Событийное политическое знание

Такие характеристики политического события, как уникальность, нахождение во времени, процессуальная развернутость в актуализации, открытость, неопределенность, случайность, формируемость и др., находят выражение в тех исследовательских подходах, которые характерны для событийного познания. Событийное познание руководствуется следующими основными установками:

• • нераздельность структурного и агентского факторов политического события;
• • трансформация структурного и агентского факторов в ходе политического события;
• • темпорально-ситуационная сложность политического события, его определенность условиями политического действия;
• • нелинейность развертывания политического события;
• • принципиальная открытость политического события его результатам;
• • перспективизм политического события;
• • формирование смысла политического события по его ходу.

Можно описать особенности событийного знания, сравнивая его с имеющимися парадигмами познания, к которым следует относить фактуальное и интерпретативное политическое знание. Основные различия между ними выражены в табл. 6.1. О кризисе фактуального знания и его замене другими методологиями, основанными на ценностном подходе, или о попытках найти некоторый третий путь написано много, а применительно к российскому опыту этого противопоставления можно назвать работу И. А. Василенко «Сравнительная политология» (2009). Что же касается событийности, особенно применительно к политике, то она исследуется недостаточно. Как правило, событие и событийность анализируются в феноменологическом ключе как некоторые пункты развертывания жизненного мира людей, являющегося их свершением в том смысле, что он ими делается и переживается. Э. Гуссерль писал, что «мир, который есть для нас, по своему бытию и так-бытию есть наш мир, он целиком и полностью черпает свой бытийный смысл из нашей интенциональной жизни, из ее свершений с их априорной типикой, которая может быть обнаружена — обнаружена, а не сконструирована на основе тех или иных аргументов и не измышлена мифическим мышлением»¹. Попытаемся, следуя этой традиции, описать основные характерные черты событийного познания, основанные на этой феноменологической установке.

Отметим, что феноменологический подход к исследованию политики, связанный прежде всего с французским интеллектуальным движением левого толка (Ж.-П. Сартр, М. Мерло-Понти), получил поддержку как основа преодоления кризиса бихевиористской политической науки в 1970—1980;е гг.^[1][2] Особый интерес к феноменологии политики проявился в странах Восточной Европы, где она рассматривалась в противовес марксизму как истинная философия, не манипулируемая политикой¹. И сегодня ее популярность в политической теории и философии не снижается^[3][4], что позволяет говорить о методологической перспективе феноменологического подхода для преобразования инструментария политических исследований.

Таблица 6.7.

Парадигмы знаний.

Событийный подход к исследованию означает, что происходящее как объект исследования рассматривается не в качестве противопоставленной субъекту вещи и не как предмет возможной интерпретации, а в виде некоторого феномена, подверженного нашему интенциональному опыту и развертывающемуся перед нами в своем осуществлении. В этом отношении весьма примечателен метод политического

мышления Ханны Арендт, прекрасно описанный Эрнстом Волратом. Он пишет, что беспристрастие (в отличие от объективности) «предполагает, по сути, „говорить то, что есть“,.— признавать феномены в их фактичности и определять эту фактичность скорее в феноменальном смысле, чем истолковывать ее, исходя из эпистемической основы… Вид политического мышления Ханны Арендт связан с рассмотрением предметов в политике не как „объектов“, а как феноменов и актов появления. Они есть то, что показывает себя, что появляется перед глазами и чувствами… Политические события есть феномены в специальном смысле; можно было бы сказать, что они есть феномены per se (по преимуществу)… Пространство, в котором политические феномены случаются, создаются самими феноменами»¹. Хотя в познании событий возможен детерминистский подход, направленный на поиск процессов и механизмов, или возможна интерпретация событий с позиции разнообразия ценностных суждений, однако сутью событийного знания выступает обнаружение идеи события, т. е. существа, происходящего самого по себе.

Здесь, кажется, можно провести различие между смыслом как целью понимания и идеей как целью обнаружения. Человек, конечно, ищет смысл во всем, в том числе и в идее. Но в природе происходящего, в том числе и в истории, смысла нет, есть лишь идея, смысл которой мы пытаемся обнаружить. Мы не просто потеряли смысл (и отсюда следует констатация, что нынешний мир пуст — «эра пустоты»), но мы зафиксировали отсутствие смысла в истории. Но тем самым, если это так, мы фиксируем наличие идеи пустоты в нашем жизненном мире, которая феноменально проявляется во всем — от космоса до психики человека. Когда был смысл, то на самом деле была идея смысла истории, которая проявлялась в ней как движение, например прогресса, либерализма, капитализма, демократии, коммунизма. Идея смысла истории — это не то же самое, что смысл истории. Есть различные смыслы истории, которые ей придают люди, но нет единого и универсального смысла истории. В этом отношении Карл Шмитт совершенно прав, когда проводил различие между идеей в политике и теми значениями, которые ей придают люди. Следовало бы проработать дополнительно значение этой методики различения для Шмитта, но здесь сошлемся лишь на одно его суждение: «Ведь пока от идеи что-то остается, господствует и представление о том, что нечто предшествует раньше данной действительности материального, что оно трансцендентно, а это всегда означает высший авторитет»^[5][6]. При этом следует помнить, что не здравый смысл здесь является основной всеобщего в идее и даже не всеобщее чувство принадлежности к человечеству, о котором писал Кант, но «жизненный мир», а через него «трансцендентальный субъект/интерсубъект», т. е.

человечество. Идея как схватывание существа, происходящего в мысли, адекватно воспроизводится не в понятии или суждении, а только повествованием в рассказе. М. Хайдеггер где-то написал, что мыслит понятиями только Новое время, т. е. время науки. Событие же рассказывается, поскольку в нем много неуловимого и неопределенного. Конечно, понятия остаются, но они вплетаются в ткань повествования о событии, теряя свою ригористичность и центральность. Идея может быть названа, но ее раскрытие/обнаружение предполагает повествование. Событийное знание имеет ориентационное значение, и исследователь здесь выполняет скорее функцию «практического философа», т. е. политика, деятельность которого по обнаружению идей становится по преимуществу деятельностью авторитетной, а значит — политической.

• [1] Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. СПб. :Владимир Даль, 2004. С. 243.
• [2] Jung Н. Y. The Crisis of Political Understanding: A Phenomenological Perspective in theConduct of Political Inquiry. Pittsburg: Duqkesne University Press, 1979; Dallmayr F. BeyondDogma and Despair: Toward a Critical Phenomenology of Politics. Notre Dame, IN: Universityof Notre Dame Press, 1981.
• [3] Krasnodebski Zd. Loging for Community: Phenomenological Philosophy of Politics andthe Dilemmas of European Culture // International Sociology. 1993. Vol. 8. № 3.
• [4] Coole D. Merleau-Ponty and Modern Politics after Anti-Humanism. Plymouth, UK: Rowman and Littlefield, 2007; Gillespie M. The Search for Immediacy and the Problemof Political Life in Existentialism and Phenomenology // A Campanion to Phenomenology andExistentialism / ed. by H. Dreyfus, M. Wrathall. Chichester, UK: Blackwell Publishing Ltd, 2009; Melancon J. Merleau-Ponty's Phenomenology of Politics: A Humanism in Extension //Philosophy Social Criticism. 2010. Vol. 36. № 5.
• [5] Vollrath Е. Hannah Arendt and the Method of Political Thinking // Social Research.1977. Vol. 44. № 1. P. 163—164.
• [6] Шмитт К. Политическая теология. М.: Канон-Пресс-Ц, 2000. С. 136—137.