочетании с анализом утопии, жанр антиутопии представлен как один из вариантов развития утопического Вероятно, такое положение вещей неслучайно — ведь для лучшего понимания явления небезынтересно знать его предысторию. У разных исследователей феномен антиутопии вызывает интерес в разной степени. Так, книга Кришана Кумара называется «Утопия и антиутопия нашего времени», и действительно, автор анализирует антиутопию разных эпох достаточно внимательно, скрупулезно и разносторонне, также как и утопию, и в результате автор приходит к выводу, что «зависимость антиутопии от утопии налицо. Антиутопия разделяет судьбу утопии. Если утопия потеряет жизнеспособность, то же произойдет и с антиутопией.» 9 Несомненно, с таким утверждением можно поспорить, учитывая, что в настоящее время у современного читателя очевидный интерес к антиутопическим произведениям.
9 Kumar Krishan. Utopia and Antiutopia in Modern Times. -N.Y. -1987. -P.422. сочетается с достаточно прохладным отношением к произведениям утопическим, однако широкое привлечение антиутопического материала в данном труде представляет большую ценность.
Едва ли будет ошибкой заметить, что научное изучение антиутопии по-настоящему лишь начинается. По вполне понятным причинам анализ феномена антиутопии отечественными литературоведами до начала этого десятилетия сводился лишь к случайным — и всегда кратким и крайне резким — оценкам неизвестных (и недоступных) читателю книг Замятина, Оруэлла, Хаксли и других авторов антиутопий, широко известных на западе. Положение изменилось, когда запрет с них был снят и обнаружилось, что к этому времени в русской (и, разумеется, не только в русской) литературе уже вполне сложились традиции антиутопического жанра, представленного немалым числом достаточно значительных — не только благодаря злободневности, остроте содержания, но и по своему собственно художественному уровню — произведений. И, как отмечено Вл. Новиковым, «можно сегодня говорить об антиутопизме как свойстве произведений самых разных, включая сюда и роман А. Кестлера „Слепящая тьма“, и роман В. Тендрякова „Покушение на миражи“, и философскую сказку Ф. Искандера „Кролики и удавы“, и фантастические романы братьев Стругацких, явившиеся нам в последнее время.» 10.
Нетрудно убедиться, что созданные в последнее время романы-антиутопии привлекают внимание, главным образом, литературных критиков, для сочинений которых характерно — в лучшем случае — соединение собственно эстетического и публицистического подходов: этого не скрывают даже такие серьезные авторы, как А. Зверев, Р. Гальцева, И. Роднянская, С. Семенова, Вл.Новиков. По-видимому, анализ столь актуального для жизни современного общества явления сложно представить абсолютно свободным от элементов публицистики. Анализ феномена антиутопии, строящийся в основном на принципах литературоведения, представлен в монографии Б. Ланина «Русская литературная антиутопия». Автор рассматривает различные стороны данного феномена — формирование классической и развитие современной антиутопии, роль и место героя в антиутопическом произведении, мениппейные и псевдокарнавальные традиции в жанре антиутопии, обращается к широкому кругу антиутопических произведений, как ставших в нашем понимании «классическими», так и созданных в последние десятилетия (в том числе произведениям А. Зиновьева «Зияющие высоты», «Катастройка», М.Веллера.
10 Новиков В. Возвращение к здравому смыслу: Субъективные заметки читателя антиутопий //Знамя. -1989. -№ 7. -С.214.
Нежелательный вариант", А. Курчаткина «Записки экстремиста», В. Маканина «Лаз», В. Войновича «Москва 2042»). Необходимо отметить, что именно на это время — в особенности на 70−80-е годыприходится пора, когда, по словам Вл. Новикова «литературный жанр антиутопии. выкристаллизовался и „выложился“ полностью» 11 .
Сказанное выше определяет предмет диссертационного исследования: здесь анализируются романы-антиутопии в русской литературе 60−80-х годов XX века. При этом, естественно, сфера анализа не замыкается указанными временными — и даже жанровымипараметрами. По необходимости краткая характеристика жанра утопии позволяет понять истоки генетически восходящего к ней жанра, который находится в центре внимания автора диссертации. Обращение к антиутопиям, созданным ранее — равно как и к тем, что принадлежат перу зарубежных авторов — открывает возможность точнее определить место исследуемого литературного явления в жизни литературы и, кроме того, полнее охарактеризовать его природу и функции.
Задачи, которые призвана решить данная диссертация, обусловлены особенностями исследуемого материала и состоянием его изученности в литературоведении. Они, в основном, сводятся к следующим:
11 Новиков В. Возвращение к здравому смыслу: Субъективные заметки читателя антиутопий //Знамя. -1989. -№ 7. -С.214.
• определение жанровой природы романа-антиутопии и его места в жанровой системе современной литературы;
• объяснения природы, возникновения, особенностей становления и путей развития указанного жанра;
• анализ образной системы в свете жанровой специфики произведений;
• исследование особенностей художественной структуры романа-антиутопии как системного единства.
Думается, решение этих задач позволяет составить наиболее полное представление о современном состоянии исследуемого жанра, определить его место и роль в современном литературном процессе. И это, в сущности, объясняет актуальность темы диссертации. Говоря об этом, необходимо выделить, по меньшей мере, два аспекта: собственно эстетический будет лишь одним из них. Обращение к интенсивно развивающемуся на наших глазах литературному жанру позволяет охарактеризовать его специфику, функции, но, кроме того, — понять причины, которые объясняют заметное место, занимаемое им в литературе и сознании читателя. Но достичь этой цели можно лишь в том случае, если получит объяснение свойственный именно антиутопии характер изображения жизни с ее (жизни) современным состоянием. Антиутопия, как было отмечено выше, всегда — проекция будущего: важно понять как выстраивается такая проекция, что позволяет произведениям, где, казалось бы, безраздельно господствует фантазия, быть художественно убедительными, обрести жизненную объемность, достоверность.
Состояние и особенности развития жанра романа-антиутопии в очерченном временными рамками диссертационного исследования периоде еще не служили предметом самостоятельного исследования: публикации, относящиеся к теме диссертации, имеютнапомним — преимущественно литературно-критический характер, затрагивая лишь отдельные ее (темы) аспекты, важнейший из которых можно было бы назвать привычным сочетанием «литература и жизнь». Точнее: жизнь в зеркале (если это слово здесь уместно) указанного литературного жанра с его специфическими особенностями.
Новизна диссертации и определяется прежде всего тем, что роман-антиутопия в русской литературе 60−80-х годов XX века впервые рассматривается здесь как самостоятельное жанровое явление, возникшее на определенной литературной почве, позволяющее по-новому взглянуть (а стало быть, подвергнуть художественному анализу) на современную действительность, обладающее специфическими эстетическими свойствами. Стремление (едва ли вполне осуществимое) к исчерпывающей полноте вовлекаемого в сферу анализа материала (произведений указанного жанра) должно служить одной из надежных опор достоверности результатов анализа жанра романа-антиутопии в аспекте темы диссертации.
Характеристика природы, особенностей развития и современного состояния романа-антиутопии в рамках исследуемого периода осуществляется в диссертации на методологической основе историко-генетического и историко-функционального подхода.
Обращение к истории жанра, исследование процессов, результатом которых является существенное обновление его свойств, позволяет объяснить причины возникновения и особенности становления, а в конечном счете, закономерность появления современных жанровых модификаций романа-антиутопии. В то же время, анализ динамической совокупности произведений данного жанра с целью объяснения задач, которые ставят перед собой авторы таких произведений, средств и способов решения этих задач дает возможность объяснить роль и место романа-антиутопии в современной русской литературе и общественном сознании.
Практическое значение диссертации. В данной работе получает развернутую характеристику литературный жанр, который именно в наше время обретает особое значение в силу того, что позволяет, благодаря своим специфическим свойствам, вскрыть существенные особенности сегодняшней действительности, расширяя возможности художественного постижения современной эпохи. Анализ такого рода произведений может — и должен — занять место в школьном и вузовском преподавании общих и специальных курсов истории русской и зарубежной литературы XX века.
Работа прошла апробацию на кафедре русской и зарубежной литературы Российского университета дружбы народов, ее основные положения обсуждались на проводившихся в РУДН в 1993 и 1994 годах конференциях молодых ученых и специалистов.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Роман-антиутопия уже не является больше табуированной областью литературы, неизвестной нашему читателю. И распространение данного жанра приняло поистине широкий характер. Имея в своем распоряжении достаточно обширный материал в виде произведений как русский, так и зарубежных авторов различных временных периодов, можно попытаться суммировать сделанные в работе выводы.
Активное формирование жанра антиутопии было вызвано рядом обстоятельств как научно-технического, общественно-социального, так и художественно-литературного характера. Безусловно, быстрые темпы технического прогресса оказали определенное влияние на этот процесс, однако несоизмеримо более значительными были причины политического характера, которые выразились в сближении утопического проекта и жизни и, в конечном итоге, его воплощения в реальности. Кроме того, нельзя забывать, что элементы антиутопии были присущи литературе на протяжении длительного периода, жанр антиутопии возник не в одночасье.
Не вызывает сомнений, что генетически антиутопия восходит к широко известному и хорошо исследованному жанру утопии. Посему жанр антиутопии наследует ряд черт своего прародителя", приобретая при этом ряд своих собственных, индивидуальных черт. Наиболее яркое отличие произведений двух жанров — в различной авторской установке: одобрение, и, более того, восхищение в случае утопии, и, прямо противоположная — резкое отрицание, порицание в случае антиутопии. И наиболее ярким средством передачи авторской позиции служит изменившийся статус главного героя произведения — от абсолютной функциональности в утопических произведениях до все более возрастающей характерности, самостоятельности, «персоналистичности» в антиутопических. Кроме того, согласно наблюдениям некоторых исследователей, «предметом современных антиутопий становятся очень конкретные явленияавтоматизация, образовательная философия, военизированная политика, и тем самым они обращены к очень узкой аудитории» 157, в то время как утопические произведения охватывали (причем детально) все стороны искусственного миропорядка.
В работе проведен обзор и общий анализ произведений антиутопического жанра, которые принято считать «классическими»: романов Замятина, Хаксли, Оруэлла, Платонова, которые представляют собой «образцовые» антиутопии, соответствующие параметрам исследуемого жанра в наибольшей степени. Нельзя не.
157 Китаг КпвЬап. Шор1а апс! апи-ик>р1а т Мос1егп Тлтез. -МЛТ. -1987. -Р.422. заметить еще раз, что при уже отмеченной верности жанровой сути антиутопии, писатели создавали разные, глубоко оригинальные — и гениальные по своей провидческой сущности — романы.
Жанр антиутопии в определенной степени перекликается с жанром научной фантастики и сказкой, фольклором. Не совпадая с указанными жанрами по сути своей, антиутопия охотно и часто прибегает к использованию приемов, элементов, персонажей научной фантастики и сказки для более эффективного достижения поставленной цели — компрометации искусственно созданного миропорядка в глазах читателя. Более того, даже писатели-фантасты (братья Стругацкие в том числе), подчас не умещаясь в рамках избранного жанра, поднимают проблемы морального и философского характера, сходные с антиутопическими.
При анализе антиутопических произведений 60−80-х годов XX века были сделаны определенные наблюдения. Прежде всего, как уже было отмечено выше, герой романа занимает более активную (по сравнению с утопической традицией) позицию. Кроме этого, еще одна важная черта хронотопа романа-антиутопии — будучи условным по природе своей, романное время впрямую соотносится с реальным. Дистанция между миром будущего, который изображен в романе, и сегодняшней реальностью значительно сокращается.
Нельзя не отметить, что в процессе развития жанра антиутопии ее характер изменялся. Во времена написания антиутопических произведений, которые сейчас принято считать классическими, создание реального антиутопического миропорядка представлялось потенциально возможным, вероятным, либо находилось на начальной стадии. И отсюда — большая отстраненность реальности жизни от реальности текста в данных романах, романная реальность моделируется писателем во многом произвольно. С течением времени антиутопическое стало не просто угрозой — оно стало реальностью, и даже более того — бытом. И писатель, находясь непосредственно внутри описываемого феномена не мог творить в тех же художественных рамках, как это делали создатели антиутопий предшествующего поколения. Из грозного предостережения роман-антиутопия превращается в сатиру на окружающую действительность. Очевидно, что взгляд на антиутопию писателей 60−80-х годов XX века изменился по сравнению с писателями начала века. Антиутопический миропорядок стал для многих не просто досконально известным явлением, но их Родиной, средой обитания. Отсюда — более «бытовой» по сравнению с ранними антиутопиями характер написания произведений в 60−80-е годы XX века. Отпала необходимость конструировать реалии антиутопического миропорядка — их можно было брать непосредственно из жизни. Реальность антиутопическая и жизненная тесно переплетаются. И это позволяет читателю более ясно — ориентируясь на свой жизненный опыт, пропуская описанное через свой мозг и сердцевоспринимать и понимать суть антиутопической действительности.
Кроме того, изменение отношения к феномену антиутопии выразилось также и в том, что авторы антиутопий не считают более ситуацию безвыходной, их позиция становится более оптимистичной, в своих произведениях они прямо — или опосредованно, намекамиговорят о неизбежном падении, крахе искусственно созданного общественного строя. Пионером этого движения стал А. Платонов, который первым в своем романе «Чевенгур» заговорил об обязательной победе естественного хода жизни над претворенной в жизнь утопией. Можно отметить, что с течением времени, в произведениях В. Войновича, А. Терца, Д. Далоша, В. Аксенова, данная тенденция лишь усиливалась, подтверждая, что «построение рая на земле процесс трудоемкий, неблагодарный и, с точки зрения вечности, неосуществимый» 158 .
Геворкян Э. Чем вымощена дорога в рай? //Антиутопия XX века. -М. -1989. -С.7.
