Одна из особенностей развития гуманитарного знания последних десятилетий — смещение внимания учёных в сторону антропологически ориентированных исследований: «на место господствующей сциентистской, системно-структурной и статической парадигме приходит парадигма антропоцентрическая, функциональная, когнитивная и динамическая, возвратившая человеку статус «меры всех вещей» и вернувшая его в центр мироздания"1. Изменение научной парадигмы и, как следствие, объектов и методов анализа (от изучения формальных единиц к динамическим моделям описания) отмечается представителями различных филологических дисциплин2. Показательно появление коллективных исследований, создаваемых совместными усилиями культурологов, лингвистов, философов, фольклористов (например, сборники статей «Понятие судьбы в контексте разных культур», «Сны и видения в народной культуре», серия книг «Логический анализ языка»), а также становление междисциплинарных направлений (социолингвистики, когнитивной лингвистики, лингвокультурологии, этнолингвистики и др.), объектом интереса которых являются взаимоотношения языка, культуры, этнографической и социальной действительности.
Обосновывая актуальность выбранной темы, необходимо отметить повышенный интерес учёных (в свете становления «антропоцентрической парадигмы») к обладающим особым национальным наполнением категориям, мировоззренческим понятиям — «ключевым терминам культуры», «ключевым словам», «культурным концептам» л таким, как истина, судьба, грех, вера, чистота и др. «Они живут в.
1 Воркачёв С. Г. Счастье как лингвокультурный концепт. М., 2004. С. 4.
2 Ср.: «Цель современных лингвистических исследований состоит в том, чтобы через всё многообразие реальных реализаций языка в речи (parole) прояснить необъятную сферу релевантных для культуры содержаний (смыслов), всю область понятого и пережитого» (Чернейко JI. О. «Базовые понятия когнитивной лингвистики и их взаимосвязи» // Язык, сознание, коммуникация. Вып.30. M., 2005. С.43).
3 Никитина С. Е. Представления об истине в русских конфессиональных культурах // Логический анализ языка: истина и истинность в культуре и языке. М., 1995. ПановаЛ. Г. Грех как религиозный концепт. // Логический анализ языка: языки этики. М., 2000. Постовалова В. И. Судьба как ключевое слово культуры и его толкование А. Ф. Лосевым (фрагмент типологии миропонимании) // Понятие судьбы в контексте разных контекстах разных типов сознания — обыденном, художественном и научном. Это делает их предметом изучения культурологов, историков религий, антропологов, философов и социологов"4.
Грех — одно из основных понятий христианского вероучения, которое определяется в нём как беззаконие, преступление заповеди Божией5, «всякое, как свободное и сознательное, так и не свободное и бессознательное, отступление делом, словом и даже помышлением от заповедей Божиих и нарушение закона Божия"6, как «действие, состояние и поведение, нарушающие религиозную нравственность и христианский закон"7. «В нравственном богословии указываются различные виды грехов, причём в основание деления принимается или свойство греховных действий, или степень участия в грехе сознания и воли человека, или тяжесть самого преступления"8: грехи опущения, действия или нарушениягрехи вольные или невольныепростительные, тяжкие. К последним принадлежат и грехи смертные — т. е. такие, «которые по упорству человека в грехе и преданности злу истребляют в человеке любовь к Богу и делают человека мёртвым для восприятия божественной благодати"9. Рассматривая перечни грехов и добродетелей, представленные в Библии, В. Г. Гак10 отмечает, что в Ветхом Завете грехи сформулированы в аподиктической форме запретов-заповедей («ты не должен.») — десять заповедей составляют Декалог (Исх.20:2−17): первые четыре заповеди касаются отношения людей к Богу, остальные шесть — взаимоотношений между людьми11. В Новом Завете, по наблюдению исследователя, перечень грехов разработан гораздо детальнее — всего упомянуто семьдесят три «греховных дела" — при этом грехи могут быть культур, М., 1994. Яковлева Е. С. О концепте чистоты в современном русском языковом сознании и в исторической перспективе //Логический анализ языка: языки этики. М., 2000 и др.
4 АрутюноваН. Д.
Введение
// Логический анализ языка: Культурные концепты. М, 1991. С.З.
3 Библейская энциклопедия. М., 1891 (1990). С. 177.
6 Васильев П. П., Андреев И. Д. Грех //Христианство. Энциклопедический словарь. T.l. М., 1993. С. 430.
7 Толстой Н. И. Грех // Славянские древности: этнолингвистический словарь в 5-ти томах. М., 1995. Том 1.С. 544.
8 Васильев П. П., Андреев И. Д. Грех //Христианство. Энциклопедический словарь. T.l. М., 1993. С. 431.
9 Там же, с. 431.
10 Гак В. Г. Актантная структура грехов и добродетелей // Логический анализ языка: Языки этики. М, 2000. С. 90−92.
11 См. тж. Декалог// Большой путеводитель по Библии: пер. с нем. М., 1993. С. 123−125. 4 выражены именами, обозначающими качества, действия (лукавство, блуд, корыстолюбие, зависть), носителей пороков (богоненавистники, клеветники, блудники), названиями качеств (злоречивы, горды, непослушны 12 родителям)". Десять заповедей в Новом Завете дополняются, в частности, евангельскими проповедями и притчами, требующими понимания того, что.
13 хорошо и что плохо. Подробные перечни грехов, составленные в помощь готовящимся к исповеди, содержатся, например, в православных молитвословах для мирян14.
В традиционной народной культуре категория греха включена в морально-этическую сферу сознания, которая еще в дохристианские времена была сформирована древними мифологическими представлениями о человеке и окружающем его мире и определяла норму повседневного поведения, связанную с соблюдением целого комплекса обычаев и обрядов. Регламентация всех сфер жизни — одна из существенных черт традиционного общества. «Эти регламентации имеют форму запретов и предписаний [выделено нами — И.Б.], существующих в устной традиции и далеко не всегда получающих вербальное воплощение [.] «народная» (или «традиционная») система запретов и предписаний [.] охватывает наиболее широкий и наиболее «подробно» разработанный круг реальных жизненных ситуаций и коллизий, включая и те, которые кодифицированы в христианских заповедях и представлениях о грехе [выделено нами — И.Б.] и в законодательстве обычного права"15.
Таким образом, архаической составляющей категории 'грех' является запрет. Запрет по своей форме — это негативное предписание. В.
12 Гак В. Г. Актантная структура грехов и добродетелей //Логический анализ языка: Языки этики. М, 2000. С. 91.
13 ПановаЛ. Г. Грех как религиозный концепт (на примере русского слова «грех» и итальянского «peccato») //Логический анализ языка: Языки этики. М, 2000. С. 170−171.
14 См. тж., например: Опыт построения исповеди по десяти Заповедям // Опыт построения исповеди. Пасторские беседы о покаянии в дни Великого поста. М., 2004. С. 4−78.
15 Толстая С. М. Преступление и наказание в свете мифологии // Логический анализ языка: Языки этики. М, 2000. С. 373−374. исследовании Т. В. Цивьян16, корпус запретов и предписаний назван «правилами кодифицированного поведения», которые являются элементом структуры мира (а в прагматическом смысле — средством, обеспечивающим устойчивость мира, а следовательно, и благополучие человека) и могут быть представлены формулами «делай так, потому что это принесет благо» и «не делай так, потому что это принесет зло"17. «Реальное, представленное нашим миром, микрокосмосом, является репликой мифологического иного мира, макрокосма, который выступает то в роли гаранта, то в роли memento, в зависимости от поведения человека, как основного конструктивного элемента микрокосмоса"18.
М. Мосс (исследователь первобытных культур, один из основателей социальной антропологии) в качестве существенной черты архаического мышления, определяющей во многом нормы поведения, рассматривает. принцип договора, обмена и взаимности: «Одной из первых групп существ, с которыми людям пришлось вступать в договоры и которые по природе своей были призваны участвовать в договорах, оказались духи мёртвых и боги. [.] Именно с ними было необходимее всего обмениваться и опаснее всего не обмениваться"19. Обмен заключался в жертвоприношениях (дарах), соблюдении запретов и в ожидании возмещения в виде ещё большего богатства, успеха и благополучия, в случае же нарушения табу человека настигала смерть.
О. Б. Христофорова анализирует на материале фольклора Сибири особенности построения и функционирования «малых фольклорно-речевых жанров», направленных на моделирование поведения человекана русский язык термины, принятые у народов Сибири для обозначения данного типа.
16 Цивьян Т. В. Мифологическое программирование повседневной жизни // Этнические стереотипы поведения. Л., 1985. п Цивьян Т. В. Оппозиция мифологическое / реальное в поздних мифопоэтических текстах // Малые формы фольклора. М., 1995. С. 130−131.
18 Там же, с. 131.
19 Мосс М. Общества. Обмен. Личность: Труды по социальной антропологии. М., 1996. С. 106−107. текстов, переводят обычно как «грех», «нельзя», «страшно». В работе отмечается, что «правила, независимо от их содержания, на более глубинном уровне представляют собой описание ситуации взаимодействия, в которой каждая из сторон поступает определенным образом: человек — выполняет или нарушает правила, другая сторона награждает или наказывает за это 21 человека». Исследователь приходит к выводу о коммуникативной природе правил: действия человека трактуются как сообщение определённому адресату, а последствия выполнения / невыполнения правил — как ответ на человеческий поступок. «Правила оказываются включёнными в ситуацию коммуникации на двух уровнях: один из них (уровень внешней прагматической структуры) связан с восприятием правил как посланий, имеющих своего адресанта (изначальный миропорядок) и адресата (человек в его социальной роли). На уровне внутренней прагматической структуры правила представляют собой описание ситуаций взаимодействия человека с конкретным существом (человеком, животным, персонажем актуальных верований). На этом уровне человек, выполняя и нарушая правила, становится адресантом сообщения, направленного адресату (партнёру по взаимодействию). Действия последнего [.] ответное поведение, ориентированное на ожидание человека"22.
Фольклорные произведения, «обслуживающие» область народной этики и репрезентирующие анализируемую категорию, неоднородны по аксиологическим установкам и отображаемым моделям мира (превалированию реализуемой в них христианской или архаической мировоззренческой системы) — одни жанры обнаруживают более тесную связь (функционально и тематически) с христианской религиозной.
20 Христофорова О. Б. Логика толкований: Фольклор и моделирование поведения в архаических культурах. М., 1998. С. 21.
21 Там же, с. 39.
22 Там же, с. 52.
23 О понятии модель (картина) мира, о основных характеристиках и параметрах мифологической (архаической) и христианской картин мира см. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры // Избранные труды. М.-СПб., 1999. Т.2. Средневековый мирПостовалова В. И. Картина мира в жизнедеятельности человека // Роль человеческого фактора в языке: Язык и картины мира. М., 1988; Топоров В. Н. Пространство и текст // Текст: Семантика и структура. М., 1983. Мелетинский Е. М. Время мифическое // Мифы народов мира. М., 2000. Т.1. С. 252. традицией, другие — с повседневным обиходом, регламентированием бытовой и обрядовой деятельности. В настоящей диссертационной работе рассматриваются повествовательные жанры несказочного фольклора (былинки, легенды, предания), а также некоторые бессюжетные фольклорные формы (пословицы, поговорки, поверья)24, направленные на кодифицирование жизни человека. Основное внимание сосредоточено именно на нарративных фольклорных произведениях. В поле исследовательского интереса попали те сюжеты, в центре изображения которых греховные или праведные поступки человека в обыденной повседневной жизни, будь то мирянин или монах-праведник, старец-аскет с как «образец нравственной стойкости в динамике». Исторические и эсхатологические легенды, народные переложения апокрифов, основные действующие лица и отображаемые события которых маркируются как нечто исключительное и не связанное с повседневностью (повествования о Петре I, Иуде Предателе и т. п.), остаются за рамками данной работы. Предварительная систематизация материала отражена в его распределении по двум основным главам. В одной главе (Гл. II) рассматриваются фольклорные тексты (пословицы, поговорки, поверья, былички, функциональные объединения малых и крупных фольклорных форм), в основе которых — разные формы «архивации» греха через систему «правил» — запретов и предписаний. На то, что данные вербализованные запреты и предписания, часто связанные с бытовой деятельностью, входят в сферу народного православия, указывает, в частности, употребление таких слов и выражений, как «грех», «грешно» («ужаку убивать грех»), «упаси Господи, нельзя.» и др. В другой главе (Гл. III) анализируются нарративы (предания и легенды о наказании за богохульство, работу в праздничные дни, о посещении загробного мира, об искушении и др.), тематика, система.
24 О жанровой дифференциации несказочной прозы и бессюжетных фольклорных форм, а тж. о понятии «сверхжанровое единство» см. в Главе I.
25 Алпатов С. В. Повествовательная структура легенды (книжные источники и поэтика фольклорных сюжетов об искушении). Диссертация на соискание учёной степени кандидата филологических наук. М., 1998. С. 81. персонажей и образные характеристики которых непосредственно связаны с христианством.
Традиционно в фольклористике подобного рода абстрактные категории рассматривались как темы фольклорных произведений. Ср. «То, что на уровне мировидения (в картине мира) описывается как культурный концепт [.] в повествовании становится темой художественного.
26 высказывания". Исходя из специфики анализируемого материала, представляется невозможным рассмотреть «грех» как тему, поскольку темой рассматриваемых сюжетов или их эпизодов выступают наказание за совершение греха, соблазнение на грех, искупление греха и т. п.
Трудно выделить устойчивые признаки образа греха. «Грех» может быть символически представлен образами: «пичужки», за которой гоняется человек, а поймать не можетчёрных овец, которых грешник должен пасти, пока они не станут белымиобугленных поленьев, прорастающих молодыми побегами после прощения грешника и некоторыми другими. Однако эти образы, во-первых, единичны и «прикреплены» к определённого типа сюжетам, а во-вторых, реализуют лишь один из аспектов «греха» через смежные с ним категории — передают представления о трудности освобождения от греха, о губительности греха для души и т. п.
Грех как понятие связан с рациональной рефлексией человеком духовно-нравственной сферы собственного бытия, что в крайне ограниченной степени свойственно носителям фольклорной традиции.
Таким образом, в данной работе грех рассматривается как концепт, что, на наш взгляд, соответствует сложноорганизованной структуре этой абстрактной сущности и позволяет всесторонне описать художественное воплощение 'греха': выявить заключённые в нём представления, ассоциативные и смысловые связи, которые запечатлены в структурной организации произведений, сюжетных мотивах, системе персонажей, художественных образах, языковых «стереотипах».
26 Там же, с. 8.
27 Теоретическое обоснование употребления термина концепт см. в Главе I. 9.
На фольклорном материале отдельные аспекты категории греха рассматривались учёными разных научных направлений в связи с вопросами.
28 о народном православии — изучением специфики некоторых фольклорных жанров, сюжетно-тематических групп текстов и описанием их содержательно-тематической стороны и ценностных установок: духовных стихов29, рассказов об обмираниях30, сюжетов об искушении31, о наказании за святотатство32 и др.
В книге «Стихи духовные. Русская народная вера по духовным стихам» (1935г.) Г. П. Федотов определяет категории и элементы народной веры — по сути, анализирует концепт веры, определяя основные составляющие её концептуального поля. Исследователь подвергает материал духовных стихов (жанра, находящегося на границе письменной и устной культур) «реакции на основные категории христианского богословия: христологию, космологию, антропологию, экклесиологию, эсхатологию"34 и приходит к выводу о целостности народного религиозного сознания и «нравственного закона». В «нравственном законе» учёный выделяет три составные части, соотносимые с тремя группами грехов. Первая группагрехи против Матери-Земли и родовой религии. Эти грехи являются «преступлением» против плодородия (скота и нивы или женщины — ее детородной функции). «От оскорбления родителей, через кровосмешение и детоубийство, к ведовству, убивающему плодородие земли, — мы нашли мистическую связь в этой группе на первый взгляд далеких друг от друга.
28 ПанченкоА. А. Народное православие. СПб., 1998.
29 Федотов Г. Стихи духовные. Русская народная вера по духовным стихам. М., 1991; Никитина С. Е. Устная народная культура и языковое сознание. М., 1993. С. 141−151.
30 Толстые Н. И. и С. М. О жанре «обмираний» (посещения того света) // Вторичные моделирующие системы. Тарту, 1979; Лурье М. Л., Тарабукина А. В. Странствия души по тому свету в русских обмираниях //Живая старина. 1994. № 2. С. 22−26.
31 Алпатов С. В. Повествовательная структура легенды (книжные источники и поэтика фольклорных сюжетов об искушении). Диссертация на соискание учёной степени кандидата филологических наук. М., 1998.
32 Добровольская В. Е. Несказочная проза о разрушении церквей // Русский фольклор. Материалы и исследования. Вып. XXX. СПб., 1999. С. 500−512.
33 См. об этом Никитина С. Е. О ключевых словах народной конфессиональной культуры // Актуальные проблемы полевой фольклористики. М., 2004. Вып.З. С. 39.
34 Федотов Г. Стихи духовные (Русская народная вера по духовным стихам). М., 1991. С. 117. преступлений"35. Подобное объединение грехов Г. П. Федотов аргументирует и тем, что земля как начало материнское и родовое блюдет, прежде всего, закон родовой жизни. Поскольку особый нравственный закон Земли, сохраняя следы древней натуралистической религии, вошел в круг христианских представлений, то к заговариванию молока у коров, «заламыванию» колосьев, убийству ребенка, разлучению мужа с женой и т. п. примыкают также грехи против духовного родства и «духовное прелюбодеяние», которые считаются при этом одними из самых тяжких преступлений. Грех прелюбодеяния, по мнению исследователя, в народном сознании актуален постольку, поскольку он является одновременно нарушением семейного закона или закона родовой религии. «В религии рода имеет значение не личная чистота, а объективно-природная норма половой жизни. Вот почему в перечне тяжких грехов мы не находим блуда (греха против девства), а только прелюбодеяние как извращение родового закона"36. Вторая группа — грехи против ритуального закона Церкви, который включает соблюдение постов, посещение церковных богослужений, ежедневные молитвы и т. п. Третья группа грехов — нарушение каритативного закона — связана с несоблюдением христианского закона милосердия и любви к ближнему. Г. П. Федотов относит сюда также грехи клеветы, нарушение общинной справедливости и некоторые другие. Итак, три моральных закона — теллурический (натуралистически-родовой), ритуальный и каритативный — исчерпывают, по мнению автора, содержание народной этики. Распределение грехов в содержательном аспекте по трём основным группам, представленное в исследовании Г. П. Федотова, оказывается актуальным (с некоторыми добавлениями и уточнениями) и в применении к материалу несказочной прозы.
В монографии «Устная народная культура и языковое сознание» С. Е. Никитина рассматривает оппозицию грех — добродетель как основную в этическом пространстве духовных стихов, а слово грех (с его.
35 Там же, с. 84.
36 Там же, с. 77. производными грешный, грешник, грешить, прегрешение, греховный) как один из главных элементов в системе оценок данного фольклорного жанра37. Анализ контекстов употребления слова 'грех' (как одного из самых частотных в духовных стихах) обнаруживает его многоплановость: «грех обозначает этическую оценку определённого вида помыслов, желаний, намерений и действий или недействий [.] обозначая отступление, указывает тем самым на действие [.] грех есть состояние мира и человека (выделено нами — И. Б.)"38. С. Е. Никитина исследует представленные в духовных стихах семантические связи лексемы 'грех' (определения и эпитеты, синонимические и антонимические ряды), позиции при глаголах, а также её актантную структуру — субъект, объект, адресат 'греха', что обобщается в словарных статьях, составленных к словам грехгрешить', грешник', грешный', греховный', каяться. В цитируемой работе на фольклорном материале осуществляется лингвистический подход к анализу категории грехавнимание учёного сосредоточено именно на лексеме 'грех'. Однако имя является самой очевидной, но не единственной формой вербализации концепта, особенно если речь идёт о художественном произведении. В текстах несказочной прозы концепт греха далеко не всегда сопрягается с соответствующими лексемами.
Среди работ, посвящённых непосредственно анализу «греха», в первую очередь, необходимо отметить сборник «Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции», материалы которого отражают «весь спектр значений — языковых, гносеологических, догматических, фольклорно-мифологических, — вкладываемых в понятие греха носителями славянской и еврейской книжной и народной традиций"39. Особого внимания заслуживает статья С. М. Толстой, в которой рассматривается народная концепция греха как «сложное переплетение религиозных (христианских) и мифологических (дохристианских, языческих) представлений, элементов устной и книжной.
37 Никитина С. Е. Устная народная культура и языковое сознание. М., 1993. С. 141−151.
38 Там же, с. 143.
39 Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции. Сборник статей. М., 2000. СЛ.
12 культуры, постулатов народного права и традиционной системы 40 т-т ценностей". По словам ученого, концепт греха в его «наивнои», «неотрефлексированной» версии может быть реконструирован из разных источников, каждый из которых высвечивает те или иные его свойства. В соответствии с логикой исследования статья включает две части: «Грех в зеркале языка» и «Концепт греха в народных верованиях и фольклоре». В первой части приводятся этимологические версии праславянского слова *grixb (по одной из которых его происхождение связывают с индоевропейским корнем 'кривой', по другой — с глаголом греть) — рассматривается «семантический спектр» лексемы грех и его производных: «узкое» значение греха, связанное с областью сексуального, что соответствует как христианскому понятию первородного греха, так и более древним представлениям о нечистоте плоти, телесного низа, женщинымифологическое (демонологическое) значение — грех 'злой дух, чёрт'. Автор анализирует «языковой стереотип (концепт)» греха, согласно которому грех — это: некое внеположное человеку пространство, куда можно войти, ввести, впасть и т. п., нечто материальное, что можно взять, принять на душу, от чего можно избавиться и т. д., субъект самостоятельных действий, который может напасть. Атрибутивные характеристики 'греха', во-первых, показывают типологию и ранжирование грехов {грех первородный, содомский, смертный, невольный и др.), а во-вторых, отражают пересечение 'греха' с другими концептами — виной и преступлением {грехи тяжкие), темнотой и мраком (У гряху, як ва тьме). С. М. Толстая рассматривает актуализирующиеся в концептуальном поле греха оппозиции 'небо — земля', 'мужской — женский', 'душа — тело'41. Во второй части работы анализируется содержательная сторона концепта 'грех' как ключевой категории народной этики. Как показано в исследовании, в систему этических норм входят также отношение к земле, воде, огню, деревьям,.
40 Толстая С. М. Грех в свете славянской мифологии // Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции. Сборник статей. М., 2000. С. 10. 4'Там же, с. 10−23. обрядовое и бытовое поведение. Главную отличительную особенность традиционной народной концепции греха автор статьи видит в особой трактовке последствий греха и самой корреляции 'грех — наказание', а также в слабой выраженности христианской идеи покаяния как преодоления греха. Мифологическая мораль основывается на «представлениях о прямой связи поведения человека с состоянием космоса и космических последствиях человеческих «преступлений». Механизм регулирования равновесия между человеком и миром — система запретов, нарушение которых осознаётся как грех и наказывается природными катаклизмами, смертью, болезнями, несчастьями человека"42. Наказание может осуществляться как на земле, так и в посмертной жизни, последствием земного греха может быть то или иное событие в загробном мире предков- «расплачиваться» за грехи приходится как самому согрешившему или его близким, так и всему социуму. Кроме того, если «в христианском законе наказание исходит от Бога, то в народной религии карательные функции приписываются [.] неперсонифицированной высшей силе или самой природе"43. Для своего исследования С. М. Толстая привлекает фольклорный и этнографический материал, который рассматривается учёным как «этнокультурный дискурс» греха, как «косвенные данные», на основании которых реконструируется концепт греха в его «наивной», «неотрефлексированной» версии.
Для описания концепта «грех», как он представлен в рассматриваемых малых фольклорных формах и несказочных повествованиях, в настоящей диссертационной работе был избран, в первую очередь, уровень анализа сюжетно-композиционной организации текстов как тот единый стержень, по которому оказалось возможным «выстроить» столь разнообразный по реализуемым мировоззренческим системам, ценностным установкам и средствам художественного изображения материал. В результате выделения элементов структуры бессюжетных фольклорных.
42 Там же, с. 39.
43 Там же, с. 36. форм и мотивов сюжетных повествований предполагается выявить те составляющие, которые образуют концепт греха в фольклоре.
Цель настоящего исследования — описать особенности реализации концепта 'грех' в структуре фольклорных произведений — малых фольклорных форм, несказочных повествований и их функциональных объединений. Для достижения поставленной цели необходимо:
— выявить типы текстового воплощения анализируемого концепта в структуре малых фольклорных форм и комментирующих их нарративов;
— выделить в последовательно рассматриваемых сюжетно-тематических группах повествований мотивы, их сочетания и комбинации, дающие представление о структурных компонентах концепта 'грех';
— описать стоящие за этими мотивами представления, восходящие к мифологической и христианской аксиологическим системам;
— рассмотреть закономерности текстообразования в малых жанрах и усложнения сюжетного развития повествований в зависимости от полноты осмысления и усвоения в народной традиции смысловых компонентов христианского понятия 'грех';
— описать особенности образного и языкового воплощения концепта 'грех' в фольклорных произведениях;
— обобщив выявленные концептуальные связи, представления и значения, очертить концептуальное поле 'греха', представленное в народной несказочной прозе.
Таким образом, метод исследования можно определить как синхронно-описательный и классификационный с элементами структурного анализа.
Материал исследования.
Материалом для исследования послужили, в первую очередь, экспедиционные записи конца XX столетия из архива кафедры фольклора МГУ и публикаций полевых материалов, представленных в сборниках и отдельных статьях44. Были привлечены тексты из классических фольклорных сборников XIX—XX вв.еков («Сказки и предания Самарского края» Д. Н. Садовникова, «Северные сказки» Н. Е. Ончукова, «Народные русские легенды» А. Н. Афанасьева, «Сборник великорусских сказок архива РГО».
A. М. Смирного) и сборников последних десятилетий («Народная проза» С. Н. Азбелева, «Предания Русского Севера» Н. А. Криничной, «Мифологические рассказы русского населения Восточной Сибири».
B. П. Зиновьева, «Мифологические рассказы и легенды Русского Севера» О. А. Черепановой). В качестве источника пословиц и поговорок использовались «Русские народные пословицы и притчи» И. М. Снегирёва, «Пословицы русского народа» В. И. Даля, «Русские пословицы и поговорки» М. А. Рыбниковой. Всего было проанализировано более четырёхсот текстов.
Структура работы.
Работа включает в себя введение, четыре главы, заключение, список литературы и приложение.
В первой главе даётся теоретическое обоснование исследования концепта 'грех' в системе традиционного мировоззрения на материале несказочной фольклорной прозы: описывается жанровая дифференциация несказочной прозы и малых фольклорных форм, вводится понятие сверхжанрового единствааргументируется рассмотрение 'греха' как концептаобосновываются методы анализа концепта 'грех' в повествовательной структуре.
Вторая глава посвящена архаической составляющей анализируемого концепталогическая структура и дидактическая функция запрета рассматриваются как основа построения реализующих преимущественно архаическую картину мира бессюжетных фольклорных произведений, нарративов и сверхжанровых единств. В конце главы делаются выводы.
В третьей главе описывается сюжетное воплощение концепта 'грех' в структуре «христианских» нарративов. Последовательно рассматриваются.
44 См. список источников текстов (с. 185). сюжетно-тематические группы повествований (о наказании за грех на землео видении загробного мира и посмертном воздаянии за грехо покаянии и искуплении грехаоб искушении персонажа — процессе склонения его к греху), что отражено в членении главы на соответствующие параграфы. Выделяются сюжетные мотивы, их сочетания и комбинации, дающие представление о том, какие составляющие формируют концепт греха в фольклорной традиции. Подводятся итоги проведённого анализа.
В четвёртой главе выделяются наиболее характерные особенности образного и языкового воплощения анализируемого концепта в фольклорных произведениях.
В заключении делается попытка на основе результатов исследования очертить концептуальное поле «греха», как оно представлено в народной несказочной прозеформулируются основные выводы и намечаются дальнейшие перспективы работы.
Приложение содержит: (1) схематическое отображение различных типов текстового воплощения концепта 'грех' в структуре малых фольклорных форм и комментирующих их нарративов- (2) таблицы, которые отражают особенности реализации основной для анализируемого концепта корреляции «грех — наказание» в сюжетах о прижизненном наказании (таблица № 1) ив нарративах о посмертном воздаянии (таблица № 2).
Выводы из III главы.
Трактуя рассматриваемые нарративы как реализующие преимущественно христианскую картину мира, можно исходить из того, что представленные в них запретные (греховные) действия осмысляются как грех и в ортодоксальной традиции (преступления против ближнего, неуважение родителей, инцест, работа в праздники — как игнорирование дня памяти Святого, а следовательно, непочтительное отношение к Нему и т. п.), а также из того, что в роли вершителя судеб, карающего или милующего, выступает Бог (или Святые). Однако анализ материала показал, что народные «христианские» сюжеты, репрезентирующие концепт 'грех', неоднородны по сложности отображаемой картины мира (пространственно-временных координат, взаимоотношений человека и Бога), охвату и глубине осмысления христианских понятий (с точки зрения близости к ортодоксальной традиции), особенностям функционирования и целевой установке — и, как следствие, по сюжетному построению.
Понятия, представления, смысловые и логические связи, входящие в концептуальное поле 'грех', получают сюжетную реализацию как мотивы повествований (совершение греха, наказание за грех, искупление греха, искушение как соблазнение на грех и т. п.) и ложатся в основу разных сюжетно-тематических групп текстов в зависимости от того, какой аспект анализируемого концепта изображается в сюжете как центральный.
Чем комплекснее осмысляется грех, чем больше его семантических компонентов отражено в том или ином тексте (той или иной группе текстов), тем сложнее взаимоотношения персонажей, тем больше смысловая нагрузка эпизодов и, соответственно, сложнее сюжетная линия произведения (§ 3.3,§ 3.4). И напротив: чем упрощённее трактуется грех, чем больше сводится к запрету, тем схематичнее построение нарратива (§ 3.1).
Изображению греха в нравственном аспекте соответствует воспитательная, духовно-образовательная функция повествования (§ 3.3, § 3.4) — реализации концепта греха через мотивы прижизненного наказания за нарушение запрета (совершения греха) сопутствует установка на прагматическое кодифицирование повседневного бытия (§ 3.1) — нарративы, в которых грех актуализируется в связи с представлениями о загробном мире, ассимилируют прагматические и духовно-нравственные ценности (§ 3.2).
Ядро сюжетов, с точки зрения отображения всей полноты смыслов и представлений, связанных с концептом 'грех', составляют христианские легенды об искуплении греха (§ 3.3) и о развитии греха как отклика на соблазн, бесовское искушение (§ 3.4) — однако по количественному показателю, по частоте записей в последние годы, по степени разработанности сюжетов обнаруживают свою актуальность легенды, имеющие прагматическую направленность (§ 3.1- § 3.2).
Глава IV. Образное и языковое воплощение концепта 'грех' в фольклорных произведениях.
Как показано в предыдущих главах, при художественном воплощении концепта 'грех' используются различные средства выразительности, во многом зависящие от актуализированного содержанияот того, какие смысловые связи «греха» представлены в фольклорном произведении, какой аспект данной категории изображается как центральный.
Однако в образном и языковом воплощении анализируемого концепта просматриваются некие общие принципы, свидетельствующие о характерном для фольклорной традиции предметном осмыслении греха.
В рассматриваемом фольклорном материале содержание греха не раскрывается через имена, называющие обобщённые понятия (корыстолюбие, обман, богохульство и т. п.) — достаточно редко встречаются обозначения носителей отдельных грехов: собирашки, блудницы (Jlyp. ЖС № 2), снохачи [те, кто имеет интимную связь со снохой] (АКФ № 89), курильщики (Азб. № 242). Чаще всего описание конкретного действия {разбавляла молоко водой, спиливал крест, «лопатил» зерно иконой и др.) квалифицируется как грех через соотнесение с негативными последствиями этого действия. Образное воплощение концепта 'грех' выражается в жёсткой (возможно, символической) ассоциированности формы наказания с характером греховного действия, осуществляется ли наказание в земной жизни как одномоментный, однократный акт (§ 2.2- § 3.1) или в посмертной действительности как вечная мука, бесконечный процесс (§ 3.2)174.
Можно выделить несколько наиболее характерных типов ассоциативной связи греха и наказания за него.
1) Форма наказания маркирует тот орган человека или ту его способность, посредством которых был совершён грех:
174 См. Приложение (табл. № 1, табл. № 2). при жизни] у курящего в церковном здании перекривило рот (АКФ № 49) — у стирающего бельё в праздник руки онемели (HXJ1 № 11), превратились в копыта (АКФ № 50) — у ударившего юродивого «рука отсохла» (Добр. НП № 33) — у того, кто сшил из Плащаницы сумку, руки парализовало (Добр. НП № 26) — тот, кто наряжался служителем церкви, имитируя большой живот, умер от водянки — «живот вздуло» (АКФ № 79) — поклявшаяся на иконе стала «кликушей» — произнесение слов клятвы лишило согрешившую возможности изъясняться (АКФ № 50) — карой повинного в инцесте стало прекращение рода — его больное и неблагополучное потомство умерло (Добр. НП № 23) — после смерти] сплетников (тех, кто «не сдержан на язык») тянут за язык (Jlyp. ЖС, прим. со стр.24) или их язык грызёт жаба (Шев. ЖС, стр.28) — груди блудниц и женщин, делавших аборты, сосут змеи — т. е. истязается плоть грешниц, послужившая сладострастию, а не реализации материнских функций, змеи «замещают» нерождённых младенцев, не получивших материнского молока (Jlyp. ЖС, прим. со стр.24- Паун., с. 194- Лур. ЖС № 2).
2) Посмертные муки или негативные события, несчастья, случающиеся с человеком, воспроизводят, «дублируют» характер совершённого им греховного действия: при жизни] у того, кто, утилизируя церковный крест, отколол его часть («ухо креста»), заболело и отвалилось ухо (Панч.02, стр.16) — грабящие храм, расхищающие церковное имущество приходят к полному обнищанию — «по миру пошли» (НХЛ № 56) — тот, кто снял «две головы» (два купола) с церкви, лишился двоих своих родственников — потерял две головы (АКФ № 28, № 48) — снимавших колокола с церкви поражает глухота — как церковь лишается колокольного звучания, так и согрешивший теряет возможность воспринимать звуки (ФСК № 89−91, с.219−220- Добр. НП № 33) — у того, кто «обезъязычил» церковь (отвозил язык сброшенного колокола), отнялся язык (ФСК № 89, с.219) — сбрасывающие церковные колокола (т. е. «расчленяющие» храм) погибают в молотилке или на пилораме расчленяются" (Добр. НП № 10, № 11) — тот, кто скирдовал в праздник, случайно завалил сеном (насмерть) своих детей (АКФ № 34) — пожалевшие для нищих воды сами лишились водного источника — речка пересохла (НХЛ № 50) — у «лопатившего» зерно иконой Божией Матери ослепла мать — он оскорбил Матерь Господа, и с его матерью случилось несчастье (АКФ № 39) — тот, кто сбрасывал церковные купола, колокола, кресты, сам упал и разбился (ТГК № 792- Добр. НП № 9- ФСК № 89- АКФ № 62) — от «чёрного слова» (проклятья) матери младенец сгорает, превращается в «чёрную головешечку» (АКФ № 27) — после смерти] не дававшие милостыню получают вместо еды навоз (АКФ № 88) или лишаются еды (как они не давали, так и им не дают) (Лур. ЖС № 4) — не напоившие жаждущих мучатся жаждой, стоя по уста в воде (Аф. № 8а) — не приютившие странников (пожалевшие для них места) страдают от тесноты (Аф. № 8а) — те, кто «колотил языками» (пустословил), «колотит зубами» от холода (Черед., стр.240) — некрещёные (в том числе, убиенные ещё в утробе младенцы), а следовательно, лишённые Божиего покрова и духовного окормления, страдают от наготы и голода, не находят себе места (Лур. ЖС № 3- АКФ № 66) — сделавшие аборты {умертвившие живую плоть) поедают плоть своих детей (Паун. № 8), едят (Лур. ЖС, прим. со с.24) или молотят (Добр. № 8) кровавое сырое мясоколдуньи, делавшие «заломы», гнут солому (Добр. № 8) — курильщики (т. е. поджигающие табак, вдыхающие дым) горят в трубе (Азб. № 242) — недоливавшие вино, разбавлявшие молоко водой переливают воду из неиссякаемого источникаиз моря в корыто, из колодца в колодец (Аф. № 8, № 8аАзб. № 242- Онч. № 119) — форма наказания может представлять собой действие, обратное греховномубесконечную и безуспешную попытку «исправления» греха: разбавлявшие молоко при продаже должны разделять молоко с водой (Лур. ЖС, прим. со с.24- Черед, стр.240), а грешницы, сжигавшие свои обрезанные или выпавшие волосы, — доставать их из огня (Черед, стр.240- НХЛ № 157).
3) При осуществлении наказания присутствует некий атрибут, связанный с ситуацией совершения греха и, тем самым, указывающий на то, за что карается грешник: при жизни] в легендах о прижизненном наказании в функции такого атрибута обычно выступает поруганная святыня, в процессе профанного использования которой грешник получает возмездие — сделавший из иконы стул погиб на этом стуле от удара молнии (HXJI № 63) — используя ризы вместо седла, согрешивший упал с лошади и сломал ногу (Добр. НП № 25) — персонаж разбивается во время катания с горы на иконе (Добр. НП № 39, № 41, № 43) — после смерти] зарабатывавший шитьём по воскресным дням в загробном мире обмотан нитками — «нитки» маркируют греховное действие «шить» (Зап. № 15) — сбросивший церковный колокол привязан цепями, на которых, видимо, держался колокол (АКФ № 67) — повинный в подслушивании держит дом на плечах — дом «отсылает» к ситуации подслушивания (подслушивают обычно под окном дома, у двери дома и т. п.), выступая её атрибутом (Онч. № 119) — совершившие самоубийство через повешение стоят с верёвками (Лур. ЖС, прим. со с.24) — утопившиеся стоят по грудь в воде (Лур. ЖС, прим. со с.24) или пребывают в воде «рыбам на съеденье» (Паун., стр.194). В приведённых примерах картины мучений статичныпредмет, выступающий атрибутом греховного действия, как бы сковывает грешника, ограничивает его, лишает возможности двигаться.
4) Форма наказания, которое осуществляется посредством огня, ассоциирована через сему «жжение» с глубинной сутью греха вообще, этимология которого, по одной из версий, связана с глаголом 'греть': «Скорее всего, слав, grexb связано с греть с первонач. знач. «жжение (совести)» «:
175 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. I. С. 456. См. тж. Толстая С. М. Грех в свете славянской мифологии // Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2000. С. 10−12- Колесов В. В. Древняя Русь: наследие в слове. В пяти кн. Кн.2. Добро и зло. СПб., 2001. С. 37. при жизни] результаты труда, имущество уничтожается огнём сделанное из священных елей гумно сгорело (Панч.98, с.81) — ремонтная мастерская в разрушенной церкви сгорела (ФСК № 79) — сгорело зерно, хранящееся в разрушенном храме (Добр. НП №№ 4, 6, 24) — дом грешника, надругавшегося над иконой, сгорел (HXJI № 89) — за работу в праздничные дни стога, гумно, урожай, дом, вся деревня сгорели (HXJI №№ 173, 176, 261;
АКФ № 30- АКФ № 86- АКФ № 53 и др.) — сгорает-испепеляется дом вместе с грешниками, повинными в инцесте (Аф. № 286), в немилосердном отношении к нищим (Мор. № 17,19) — после смерти] грешники терпят адскую муку в огне — те, чьи грехи не конкретизированы, горят, кипят в котле, огненной реке, смоле и т. п. (Лур.
ЖС № 2, № 5- Азб. № 240, Смир. № 55 и др.) — горят в огненной реке, на огненном колесе делавшие аборты (Ник., стр.225), не дававшие милостыню (Аф. №№ 8, 8а,.
86- Азб. №№ 237, 242), убийцы (Азб. № 241), самоубийцы (Черед., стр.240) — ростовщики выгребают жар из печи (Аф. № 8а) — прелюбодеи держат огненный столб (АКФ № 65) — воры перекладывают костры (Онч. № 119).
Описанный принцип изображения греха и наказания задаёт художественный мир фольклорного произведения, в котором абстрактные категории обретают предметное воплощение в конкретных, детально разработанных образах. Форма наказания раскрывает содержание греха, опредмечивает, «овеществляет» его суть.
Средства художественной выразительности в легендах о покаянии и искуплении греха также направлены на «материализацию» греха, поиск зримых, осязаемых образов, посредством которых осмысляется сущность этой абстрактной категории. Искупая свои грехи, персонаж должен поливать обугленные поленья или оплакивать их слезами так долго, чтобы из них произросли деревья (Аф. № 28а, ЬСад. № 99а, в), мыть себя и не водой, а горючими слезами (Азб. № 240) — пасти стадо чёрных овец до тех пор, пока они не станут белыми (Аф. № 28ЬСад. № 99г) — пасти овец, пока сами не откроются и / не упадут замочки, вставленные в уши грешнику (Сад. № 99д). Ср. «Грех избывать, слезами обмывать» (Сн.№ 331). Образно-символический ряд данных сюжетов строится на противопоставлениях и контрастах: чёрное белое, грязное — чистое, мёртвое — живое, увядание — обновление, запертое открытое, пленение — освобождение. Первый член данных оппозиций соотносится с грехом как результатом неподобающих, запретных действий, а второй — с прощением, искуплением греха. Противопоставление чистый, безгрешный — нечистый, греховный (о человеке, совести, сердце, душе) образно реализуется через «смывание» грехапо-видимому, «грех» концептуализируется в данном случае через образ «грязь». Чёрные овцы, обугленные головешки символизируют помрачённую, заблудшую, испепелённую грехом душу (собственно, духовную смерть), запертые замки.
— греховные оковы, порабощение души, а превращение чёрных овец в белых, прорастание углей молодыми побегами, раскрытие замков — обновление и возрождение души, очищение и освобождение от греха.
Воплощение концепта 'грех' в предметных, чувственно воспринимаемых образах поддерживается в фольклорных произведениях и на языковом уровне, в первую очередь, через атрибутивную и предикативную сочетаемость имени «грех"176.
В значении лексемы 'грех' исследователи выделяют: «действие и.
177 состояние в результате этого действия действия", действие и этическую оценку. «Слово грех обозначает этическую оценку определенного вида помыслов, желаний, намерений и действий или недействий. В то же время.
178 слово грех, обозначая отступление, указывает тем самым на действие" .
Грех' отсылает к ситуации, включающей человека как производителя негативно оцениваемого действия и «оценивающую сторону» (Божий взгляд), выносящую приговор, что позволяет слову грех употребляться в функции квалификации поступка, выражать отрицательную этическую.
176 Ср. «Абстрактные имена через сочетаемость представляют стоящую за ними сущность и как активный субъект действия (агенс) чаще всего в акте персонификации (олицетворения), и как объект воздействия в акте реификации (овеществления)» (Чернейко J1. О. Лингво-философский анализ абстрактного имени. М., 1997. С. 291).
177 ПановаЛ. Г. Грех как религиозный концепт. // Логический анализ языка: Языки этики. М, 2000. С. 171.
178 Никитина С. Е. Устная народная культура и языковое сознание. M., 1993. С. 143.
173 оценку: «Всякая неправда грех», «.тебе (за это) греха не будет», «От Бога грех, а от людей посмех», «Нехорошее дело людей убивать. Великий грех!» и др.
Действия человека можно условно разделить на две группы. В первой актуализируется позиция человека, подчеркивается активный и, чаще всего, сознательный характер его действий.
Согрешить: «Я грех экой сделал: отца, матерю убил» (Азб. № 235) — «сделай наперед грех с родной матерью, сестрой и кумой» (Азб. № 363) — «напился до того, что совсем позабылся и сотворил грех со всеми тремя» (Азб. № 363) — как следует из примеров, выражения согрешить с кем-либо, сделать / сотворить грех с кем-либо передают значение вступить в сексуальную связь', «Юн всяк бывал и в грехах живал» (Сн. № 5).
Соблазнить на совершение греха другого человека: «старуха (.) зачала в мыслях держать, как бы ухитриться смутить сына да на грех навести» (Азб. № 363) — «Плохо не клади, в грех не вводи» (Даль) — «Не дадут и в грех не введут» (Сн.№ 541) — «Смехи, да хихи вводят в грехи» (Сн.№ 309).
Избавиться" от греха: «Я бы теперь последнюю рубаху отдал, только б греха избыть» (Азб.№ 363) — «Грех добыть можно, да избыть тошно» (Сн.№ 322) — «Грех избывать, слезами обмывать» (Сн.№ 331).
В ситуации, описываемой предикатами второй группы, при сохранении человеком центральной позиции деятеля присутствует (имплицитно или эксплицитно) и другой участник — Бог (Его оценка, суд).
Молиться — искупать грех (пред Господом, Господу): «можно ли отмолить его (грех)» (Аф.№ 28а) — «тридцать три года молился, грехи замаливал» (Аф. № 20а), «пошёл странствовать и замаливать грех» (Смир. № 82), «всякого (.) допрашивает, как замолить ему пред Богом свои грехи» (Азб. № 363), «и ходит (.), умаливая свой тяжкий грех» (Смир.№ 70) — «молись за его грехи три года, умаливай» (Азб. № 368);
Каяться в грехе (Господу): «покаялась она в своем смертном грехе» (Смир. № 70) — «ушел каяться священнику» (Азб. № 235).
В выражениях «жить в грехе», «вводить в грех/ наводить на грех» грех концептуализируется как некая внеположная человеку «среда», жизненное пространство. В глаголах, через которые в текстах представлена идея искупления, прослеживается семантика 'отделения' (избыть грех, отмолить грех *от человека), 'подавления' (замолить грех ~ задавить, заглушить), 'уменьшения' (умаливать грех: с одной стороны, «умаливать» соотносится с «умолить» и употребляется в контекстах наряду с «отмаливать, замаливать грех», с другой стороны, этот глагол можно трактовать как видовую пару «умалить» и рассматривать в ряду таких употреблений, как «умалить чью-либо вину"179), что реализует представление о грехе как о инородной человеку и губительной субстанции, от которой стремятся избавиться.
Бог (или Богородица, Святой) как субъект действия выступает в двух основных функциях — наказания (кары) за грех и прощения, оставления грехов.
Идея наказания за грех может выражаться лексически: (1) глаголами, словосочетаниями, прилагательными с семантикой наказания (кары), расплаты, мести, гнева и т. п.- (2) предложно-падежными конструкциями со значением причины (что-либо происходит, случается по грехам, за грехи). В первом случае, поскольку субъектом данного типа действия выступает представитель высших небесных сил (Господь, Богородица, Святой), указание на грех как причину Божиего наказания, Божиего гнева (за исключением называния конкретного греха) избыточно и, чаще всего, представлено имплицитно. И аналогично: выражение 'по грехам/за грехи' однозначно свидетельствует о трактовке происходящего как Божиего наказания и не требует дополнительных лексических средств с семантикой наказания, кары: «Господь наказывает, конечно, нас» (АКФ № 75) — «Бог за грех наказывает» (Добр. НП № 45) — «Господь как покарал» (АКФ № 38) — «Господь долго терпит, но больно бьет» (АКФ № 26) — «у нас один.
179 Умалить — l. To же, что уменьшить (устар.) (Ожегов С. И. Словарь русского языка. M., 1986).
175 не избежал гнева Божиего" (ФСК № 79) — «заслужила казнь лютую от матушки Пятницы» (Аф. № 13) — «Егорий прогневался» (HXJI № 141) — «Богородииа Казанская сердится на грешников» (HXJI № 174) — «Никола тоже наказательный» (АКФ № 31) — «Праздник Пантилймона очень карательный» (АКФ № 34) — «Бог наказал, грозные праздники» (АКФ № 33) — «Всё на свете по грехам нашим деется» (Даль) — «Этот ребёнок страдает за грехи родителей» (Азб. № 242).
Прощение может исходить не только от Бога, но и от человека по отношению к другому человеку: «Господь простил тебе все твои грехи» (Аф. № 28а) — «Бог простил тебе в грехе матернем, в сестренем.» (Сад. № 99в) — «Тебя Господь во грехах простил» (Сад. № 99в) — «Я (скитник) разрешу твой грех» (Смир. № 82) — «Они (родители) ему грехи простили, и Господь им простил» (Азб. № 235).
Непрощённый грех удерживает человека на грешной земле, не пускает его в рай: мать не может умереть до тех пор, пока не простит проклятого сына, его же тело не принимает земля (Азб. № 233, № 234) — не простив сына, убиенные им родители не могут попасть в рай (Азб. № 235). На лексическом уровне это выражается в случаях персонификации греха: «.мне следовало быть в раю, да два греха не пускают» (Азб. № 236) — «Ирад бы в Рай, да грехи не пускают» (Даль). «Образ» хозяина, захватчика, скрытый в анализируемом концепте180, поддерживается этимологией глаголов «прощать, разрешать» грехи. Согласно словарю М. Фасмера, др.-русск. простъ означает 'прямой, открытый, свободный, простой', чешек.
1 Q 1 prostiti — 'освободить' - др.-русск. решити — 'развязатьотпустить грехи'182.
Среди атрибутивных характеристик 'греха' наиболее частотными в фольклорных произведениях являются следующие: непростительный,.
180 Ср. тж. «тако и аз греху служу» (из покаянного канона) — «человек, преданный грехам, называется связанным пленицами грехопадений (.) душа будет в тесноте, связанная пленииами греха (.) когда я бываю в плену греха (,.)я — как закованный в цепи внутренно — не могу обратиться к Богу» (Св. Иоанн Кр-ий). Святой праведный Иоанн Кронштадский. Моя жизнь во Христе. М.-СПб., 1998. С. 37.
181 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. III. С. 380.
182 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. T.III. С. 479.
176 великий, большой, тяжкий, страшный, смертный. Таким образом характеризуются типологически разные грехи: «Какой непростительный грех некрещёных хоронить» (Jlyp. ЖС № 3) — «Это грех великой [инцест], не ведаю, можно ли отмолить его» (Аф. № 28 в) — «как замолить ему грехи тяжкие [инцест]» (Аф. № 28а) — «Грех большой, когда они ["снохачи» — те, кто состоит в интимной связи со снохой^ пришли туда глядеть [как колокол устанавливают на колокольню]" (АКФ № 89) — «Грех великий обижать матушку Пятницу .» (Аф. № 13) — «. а как платное носишь — нельзя, грех большой это, нельзя святую воду пить» (ФСК № 17, с. 180) и т. д. Думается, что определения к слову 'грех', направленные в сторону его тяжести, подчеркивают губительность для человека греха как такового и функционируют фактически как постоянные эпитеты.
Через сочетание тяжкий грех происходит «овеществление» этой абстрактной сущности, передаётся физическое ощущение греха человеком. Грех тяготит сердце и душутяжесть греха контрастирует с лёгкостью сердца, освобождённого от него (греха): «Тяжело вздохнул парень, горько заплакал, не взял ни одной копейки и пошел куда глаза глядят (.) и всякого спрашивает: не знает ли, как замолить ему грехи тяжкие» (Аф. № 28а) — убиенные сыном родители простили ему грехи, и «пошёл купец с облегчённым сердцем» (Смир. № 82).
Таким образом, выбор художественных образов и собственно языковых средств реализации концепта 'грех' в фольклорных произведениях направлен на поиск форм конкретизации, опредмечивания этой абстрактной категории. «Грех» отображается в зримых, чувственно воспринимаемых образах. Доминантами в образном воплощении концепта 'грех' выступают нечистота, грязь, мрак, чернота, умерщвление, мука, боль, огонь, жжение, тяжесть, груз, плен, оковы.
