Цивилизация «Запада»: о плюсах и минусах однополярного мира

Цивилизация «Запада»: о плюсах и минусах однополярного мира

«если я не за себя, то кто же за меня?

Но если я только за себя — зачем я?"

Гиллель Большинство публикаций на тему диалога цивилизаций можно разделить на две категории: в одних он осуждается с позиций универсализма либеральной идеологии, в других налицо превознесение ценностей мультикультурализма и толерантности. При этом, предположим, что уже на уровне этого разделения происходит смешение «мух и котлет», а именно, упускается из виду классическое шпенглеровское различие культуры как органического целого и цивилизации как «технической» стороны развития культурного организма. Ведь сторонники либерального универсализма критикуют именно цивилизационную, то есть «техническую» составляющую общества: государственное устройство, систему права, экономический уклад и т. д., при этом культурные различия (литература, музыка, живопись), напротив, становятся предметом повышенного внимания и интереса. С другой стороны, сторонники мультикультурализма также приветствуют культурное своеобразие, при этом никто из них не говорит о необходимости «диалога» с недемократическими политическими режимами.

То есть, прежде чем коснуться проблемы межцивилизационного диалога, необходимо провести дефиницию понятий «культурного» и «цивилизационного». Вслед за Сейлой Бенхабиб предположим, что главная задача культур — формирование такой системы ориентиров, которая позволила бы человеку определить свое место в мире, создать системы представлений, сходные по структуре и способам построения, повествования и истории, обосновывающие их состоятельность и идентифицировать себя с той или иной социальной общностью. В связи с этим, как подчеркивает исследователь, культуры кооптируют моральные, этические и оценочные составляющие, и неконфликтны по своей природе: «По мере накопления наших знаний о других культурах и о нас растет и наше ощущение относительности… Чем больше мы понимаем, тем больше способны простить, [и поэтому] в изучении человеческой культуры и общества [действует принцип]: все понять — значит все простить» [1. с. 40]. Иначе обстоит дело с цивилизацией, которая, по Шпенглеру, есть «неизбежная цена культуры… Наиболее внешние и искусственные состояния, которые способны принимать разновидности развитого человечества. Она — завершение, она следует как ставшее за становлением» [7, с. 52]. Цивилизация всегда политична, и если уровень «диалога культур» предполагает контакт и обмен, то для «диалога цивилизаций» скорее характерен антагонизм и столкновение (нашумевшая работа Сэмюэля Хантингтона «Столкновение цивилизаций» здесь, конечно, не может не вспомниться).

По Хантингтону, наибольшие геополитические, военные конфликты, происходящие в истории, развивались на месте «цивилизационных разломов», или рубежей соприкосновения различных цивилизаций. Вместе с тем, для цивилизации самой по себе, характерна высокая степень единства и консолидированности. В связи с этим замечанием, автор статьи полагает особенно интересным рассмотрение вопроса о взаимодействиях в рамках одной, казалось бы единой, монолитной, и согласно Шпенглера монадоподобной, западной цивилизации. Действительно, принято считать, что западная цивилизация, включающая в себя Европу, страны Северной Америки, Австралию и Новую Зеландию, есть нечто единое, спаянное общими идеалами «прав и свобод» человека, разделения властей, рыночной экономики, равенства перед законом и, что особенно важно для Хантингтона, христианской религией. Вместе с тем очевидны разногласия имеющие место в рамках западной цивилизации, и наиболее значительное из них — несовпадение во взглядах по вопросу применения силы в современном мире. Поясним: в то время как при решении внешнеполитических задач США все охотнее прибегает к политике силы, Европа избегает ее применения в самодостаточном мире законов и правил, международных переговоров и дипломатии. Или, если рассмотреть суть проблемы на должном философском уровне, в то время как США существует как гоббсовский Левиафан в войне «всех против всех», Европа процветает в кантианской утопии «вечного мира». В чем состоит причина этого несовпадения?

На всем протяжении «холодной войны» единство США и Европы достигалось за счет противостояния Советскому Союзу, многотысячный вооруженный контингент которого угрожал независимости европейских стран. Гарантом безопасности оставался военно-политический блок НАТО, доминирующую роль в котором играли и играют США. С распадом Советского Союза и окончанием «холодной войны» исчезла не только необходимость предпринимать совместные усилия в области обороны, исчезла также сила, направленная на укрепление единства и сплоченности того, что называется «Западом». Конечно, «Запад» не прекратил своего существования, не избавился он и от врагов, но главная идея статьи Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории?» однозначна: продолжавшаяся во все времена всемирной истории борьба различных утопий человеческого существования завершилась победой западного либерального идеала. Столкновения возможны между «Западом» и остальными цивилизациями, но не в самой западной цивилизации, поскольку у стран, разделяющих единые либерально-демократические принципы «нет оснований оспаривать легитимность друг друга» (Фукуяма, Конец истории и последний человек. М., 2004.с. 396). Но ведь именно вопрос о легитимности применения силы в мире, регулируемом международными нормами права, вызывает сегодня расхождение между европейцами и американцами.

Все дело в том, что США, оказавшись на положении единственной «сверхдержавы», не отказались от применения силы в своем решении внешнеполитических задач, при этом Европа уповает на развитие системы международного права, наднациональных организаций и искусство дипломатии. Объединенная Европа-это осуществление давней мечты о континенте, свободном от межнациональных войн, соперничества и гонки вооружений, в условиях которой европейцы считают применение силы анахронизмом предшествующей эпохи, а готовность Америки к применению силы как наибольшую угрозу новому призванию Европы. Далеко не все европейцы готовы признать, что такие действия могут обернуться большими выгодами для цивилизованного мира, что «взбесившаяся добродетель» (по выражению Г. К.Честертона), может быть лучшим инструментом ускорения человеческого прогресса. Именно поэтому одним из наиболее важных расхождений во взглядах европейцев и американцев является даже не философское, а метафизическое расхождение по вопросу о том, какое место занимает человечество в пространстве между законами «войны всех против всех» и законами разума. И в отличие от европейцев американцы полагают, что человечество еще слишком далеко от осуществления кантовской мечты.

Вместе с тем проект «вечного мира» Канта не лишен парадокса. С одной стороны, либеральная идеология еще со времен Просвещения рассматривает гарантом мирного существования народов повсеместное развитие и распространение системы международного права. Но успех этой системы зависит от принципа неприкосновенного и суверенного равенства всех наций, будь они демократическими или тираническими, так как система международного права не сможет уцелеть, если принцип суверенитета наций будет нарушаться. С другой стороны, либерализм не может не волновать проблема прав и свобод личности, в связи с чем прогресс человеческого общества связывается с обеспечением все большей защиты этих прав и свобод во всем мире. Часто этой цели можно достичь только принуждая нелиберальные режимы к более демократическому и гуманному поведению. Принимая во внимание указанное противоречие, предположим, что международная легитимность не есть нечто однозначно, раз и навсегда установленное, но всегда есть предмет спора. Для европейцев этот спор особенно сложен: Европа представляет собой воплощение кантовской утопии, перешедшее от Вестфальского мира к постсовременному наднациональному порядку. Но если единственным избавлением от ужасов гоббсовского мира является создание мирового правительства, то не окажется ли возможным, что это правительство станет еще большей угрозой человечеству, чем мировой порядок, основанный на системе сдержек и противовесов. Кант так и не смог ответить, каким образом можно достичь вечного мира, не нарушив человеческой свободы. США решили этот парадокс, обеспечив безопасность Европы извне, после чего «на протяжении более пяти десятилетий после окончания Второй мировой войны жизнь Европы определялась не грубыми законами политики силы, а развертыванием геополитической фантазии, чудом всемирно-исторического значения» [4, с.60]. Единство Европы удалось достичь благодаря присутствию американских войск на континенте, дипломатии, переговорам, созданию экономических связей, политическому сотрудничеству, и обузданию собственных амбиций во имя общего дела. Новый импульс европейскому идеализму придал распад Советского Союза и окончание «холодной войны», после которого «новый европейский порядок» окончательно развился в план мирового порядка и европейцы уверовали, что их план решения международных проблем приобрел общемировое значение.

Сложившаяся ситуация не лишена иронии. Отказ Европы от применения силы в качестве инструмента международных отношений стал возможным благодаря присутствию американских войск, кантовский «вечный мир» смог реализоваться только при участии американской военной силы, используемой по правилам гоббсовского мира. Американская мощь дала европейцам возможность почувствовать, что сила больше не имеет значения. То есть, переход Европы в «постисторический рай» стал возможен благодаря тому, что США такого перехода не совершили. Именно перед США стоит наиболее трудная задача лавирования между кантовским «вечным миром» и гоббсовским миром войны в их попытке защитить законы цивилизованного (в западном смысле) общества, при этом используя военную силу против тех, кто отказывается следовать этим законам. И это означает, что хотя США и сыграли важную роль в создании европейского мира, сами войти в него они не могут, «погрязнув» в истории, и имея дела с авторитарными диктаторским режимами.

Ироничнее всего, что именно американская мощь, решившая проблему безопасности Европы, позволяет европейцам полагать, что сама эта мощь и порядок, созданный ею, в настоящее время устарела и стала опасной. Вынужденные жить по правилам гоббсовского мира, часто отказываясь от соблюдения международных соглашений, применяя двойные стандарты, действуя в одностороннем порядке, США лишились легитимности в глазах европейцев. Это приводит к еще большему расколу между Европой и североамериканскими штатами. Европа, избавившись от страхов «холодной войны», занялась распространением доктрин международного права и наднациональных институтов; в это же время американцы отвернулись от направления традиционной солидарности с Европой, отказались от того, что Майкл Мандельбаум назвал «международной социальной работой» и вернулись к политике изолированности и уникальной разновидности американского национализма, о необходимости чего и писал Хантингтон.

Что же все это означает для отношений внутри «Запада»? Предположим, что когда кризис, разделяющий их сейчас, пройдет, наибольшее значение приобретет общая политическая культура и экономические связи, объединяющие Европу и США. Это будет новый виток развития западной цивилизации, который еще больше упрочит ее лидирующее положение в мире. Но европейцы могут отказать Америке в этом единстве. В своей политике ограничения сверхдержавы европейцы могут не заметить зарождающиеся в мире опасности намного более сильные, чем те, которые предоставляют Соединенные Штаты. В своем упоении ценностями мультикультурализма и нервозном отношении к однополярности они могут не заметить опасностей многополярного мира, когда авторитарные нелиберальные режимы начнут обыгрывать Европу. В своей критике «американского Левиафана» европейцы могут преуспеть в их ослаблении, но в итоге это приведет к сокращению общего количества силы, которую либерально-демократический мир может использовать для своей защиты. Из этого можно сделать следующий вывод: судьба цивилизации «Запада» зависит не от «диалога» с другими цивилизациями, а от тех механизмов регулирования и кооперации, которые определяют внутрицивилизационные процессы на самом «Западе». То есть, зависит от возможности «монолога» западной цивилизации.

культурный цивилизационный либеральный мирный.

• 1 Бенхабиб С. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в глобальную эру. — М.: Логос, 2003. — 350 с.
• 2 Гоббс Т. Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского. Собр. соч. в двух томах. Т.2. — М.: «Мысль», 1991. — 470 с.
• 3 Кант И. К вечному миру. Собр. соч. в шести томах. — М.: «Мысль», (Философское наследие). — Т.6. — 1966. — 743 с.
• 4 Кейган Р. О рае и силе: Америка и Европа в новом мировом порядке. М.: Дом интеллектуальной книги; «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004. — 160 с.
• 5 Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. — М.: ООО «Издательство АСТ», 2004.-497 с.
• 6 Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. — М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. — 603, [5] с.
• 7 Шпенглер О. Закат Европы. — М.: «Мысль», 1993. — 663 с.