Сказ — сказитель — тип рассказчика в народной и литературной сказке

В размышлениях о внутренней форме народной или литературной сказки исследователь, да и воспитатель, и школьный учитель, сталкиваются с необходимостью толкования «слога» произведения в узком смысле этого слова: языка и синтаксиса, в которых явственнее, чем в проблематике и даже сюжете как таковом, обнаруживается «лицо» рассказчика. Таким образом, мы вынуждены прибегнуть к слову, в современной русской речи осознаваемому как архаическое: сказитель.

Сказ — специфическая по своей интонации и стилю форма изложения фольклорных произведений, в частности, в литературных произведениях, которые воспроизводят речь произведений устной словесности, а в более широком смысле — устную речь вообще и даже необычные формы письменной речи. Одна из наиболее распространенных форм сказа — подражание сказочному, былинному и несенному складу. Парадоксально, но факт: народная сказка или былина как явление коллективного творчества в конечном счете записывается от «исполнителя», индивидуально передающего художественное произведение. В народе этот исполнитель назывался по-разному: не только «бахарь» (от «баять»), но и «старинщик» (от «старина», «былина»). Образ старинщика, былинщика создал исследователь фольклора Н. Е. Ончуков: «Это своя, часто неграмотная, но все же интеллигенция деревни, не дипломированная школьными бумагами, как это в классах выше крестьянского, а настоящая, выделяющаяся естественным путем по своим умственным качествам или задаткам иногда очень больших художественных дарований. Это умственная аристократия деревни»^[1]. Дело не только в том, что древний человек осознавал религиозно-магическую функцию сказки, которая должна была «воздействовать в желательном направлении на лесных духов»^[2], но и в том, что сказка воздействовала на самих слушателей, играя роль своеобразного психологического тренинга, столь необходимой после тяжелого физического труда психологической разгрузки. Сказки рассказывались ближе к вечеру, после трудного рабочего дня, так что время отдыха уставших за день людей счастливым образом совпадало со временем, когда активизируется нечисть: лешие, водяные, домовые. Сказки ублажали духов, примиряли их с человеком, но завораживали и самого человека.

Бывали и особые, «сказочные», времена года. Пожалуй, самые «сказочные» времена — Святки и Великий пост. Сказителя не случайно считали не просто хорошим бахарем, но полагали, что он обладает не данной другим людям магической силой, порой почитали едва ли не за волхва или колдуна^[3]. Все это накладывает отпечаток и на содержание (тематику, проблематику, конфликт сказки), а также отражается в стиле, синтаксисе — собственно заклинательное явлено и в троекратных повторах на макрои микроуровне, в «магии слова», во вставных «песенках». Так образ сказителя проявляется в различных вариантах одной и той же сказки.

Писатели, обрабатывавшие фольклор, зачастую принимают на себя роль сказителя: ср., например, способ повествования в сказке Л. Н. Толстого «Липунюшка» и А. Н. Толстого «Мальчик-с-пальчик».

• [1] Ончуков Н. Е. Сказки и сказочники на Севере // Северные сказки. Сборник Н. Е. Ончу-кова. Спб.: типография А. С. Суворина, 1909. С. XLVIII.
• [2] Зеленин Д. К. Религиозно-магическая функция фольклорных сказок // С. Ф. Ольденбургу к 50-летию научно-общественной деятельности. Л.: Память, 1934. С. 216.
• [3] См., например, Сенъкина Т. И. Проявление архаических элементов в функциях русскойсказки в Карелии // Фольклористика Карелии. Петрозаводск, 1986.