Риторика в Средневековье
Эта победа была достигнута в эпоху Средневековья, когда право на речь замкнулось в пределах двух сословий (аристократического и духовного), главенствовавших в общественной жизни на протяжении данного нериода. Области научного, судебного и политического красноречия в Средние века были очень ограничены, к тому же постоянно соприкасались с духовным красноречием. Однако, по мнению Н. В. Сперанского… Читать ещё >
Риторика в Средневековье (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Эта победа была достигнута в эпоху Средневековья, когда право на речь замкнулось в пределах двух сословий (аристократического и духовного), главенствовавших в общественной жизни на протяжении данного нериода. Области научного, судебного и политического красноречия в Средние века были очень ограничены, к тому же постоянно соприкасались с духовным красноречием. Однако, по мнению Н. В. Сперанского, обучение красноречию в средневековых школах имело очень мало общего с риторикой и сводилось к dictamen prosaicum (лат. «искусству составлять акты делового и правового характера»). Эта практика свидетельствует об еще одной, после римских декламаций, попытке компенсировать угасание социального значения риторики распространением ее предмета на жанры теперь уже официально-деловой прозы.
По мере роста притязаний папского престола на доминирующее положение в западном мире, не только в духовном, но и в светском образовании примерно с XII в. усиливались тенденции насаждения исключительно христианской науки, основанной на симбиозе аристотелевской и патриотической философии. Результат ее внедрения в систему образования известен под именем схоластики.
Схоластика (от греч. schola — ученая беседа, школа; лат. scholastica — ученый) —интеллектуальный феномен средневековой и постсредневековой европейской культуры в рамках теолого-философской традиции, ставивший своей целью рациональное обоснование и систематическую концептуализацию западно-христианского вероучения.
Тяготение Аристотеля к анализу, академической всеохватности отразилось в схоластике приверженностью строгим схемам логических доказательств, а привычка опираться на незыблемые религиозные догматы порождала в рассуждениях торжество авторитета мнения, причем основанного на вере и чувстве, а не факте. Это обстоятельство, например, практически убивало политическое красноречие, по самому своему существу опирающегося на событие в общественной жизни.
Для Средневековья характерна восходящая к Платону интерпретация диалектики и риторики как родственных искусств, содержащих правила создания двух различных родов речей: ученой беседы, происходящей между двумя образованными собеседниками, и речи, произносимой хорошо подготовленным оратором перед необразованной аудиторией. Эти взгляды выразились в повсеместном употреблении в университетском образовании жанров диспута и лекции как основных форм учебных занятий.
Риторика в Средние века была востребована преимущественно на церковных кафедрах, в университетах и судах. О самом судебном красноречии можно говорить лишь начиная с XV в. даже во Франции, где адвокатура при судах рано заняла достаточно важное место, а применение законов зачастую ограничивалось или подменялось ссылками на религиозные установления.
В знаменитейшем процессе об убийстве герцога Людовика Орлеанского герцогом Жаном Бургундским (1407) адвокат последнего монах Жан Пти построил свою речь следующим образом. Главная часть речи строилась вокруг тезиса, выраженного текстом Священного Писания «Radix omnium malorum cupiditas» (лат. «жадность — корень всех зол»), из которого делалось два вывода о том, что алчность порождает отступничество, и она же порождает предателей. Эти два злодеяния — отступничество и предательство — разделялись и подразделялись, а затем и демонстрировались примерами (по три на каждый тезис): Люцифера1, Авессалома[1][2] и Аталии (Гофолии)[3], причем в речи приводился даже разговор сатаны с Архангелом Михаилом. «Все лица, увлеченные жадностью, подлежат смерти»: в пользу этого центрального положения речи — правомерности политического убийства — оратор приводил двенадцать доказательств в честь двенадцати апостолов (!). Три доказательства опирались на авторитет святых отцов, три цитаты были заимствованы из Священного Писания, три — из высказываний философов (между прочими и Цицерона). В заключительной части речи после многочисленных обвинений Людовика в черной магии, подробной передачи фактов его сношения со злыми духами, волхвований и заклинаний делался вывод, что герцог Орлеанский был вероотступником и изменником, злоумышлявшим против жизни и здоровья короля. В конце концов, Жан Пти переходил к утверждению, что убийца такого человека, герцог Бургундский, «должен быть приятным королю, который обязан вознаградить его в трех отношениях в любви, в почестях и богатстве по примеру наград, сделанных Архангелу Михаилу».
Как можно заметить, в аргументации защитительной речи нет и намека на существовавшие в то время нормы уголовного права, вся она строится на незыблемом в Средневековье авторитете Священного Писания.