Распад семьи и кризис общества

За «Стародубом» в разное время шел еще целый ряд замечательных повестей и рассказов. Эти произведения являются «корнями» художника. В них воплотились его эстетические взгляды и воззрения. В них нашла выражение его яркая неординарная личность. Это такие произведения, как «Кража» Астафьев В. Кража//Сибирские огни. — 1966. — № 8. — с. 3−83; № 9. — с. 21−85., «Пастух и пастушка» Астафьев В. Пастух и пастушка: Современная пастораль//Наш современник. — 1971. — № 8. — с. 2−70. Именно на их почве посеяны зерна, и взошли ростки произведений последних лет. Эти произведения — первый шаг к творческой зрелости писателя. Резцы для огранки его творческого «я». В этих произведениях быть выражены те общечеловеческие ценности, к которым стремится все человеческое сообщество независимо от цвета кожи и политических утверждений. От этих произведений идет четкий неизгладимый след к произведениям более последнего периода. Самым значительным из них, на мой личный взгляд, является произведение «Печальный детектив» Астафьев В. Печальный детектив: Роман//Октябрь. — 1986. — № 1. — с. 8−74.

После прочтения этого романа в душе остается тяжелый, неперевариваемый душой осадок, который не забыть и не вытравить читателю, прочитавшему роман, может показаться, что написать роман, похожий на астафьевский, довольно просто. И это действительно так, принцип «стержня», на который нанизывается отдельные эпизоды, не нов в литературе. Казалось бы, выписывай современную «свободную прессу», читай регулярно судебные очерки. Выдумай стержневидный сюжет и нанизывай на него страшные истории.

Да, написать роман, «похожий» на астафьевский, довольно просто, но «похожий» — это не значит вовсе «такой же», а вот «такой же» написать невозможно. Поначалу кажется, что центральным действием является незамысловатая жизнь бывшего милицейского работника Леонида Сошнина, на самом же деле «стержень» в романе — это авторское устойчивое настроение, которое формировалось самой жизнью, насквозь прожгло его судьбу и затем вновь ушло в самою жизнь. Поэтому-то написать «такой же» роман невозможно, ибо для этого нужно было предварительно выстрадать и «Последний поклон», и «Кражу», и «Пастуха и пастушку»…

«Печальный детектив» не продолжение этих произведений, а развитие того устойчивого настроения, которое когда-то и сделало Виктора Астафьева писателем, казалось бы, вопреки складывающейся судьбе. Может быть, кому-то и покажется, что роман «Печальный детектив» слишком жесток, а автор равнодушен к чужому горю и к чужим бедам: с калейдоскопической быстротой рушатся семьи, бросают детей, совершаются всякие, в том числе и тяжелые, преступления, а автор вроде бы остается спокоен.

Неужели тем же автором писались лирическо-проникновенные «Последний поклон» и «Пастух и пастушка»? но вспомните: уже и тогда он говорит самую страшную правду просто и обыденно.

Как говорится, нельзя дважды войти в одну и ту же реку, точно так же нельзя встретиться с одним и тем же человеком. Река постоянно наполняется одной и той же водой, а человек — новыми чувствами, новыми мыслями, новыми сомнениями.

В повести «Кража» В. Астафьев заметит, что детское горе отчетливо. Писательское детство не совпадает с детством физиологическим, оно приходится на более позднюю пору. В писательском «детстве» горе тоже отчетливо. За плечами автора «Последнего поклона» уже стояло весьма нерадостное прошлое: сиротство, беспризорность, детдомовщина, фронт, ранения, неустроенная послевоенная жизнь… Потянуло Астафьева к перу, к чистому листу бумаги, и вдруг озарилась вся прежняя жизнь каким-то светом, идущим из нерасторможенной, как оказалось, души. Пишутся заметки, очерки, первые рассказы… И появляется, опровергая неумолимость быстротекущего времени, образ незабвенной бабушки Катерины. Есть и в «Печальном детективе» образы, на которых лежит печать глубокой авторской симпатии, но все-таки никого из них нельзя сравнить по неизбывной душевной щедрости с бабушкой Катериной…

Умная природа заложила в нас вечный инстинкт взаимопритяжения людей разных полов, а детство и затем взросление человека тянется так долго, что невольно для продолжения рода человеческого необходима как естественная среда обитания — семья. И в конце своего «Печального детектива» впрямую выходит на эту, видимо, по причине своей простоты, так часто забываемою мысль: «Муж и жена… Муж с женою. Женщина с мужчиной, совершенно не зависящие друг от друга, не неподозревающие даже о существовании живых пылинок, вращающихся вместе с Землею вокруг своей оси в непостижимо громадном пространстве мироздания, соединились, чтоб стать родней родни, пережить родителей, самим испытать родительскую долю, продолжая себя и их В. Астафьев Печальный детектив. М. 1988, с.175».

Возможно, иных смутит то обстоятельство, что Виктор Астафьев, всегда отличавшийся особой чувствительностью к женщине, на сей раз изменил себе и сатирически изобразил некую деятельницу от культурного фронта Октябрину Сыроквасову и нескрываемо натуралистически-местную алкоголичку «Урну». Нет, писатель ничуть не изменит себе. Вспомним хотя бы проходные персонажи из его давней повести «Кража» — инспектора гороно Ненилу Хлобыст и завгороно Голикову, о которых другой персонаж повести, Ступинский, думает так: «Если этим дамочкам власть да волю, они устроят смех да горе». Думается, в отношении смеха тут высказан был излишний оптимизм.

В «Печальном детективе» В. Астафьев вновь возвращается к этому опасному в современном мире типу женщин, стремящихся непременно уподобиться мужчинам. Мы довольно часто и не всегда обдуманно ратуем за уравнение женщины с мужчиной, видя в этом непременный процесс общественного развития, забывая, что мужчина далеко не в каждом случае являет собою идеальную человеческую личность. «Урна» как раз и уподобилась вполне реальному типу мужчин, который в женской интерпретации еще более ужасен и отвратителен.

Издательский работник Сыроквасова, как и «Урна», напрочь заглушила в себе все женское, она вся ушла в видимость работы (тоже своего рода алкоголизм), полагая, будто двигает культуру, хотя на самом деле только профанировала ее. Чем-то напоминает ее и теща Сашнина, женщина энергичная, напористая, всю жизнь провыступавшая и тоже, двигавшая какой-то прогресс. Работа часто требует одной лишь профессиональной увлеченности, семья требует, прежде всего, души. В своем финальном публицистическом отступлении в. Астафьев продолжает развивать главную мысль романа: «От родителей — то они были переданы друг дружке всяк со своей жизнью, привычками и характером — и вот из нравного сырья нужно слепить, ячейку во многовековом здании под названием семья, как бы вновь на свет народиться… пройти вместе до могилы, оторвать себя друг от дружки с никому неведомым горем и страданием».

Обратим внимание. Во всем пространном отступлении только два слова автор написал с прописной буквы; «Земля» и «Семья». Земля — это наш всеобщий человеческий долг, где каждый находит свое начало и свой конец, вне этого дома нет нас и быть не может, а что вне его, то лежит вне нашего разума и вне нашей памяти. Семья — начало человеческого общежития, народа, государства и всего человечества в целом. В подсознании семьи лежит природный инстинкт, в сознании — духовные связи.

Мы сейчас много говорим о сознании всевозможных структур, однако нас одновременно не должно тянет к расструктурированию главнейших естественных структур. Найти хорошо известно, как много гибельной энергии выделяется при расщеплении атома, но нас здесь почему-то не останавливают никакие опасности. При расщеплении семьи тоже выявляется громадное количество дурной энергии, которая сходна по своему действию с радиацией в непредсказуемости последствий и их учетом. А что мы делаем для укрепления семьи…

Ведь не для того привел В. Астафьев в своем романе различные жуткие эпизоды, чтобы попугать читателя, а чтобы задуматься о причинах вроде бы немотивированного озверения некоторых людей в условиях мирной жизни. От чего эта ненависть к себе по-новому? А оттого, что не была воспитана любовь к нему.

«Династии, общества, империи», — заключает свое отступление автор «Печального детектива», — не создавшие семьи или поручившие ее устои, начинали хвалиться достигнутым прогрессом, бряцать оружием; в династиях, империях, обществах. Вместе с развалом семьи зло начинало одолевать добро, земля разверзлась под ногами, чтобы поглотить сброд, уже безо всяких на то оснований, именующих себя людьми. Человек вырвался в космос, а вы все толкуете о какой-то семье, вспоминаете древние времена…". Вот это-то и пугает автора; центробежные силы получили в наш век такое развитие, что в любой момент и все человечество может «вырваться» в космос. Причем навсегда. И это, к сожалению, не фантазия, а та вполне реальная перспектива, о которой нам напоминает каждый день.

Человек непременно связан с другими духовными связями, они-то и составляют истинное содержание человеческой жизни.

Оборванные связи продолжают жить болью, с годами боль накапливается, поэтому с годами мы и говорим о боли души как о реальной боли. Вот с этой реальной болью и писался «Печальный детектив». Роман создан на сугубо бытовом материале, но это не бытовой роман; авторское устойчивое настроение сфокусировало многие подробности жизни в прожигающий луч, он-то так больно и жжет наши чувства и разум… некоторые упрекают Астафьева в том, что он не очень-то уважительно в своем новом романе отзывается о русском характере. Что ж, если самокритика обеспечена глубокой и выстраданной личной болью, а самозащита — одной лишь амбициозностью, то я лично за самокритику. Если же усмотреть в романе выпад против интеллигенции или против собственного народа, тогда можно не только понять, но и разделить обиду части читателей. Если же роман «Печальный детектив» рассматривать как обращение ко всему народу, как национальную самокритику — то писатель прав. На это Виктор Астафьев имеет моральное право, ибо он относится к категории тех наших художников, которые, не пережив поста, не станут праздновать Пасху.

В финале романа «Печальный детектив» В. Астафьев ухаживает своего героя к чистому листу бумаги, как бы благословляя его на тяжелый писательский труд. Тема преемственности живого народного слова издавна не давала покоя писателю Виктору Астафьеву, отчетливо она прозвучала еще в рассказе «Ясным ли днем» (пусть речь там шла не о писательстве, а о песне), сегодня эта тема звучит в произведениях В. Астафьева и более открыто и более тревожно.