Деяние и успех

Необходимость пристально следить за всевозможными последствиями собственного политического поведения заставляет политического лидера определять и оценивать символические результаты. Часто поведение проектируется почти исключительно как действия, рассчитанные на определенную оценку. Значительная часть этих действий носит «манипулятивный» характер. В связи с этим политические действия лидера постоянно моделируются формулой «деяния и успех». Действия политического лидера являются прежде всего его личной характеристикой, поэтому успех его личного проекта — результат не столько его деловой компетенции, сколько личных достоинств. Ранее рассматривались процедуры обнаружения моральной оправданности притязаний на политическое лидерство. «Деяния и успех» — формула, постоянно поддерживающая моральное право на лидерство, поэтому столь ревниво подчеркивается и даже формализуется политический успех. Вполне определенный и однозначный успех — часть героического мифа. Успешность должна быть понята всеми.

В процессах оформления политической деятельности лидера формулами «успеха» приходится сталкиваться с одной из наиболее парадоксальных ситуаций политического лидерства. Лидер общенационального масштаба постоянно включен в «торги» по многочисленным, часто взаимоисключающим проблемам. Это многоэтапные «торги», где на каждом этапе успех весьма ограничен и, как правило, попросту сомнителен. На последующих этапах предшествующие успехи могут оказаться очевидным поражением. Говорить о какой-либо окончательной успешности разрешения «торгов» по системе внутренних проблем практически не приходится. С точки зрения профессионального политического сознания формула «успех» в конкретных процессах принятия решений играет крайне ограниченную роль и скорее запутывает дело. Обширная теория и практика политического менеджеризма лишний раз убеждает в необязательности и крайней условности формул «успеха» в процессах принятия решений.

Тем не менее для «представительских» измерений поведения политического лидера формула «успех» играет центральную роль. Причем политического лидера интересует успех не расплывчатый и неопределенный, а ясный и четкий, завершающий ясное и определенное его деяние. Иными словами, политический лидер заинтересован в заведомо недостижимой в условиях внутриполитических «торгов» ситуации. В массовом политическом сознании должно складываться и постоянно поддерживаться убеждение, что последовательность ясных действий политического лидера завершилась вполне определенным успехом. Реальность внутриполитических «торгов» не дает таких возможностей, поэтому для политического лидера вся ситуация перемещается в культурно-символические измерения социально-политического процесса.

Формула «деяние и успех» детально разрабатывается в культурных символических измерениях политического лидерства как одна из формул героического мифа. В отличие от членов «исполнительской» элиты политический лидер вынужден периодически драматизировать обстановку символами кризисной типологии, а затем успешно восстанавливать равновесную обстановку формулами героических действий, т. е. каждый эпизод политической биографии лидера должен потенциально рассматриваться как героическое деяние и успех. В связи с этим, несмотря на реальную неясность возможных политических ситуаций, каждая из которых оформляется своей конкретной задачей, эта задача в перспективе формальной структуры героического мифа должна рассматриваться как успех или неудача.

Драматизированная смена потерь и приобретений, ритм в судьбе героя составляет основное содержание кульминационных формул героического мифа. О содержании этих формул можно говорить со значительной долей условности. Основная функция формул героического лидерства — оформление реалий политического лидерства в культурно-символических измерениях социально-политического процесса, поэтому основной способ существования героических формул — формальный. Это обстоятельство отчетливо понималось в традициях юнговской глубинной психологии. Практика героического оформления политического лидерства в значительной степени поддерживает представление о современных возможностях героического мифа как исключительно формальных, поэтому столь тесно соотносится ритуально-мифологическая и техницистская типологии в рамках контркультуры.