Телевидение — это телевидение

В семействе кино существует немало всяческих подсемейств: подсемейство широкоэкранных и полиэкранных, цветных, интегральных стереоскопических, есть даже кино с переменным экраном. Но все эти титулы к слову «кино» означают достоинство каждого вида. А «малоэкранное»?

С точки зрения классификатора кино, поправка на малый экран означает просто поправку на худшее качество, ибо, выигрывая в доступности, телевидение проигрывает в художественности. Телевидение — гомеопатическое искусство и если причислено к рангу кино, то только благодаря тому, что оба они искусства «экранные».

Но вернемся к статье А. Вольфсона. «Критерии телевидения ясны, — восклицает автор, — мыслить кинематографически, видеть кинематографически, выражать кинематографически».

Еще недавно подобные фразы нужны были телевидению, как бальзам. Это было время, когда экран-малютка пытался выбраться из пеленок радио, когда телевизионные постановки воспринимались как пародия на театр, а фантазия работников телевидения была скована ледяными торосами консерватизма привычных форм.

Первые электрические люстры, как известно, копировали средневековые канделябры. Первые железнодорожные вагоны напоминали обычные конные экипажи, поставленные на рельсы. Ранние фильмы синематографа представляли собой скверный театр, отброшенный на кусок полотна. И когда спустя тридцать лет этот сколок с театра замелькал на экранах «Рубинов» и «Темпов», умудренные мастера кино от всей души протянули руку помощи телевидению: наши достижения — ваши достижения, но не забывайте все же и наших ошибок.

Но телевидение не забывает ошибок. Оно помнит, что руку помощи кинематографу в свое время протягивал и театр. И тогда (как раз тогда, а не раньше) кино стало дурным дубликатом театра. Телевидение не хочет быть дубликатом театра. Но оно и не хочет быть дубликатом кино. Телевидение хочет быть телевидением.