Влияние природы на творческую личность

Пейзаж, по словам исследовательницы автобиографических произведений русской эмиграции Э. К. Аметовой [1], занимал важнейшее место в русской прозе, помогая писателю осмыслить судьбы родины и народа, а в прозе писателей-эмигрантов вбирал в себя и ностальгию автора, и его боль.

Иван Бунин, рассказывая о детстве Алексея Арсеньева, природу изображает ностальгично и обобщенно. Упоминая место действия, показано то, что видит герой. Для ребенка — сначала двор усадьбы, сад, затем бескрайние поля. Детские годы Алеши прошли в тишине неброской русской природы. Бескрайние поля с ароматами трав и цветов летом, необозримые снежные просторы зимой рождали обостренное чувство красоты, формировавшее его внутренний мир и сохранившееся на всю жизнь. Часами он мог наблюдать за движением облаков в высоком небе, за работой жука, запутавшегося в хлебных колосьях, за игрой солнечных лучей на паркете гостиной. Люди вошли в круг его внимания постепенно. Особое место среди них занимала мать: он чувствовал свою «нераздельность» с нею. Отец привлекал жизнелюбием, веселым нравом, широтой натуры и ещё своим славным прошлым (он участвовал в Крымской войне). Братья были старше, и в детских забавах подругой мальчика стала младшая сестра Оля. Вместе они обследовали тайные уголки сада, огород, усадебные постройки — всюду была своя прелесть.

Став гимназистом, он сравнивал увиденное с воспетым мастерами художественного слова. Прежде всего поэтические строчки Пушкина:

«…опять «роняет лес багряный свой убор и страждут озими от бешеной забавы» — той самой, которой с такой страстью предаюсь и я:

Как быстро в поле, вкруг открытом, Подкован вновь, мой конь бежит, Как звонко под его копытом Земля промерзлая стучит!

Ночью же тихо всходит над нашим мертвым черным садом большая мглисто-красная луна — и опять звучат во мне дивные слова:

Как привидение, за рощею сосновой Луна туманная взошла, -;

и душа моя полна несказанными мечтами о той, неведомой, созданной им и навеки пленившей меня, которая где-то там, в иной, далекой стране, идет в этот тихий час -;

К брегам, потопленным шумящими волнами…" [11, с.127].

Очень важен эпизод, когда купец Ростовцев, у которого на квартире жил Алеша, расспрашивал гимазиста, какие стихотворения тот знает. Мальчик прочитал наизусть стихотворения «Изба» Н. И. Огарева, «Бродяга» И. С. Аксакова, «Русь» И. С. Никитина.

Очень важно, как отреагировал Ростовцев, услышав последнее стихотворение: «Потом я читал Никитина:

" Под большим шатром голубых небес, вижу, даль степей расстилается …" Это было широкое и восторженное описание великого простора, великих и разнообразных богатств, сил и дел России. И когда я доходил до гордого и радостного конца, до разрешенья этого описания: «Это ты, моя Русь державная, моя родина православная!» — Ростовцев сжимал челюсти и бледнел.

— Да, вот это стихи! — говорил он, открывая глаза, стараясь быть спокойным, поднимаясь и уходя. — Вот это надо покрепче учить! И ведь кто писал-то? Наш брат мещанин, земляк наш!" [11, с.62−63].

Как увиденные пейзажи и услышанное о родной земле формировало мировоззрение ребенка, видим из эпизода, когда отец вез Алешу в горород для поступления в гимназию. Отец рассказал о разбойнике Митьке, о нашествии татар, о Мамае, сожженной Москве. Пейзажи подталкивали вспоминать факты истории.

Возле дороги на обгорелой ветле они увидели ворона и отец сказал, что вороны живут по несколько сот лет, что этот ворон, может быть, жил при татарах. Впервые мальчик увидел паровоз. И Арсеньев-эмигрант передает мысли Арсеньева-ребенка, в сознание которого природа входит как неотъемлемая часть его представлений о родине и вечности:

«В чем заключалось очарованье того, что он сказал и что я почувствовал тогда? В ощущеньи России и того, что она моя родина? В ощущеньи связи с былым, далеким, общим, всегда расширяющим нашу душу, наше личное существование, напоминающим нашу причастность к этому общему?

Хорошо помню, что все же гораздо больше влекло меня другое, то, что рисовалось моему воображенью там, за железной дорогой, где виднелисьлозины таинственной и страшной Становой. Татары, Мамай, Митька…

Несомненно, что именно в этот вечер впервые коснулось меня сознанье, что я русский и живу в России, а не просто в Каменке, в таком-то уезде, в такой-то волости, и я вдруг почувствовал эту Россию, почувствовал ее прошлое и настоящее, ее дикие, страшные и все же чем-то пленяющие особенности и свое кровное родство с ней…" [11, с.56−57].

Люди, книги, история, природа, жизнь с ее радостями и бедами входят как единое целое в сознание сначала ребенка, потом юноши.

Арсеньев как повествователь изображен Буниным мастером художественного слова. Вот как он глазами Алеши изобразил летний пейзаж на опушке леса вблизи усадьбы в Каменке и передал, какие мысли вызвал он у мальчика:

«Там, за опушкой, за стволами, из-под лиственного навеса, сухо блестел и желтел полевой простор, откуда тянуло теплом, светом, счастьем последних летних дней. Вправо от меня всплывало из-за деревьев, неправильно и чудесно круглилось в синеве, медленно текло и менялось неизвестно откуда взявшееся большое белое облако.

Пройдя несколько шагов, я тоже лег на землю, на скользкую траву, среди разбросанных, как бы гуляющих вокруг меня светлых, солнечных деревьев, в легкой тени двух сросшихся берез, двух белоствольных сестер в сероватой мелкой листве с сережками, тоже подставил руку под голову и стал смотреть то в поле, сиявшее и ярко желтевшее за стволами, то на это облако.

Мягко тянуло с поля сушью, зноем, светлый лес трепетал, струился, слышался его дремотный, как будто куда-то бегущий шум.

Этот шум иногда возрастал, усиливался и тогда сетчатая тень пестрела, двигалась, солнечные пятна вспыхивали, сверкали и на земле и в деревьях, ветви которых гнулись и светло раскрывались, показывая небо…" [11, с.53].

Мальчик думал о прошедшем, которое воспринимается, как счастливый сон, о будущем, контуры которого, как у облака, непредсказуемы.

Позже глазами гимназиста Алеши будет передана зимняя красота усадьбы в Батурино:

«Тишина и блеск, белизна толстых от снега крыш, по зимнему низкий, утонувший в снегах, красновато чернеющий голыми сучьями сад, с двух сторон видный за домом, наша заветная столетняя ель, поднимающая свою острую черно-зеленую верхушку в синее яркое небо из-за крыши дома, из-за ее крутого ската, подобного снежной горной вершине, между двумя спокойно и высоко дымящимися трубами…

На пригретых солнцем фронтонах крылец сидят, приятно жмутся монашенки-галки, обычно болтливые, но теперь очень тихие; приветливо, щурясь от слепящего, веселого света, от ледяной самоцветной игры на снегах, глядят старинные окна с мелкими квадратами рам…" [11, с.99−100].

А далее до мельчайших подробностей изображен вид усадьбы, комнат, окон. Все вызывает ностальгические чувства и у Арсеньева-юноши, и у Арсеньева-эмигранта.

И первое свое стихотворение «И вновь, и вновь над вашей головой…» [11, с.145] Алеша Арсеньев написал под впечатлением от смерти помещика-соседа Алферова Писарева и майского дня:

«Сад то сиял жарким солнцем и гудел пчелами, то стоял в какой-то тончайшей голубой тени: в бесконечно-высокой, еще молодой, весенней и вместе с тем яркой и густой синеве порой круглилось, закрывало солнце бесконечно высокое облако, и воздух медленно темнел, синел, небо казалось еще больше, еще выше, и в этой вышине, в счастливой весенней пустоте мира, начинало вдруг как-то благостно и величественно, с постепенно возрастающей и катящейся звучностью и гулкостью, погромыхивать … Я взял карандаш и, все думая о смерти, стал писать на учебнике…"[11, с.145].

С явлениями природы Арсеньев сравнил состояние своей души, когда увидел напечатанным свое первое стихотворение:

«Удивителен весенний расцвет дерева. А как он удивителен, если весна дружная, счастливая! Тогда то незримое, что неустанно идет в нем, проявляется, делается зримым особенно чудесно. Взглянув на дерево однажды утром, поражаешься обилию почек, покрывших его за ночь. А еще через некий срок внезапно лопаются почки — и черный узор сучьев сразу осыпают несметные ярко-зеленые мушки.

А там надвигается первая туча, гремит первый гром, свергается первый теплый ливень — и опять, еще раз совершается диво: дерево стало уже так темно, так пышно по сравнению со своей вчерашней голой снастью, раскинулось крупной и блестящей зеленью так густо и широко, стоит в такой красе и силе молодой крепкой листвы, что просто глазам не веришь… Нечто подобное произошло и со мной в то время" [11, с.92−93].

Для творческой личности пейзаж — и вдохновение, и материал для философских размышлений, и художественное средство изображения героев своих произведений.