Старость гения. 
Музыка, театр, история, философия, живопись, наука

Быть может, посетит меня восторг И творческая ночь, и вдохновенье.

Быть может, новый Гайден сотворит Великое — и наслажуся им…

Пушкин, «Моцарт и Сальери»

Вена, «вечная Вена», которой посвящена новая книга Леона ван Вассенгофа, связана с музыкой на протяжении всей своей истории. Почти каждое старое венское здание хранит музыкальные воспоминания; недаром большую часть своей книги Вассенгоф назвал: «Смесь музыки и архитектуры». Имена Глюка, Гайдна, Моцарта, Бетховена, Шуберта, Шопена, Брамса не сходят с этих страниц. Большинство эпизодов, связанных с именами этих славных мастеров, известны многим. Кто не знает событий жизни Моцарта или Бетховена. Больше всех, пожалуй, забыт Гайдн, великий Гайдн, престарелый учитель титанов классицизма, в гениальности которого ни Моцарт, ни Бетховен не сомневались. Возможно ли нам не считаться с их мнением? Но даже если бы мы не знали его, даже если бы до нас не дошли гайдновские симфонии и его оратория «Сотворение мира», одной главы из его биографии, воспроизводимой Вассенгофом, было бы достаточно, чтобы понять, что мы имеем дело с гением: такой глубинной мудрости и, вместе с тем, такой прозрачной и простой прелестью исполнен образ Гайдна в старости.

Моцарт и Бетховен узнали Вену во время своей трудной и мучительной юности. Шуберт, самый «венский» из стаи славных, в молодости и умер. Для Гайдна — Вена — место последних его лет, окончательного признания и увенчания музыкальным миром, триумфа у публики, широкой славы в народе, которому он дал его национальный гимн. С картины триумфа и начинает Вассенгоф свои очерки о Гайдне.

Весной 1808 года венская аристократия решила устроить своему национальному композитору торжественное чествование. Местом его выбрали большой зал Венского Университета, ныне — Академии Наук. Здание это — работа французского архитектора Жана Никола Жадо, выстроившего фасад в классическом стиле. Но внутри преобладает барокко, в частности, и в том самом зале, где чествовали Гайдна; потолок этого зала считается шедевром архитектуры. Главной частью празднества было исполнение «Сотворения мира». До этого — приветственные речи, причем поздравляли юбиляра далеко не одни лишь австрийцы. Уже заранее было известно, что будет присутствовать французский посол — генерал Андреосси. Это особенно должно было тронуть Гайдна, очень любившего Францию и обязанного ей многим. Когда в Париже впервые исполнялся его ораторий, ему была пожалована золотая медаль работы Гатто: парнасское «Академическое общество детей Аполлона» избрало его своим почетным членом. Итальянский поэт Гатто написал по случаю стихи, которые должна была прочесть со сцены одна из дам венского света; другая дама разучила стихи венского поэта Коллина. Поистине это было всемирное музыкальное торжество.

Но его организаторам предстояла одна труднейшая задача: убедить виновника празднества прибыть в университет. Гайдну в то время было уже семьдесят шесть лет, силы его явно падали. Главное же, он вообще не любил выходить из своего домика в предместье Гуммондорф, предпочитая мирное уединение шуму и славе. Последние семь лет он почти не покидал своего жилища, где проводил время в творчестве или досугах, в семейном и дружеском кругу. По-видимому, и торжество в университете вначале оставило его равнодушным, и он не собирался посетить его. Но уговоры друзей, в частности князя Николая Эстерхази, в конце концов, подействовали. Кроме того, Гайдну все-таки хотелось услышать еще раз перед своей смертью, оркестровое исполнение своего главного произведения. Наконец, день чествования выдался прекрасный, теплый и солнечный, как бы предназначенный для триумфа. И когда карета Эстерхази остановилась у дома Гайдна, старик просто не нашел никакого повода, чтобы уклониться. Он сел в карету с тысячью всевозможных предосторожностей и медленно проследовал к университету. Настроение его уже с утра было благодушным, а внимание спутников трогало и радовало его. У дверей «дворца» (как все называли Академию) его уже ждали князья Траутмансфдорф и Лобковиц, граф Лихновский (покровитель Бетховена) и другие представители высшего общества. Бетховен и Сальери помогли Гайдну выйти их кареты. Прямой, хотя и очень бледный, вошел Гайдн, поддерживаемый с обеих сторон, в залу, где собралось избранное общество, начиная со Шварценбергов и Лихтенштейнов. Военные были в парадных мундирах, штатские — во фраках, дамы — в светлых платьях со шлейфами, с лентами. Гайдн показывал признаки необычайного волнения. Все знали, что внимание трогало его до глубины сердца, так как за год до того он ответил представителю «детей Аполлона»: «Старость ослабила мои способности, но не уменьшила моей чувствительности». Друзья Гайдна боялись, что от сильных переживаний он потеряет сознание и уговорили его сесть в кресло. В кресле его и пронесли через зал, в то время как оркестр исполнял туш, а вся публика, стоя и повернувшись к нему лицом, восторженно приветствовала композитора криками: «Да здравствует Гайдн».

Эстерхази, у которого Гайдн в свое время был придворным капельмейстером, усаживает его рядом с собой. Но Гайдн действительно слишком взволнован. Он болезненно ежится, подымает воротник фрака, как бы защищаясь от простуды. И пока Андреосси произносит приветственное слово, все думают лишь о том, как бы оградить старого «мэтра». Княгиня Эстерхази снимает с плеч свою шаль и закутывает в нее Гайдна. Тотчас же ее примеру следуют и другие дамы, так, что Гайдн утопает в разноцветных шалях, как в перине. Чтение стихов вызывает у него слезы: это разряжает его нервное состояние и успокаивает. В момент начала концерта он уже овладел собой и может слушать. Подкрепил его и стакан старого вина, кем-то услужливо принесенный.

Слушает он произведения спокойно, с сознанием значительности и глубочайшей личной скромностью. «Это — не мое, — объясняет он окружающим. — Все это пришло ко мне оттуда, сверху». Зато зал теперь неистовствует. У многих мужчин на глазах слезы; слышны женские рыдания. Бетховен с влажными глазами подбегает к Гайдну и целует его руку. Это снова вызывает потрясение у старика. Он почти лишается чувств, бормочет бессвязные слова. Оркестр прерывает исполнение, и Гайдна в кресле несут к выходу, он все еще всхлипывает и бормочет. Публика встает и провожает его восторженным ревом. Гайдн подымает руку, как будто благословляет. Концерт возобновляется, но мастера уже везут, почти без сил, домой, в тишину и уединение Гумпердорфа.

Дом этот был тогда одноэтажным, с примитивными аркадами, с восемью низкими окнами. Дверь его напоминала ворота деревенской избы. Нашла это жилище в 1801 году жена Гайдна, женщина упорная и тяжелого нрава. «Этот дом мне нравится, — писала она мужу. — Мне хочется жить в нем, когда я буду вдовой. Постарайся немедленно прислать мне две тысячи флоринов, чтобы не упустить случай». Жена Гайдна ошиблась в расчете: она умерла на семь лет раньше мужа. «Вдовой-то оказался я», — говорил Гайдн, вспоминая историю приобретения дома, с грустью, но без горечи. Новая резиденция требовала от него больших расходов, и хотя он получал от Эстерхази уже одиннадцать лет приличную пенсию в награду за бывшие услуги, денег ему не хватало. Когда Мария Жозефа Эстерхази посетила его на новом месте, со свойственной ему хитростью, Гайдн намекнул на дороговизну жизни и стоимость многочисленных лекарств, ему прописанных. На следующий день Николай Эстерхази увеличил пенсию на шестьсот флоринов. На самом деле, в последние годы, после смерти жены, Гайдн тратил очень мало, и после него осталось наследство в двадцать четыре с лишним тысячи. Его слуги получили по завещанию «за верность и честность» по шести тысяч флоринов каждый.

Через год после чествования, 10 мая 1803 года, несколько дней уже не встававший с постели Гайдн проснулся от орудийных выстрелов: это обстреливала Вену наполеоновская артиллерия. Несколько бомб разорвалось в Гумпендорфе, поблизости от дома Гайдна. Домашние его были в испуге и кричали так громко, что их голоса заглушали канонаду. Гайдн отнесся к обстрелу хладнокровно и утешал окружающих: «Не бойтесь ничего, дети мои. Там, где живет Гайдн, ничто не может произойти». На следующий день он настолько привык к бомбардировке, что почувствовал себя лучше, встал и исполнил на рояле национальный австрийский гимн — его собственное произведение.

Наполеон победил и обосновался в Шенбрунне. 26 мая французские офицеры пришли к Гайдну, чтобы оказать ему внимание. Гайдн встретил их, сидя за пятиоктавным роялем с черной клавиатурой и белыми бемолями. Вражеский офицер попросил разрешения спеть и пропел мелодию из «Сотворения мира». С плачем, Гайдн бросился к нему с раскрытыми объятиями и поцелуями. А через пять дней после этого наполеоновские офицеры вместе с австрийскими военными провожали в качестве почетного конвоя гроб Гайдна, за которым шла вся Вена. На несколько часов победители и побежденные помирились и соединились в общей скорби и общем преклонении.

Как у всех великих людей, у Гайдна есть и посмертная история — история его произведений. Наиболее бурная жизнь суждена была его гимну «Бог в помощь», ставшему святыней для всей Австрии. Гайдн, очень им довольный (настолько, что воспользовался дважды его мелодий в последующих произведениях), преподнес его императору Францу, и вскоре весь австрийский народ стал исполнять его. Долгое время его пели на слова безвестного библиотекаря, потом текст к нему написал по приказу Меттерниха немецкий поэт Гофман де Фаллерслебен. Это — известный всему миру «Дейтчланд юбер аллее». В 1835 году, по случаю восшествия на престол императора Фердинанда, текст был снова значительно изменен. В 1854 году для Франца Иосифа прибавили к гимну еще несколько строф. В таком виде он исполнялся до самого крушения монархии Габсбургов.

До тех пор менялись только слова гимна, но никто не посягал на бессмертную музыку Гайдна. Помимо ее музыкальной ценности, она служила в течение с лишним ста лет символом австрийского патриотизма и национализма. Германофильский текст Гофмана де Фаллерслебена был и Австрии основательно забыт. Собственно говоря, и при республике Гайдновский гимн могли бы сохранить, изменив только еще один раз злополучный текст. Но власти решили иначе, и заказали новый гимн современному австрийскому композитору Вильгельму Кинулю. Официальным гимном, таким образом, стал Кинулевский гимн. Но создать впервые национальный гимн легче, чем заменить его другим, особенно если старый написан Гайдном: для большинства австрийцев музыка Кинуля так и осталась неизвестной.

Несколько лет в отношении гимна в Австрии господствовал полный произвол. Одни пели республиканский гимн Кинуля, другие исполняли Гайдновский с имперским текстом. Сторонники аншлусса^[1], особенно студенты, воскресили даже немецкие слова Гофмана де Фаллерслебена. В 1930 году правительство решило положить предел этой анархии, а так как Кинулю трудно было восторжествовать, то и официально воскресла музыка Гайдна. Текст, однако, опять выработали новый: написал его Керншток. Но вместо успокоения тогда поднялась форменная буря: за Гайдна или за Кинуля, за Кернштока или Гофмана, разобраться стало окончательно невозможно. Высокий венский чиновник в знак протеста прослушал однажды Гайдна с покрытой головой, приписав потом этот акт своей рассеянности. Инспектор одной школы предписал ученикам петь гимн исключительно со словами «Дейтчланд юбер аллее». В конце концов, этот спор стал уделом юмористов. Карикатурист одной газеты нарисовал четырех людей, поющих разные мелодии с разными словами, и озаглавил свой шарж «Национальный гимн».

Постепенно все же положение разъяснилось. Восторжествовала музыка Гайдна и текста Кернштока, с которым еще борется Гофман. Другие тексты и музыка Кинуля сданы в архив. Так, через 135 лет после рождения гимна, Гайдн одержал еще раз всенародную победу.

• [1] Аншлюс (нем. Anschluss — «соединение») — в широком смысле политика «ненасильственного» присоединения к Германии заселенных немцами земель, проводимаяс 1918 года немецким государством после Версальского мирного договора, особеннопосле прихода к власти нацистов, и направленная главным образом против Австриии Чехословакии; в немецкой историографии этот термин чаще всего употребляется там, где имеется в виду движение в Австрии за присоединение к немецкому рейху (Политическая наука: словарь-справочник. 2010) (прим. Е. Д.).