Мазохизм как обыденное явление

Студентка Наташа пришла на лекцию с огромным синяком на глазу. Сидела угрюмая, расстроенная. В перерыве услышав, как-то сказал: «А мне важно, чтобы он меня любил», включилась в разговор: «Я хочу, чтобы меня любили». Вечером Наташа пришла ко мне в кабинет. Стала рассказывать про то, как муж ее постоянно избивает. Причем в семье появилась уже странная привычка. Сначала нужно крепко поссориться, получить нокаутирующие удары, и только после этого можно отправиться в постель ради любовного акта.

• — Откуда шрам на голове? — спрашиваю я.
• — Так, об ванну… — отвечает Наташа. — Мне страшно за моего сына. Ведь он может меня убить. А с мальчиком что будет…
• — Вероятно, развод неизбежен, — говорю я.
• — Развод? — Наташа поднимает на меня взгляд, полный изумления. — Но ведь у нас семья, муж — предприниматель. Недавно купил мне машину…

После этого разговора я стал наблюдать за Наташей. Она тоже нередко захаживала в мой кабинет. Когда я начал читать студентам райхианскую типологию, Наташа подняла руку:

• — Павел Семенович, — сказала она, — а как вы думаете, к какому типажу я отношусь.
• — Вы — типичная мазохистка, — сказал я.

Однако последующие события показали, что с определением характера дело обстоит не так просто. Наташа развелась и вышла замуж за другого человека. У того был сын, почти ровесник Наташиному мальчику. Что касается главы семьи, то он тоже оказался предпринимателем, сразу же купил Наташе утраченную машину. Некоторые сложности обнаружились в отношениях детей. Наташа стала приводить их на консультацию. Через полгода и эта проблема как-то исчезла…

— Моя жизнь круто изменилась, — рассказывала Наташа на одном из сеансов, — мой нынешний муж — человек мягкий, интеллигентный. Но…

Наташа задумалась. Наступила пауза. Наташа что-то хотела добавить, но произнесла уже прозвучавшее слово:

— Мягкий…

Понять это можно было примерно так: все у нас замечательно, но если бы он хоть изредка пустил в ход кулаки, счастье было бы вообще безмерным.

Незадолго до выпуска кто-то из студентов снова спросил: «А каковы особенности мазохистского характера в интимной жизни?» .

— Мазохистки любят, чтоб их привязывали к кровати, кусали, хлестали плетками.

Наташа неожиданно сказала:

— Павел Семенович, значит, вы неправильно определили мою типажность. Насчет того, чтобы кусать или хлестать плетками, это ладно. Но привязывать к кровати… Нет, это не про меня.

Дружный хохот студентов избавил меня от комментариев.

Еще история. Моя студентка Татьяна вышла замуж. Однажды она сказала:

— У моего Алеши есть родственники. Там есть мальчик Коля, который очень плохо учится. Его отчисляют из школы. Психолог выдала справку, а в ней диагноз — олигофрен… Не согласитесь ли посмотреть мальчика.

Коля оказался живым, симпатичным. Вообще никакой не олигофрен. Но психологически запущен. Когда он был маленьким, ему постоянно внушали, что он умственно отсталый, ничего не может, все у него из рук валится. Полный дурачок, одним словом. Но что происходит, если ребенку постоянно говорят такие слова? Например, мама заявляет:

— Ты ничего не умеешь делать!

Если бы сознание ребенка было достаточно развитым, он мог бы возразить:

— Неправда, я вчера сам собрал железную дорогу…

Но ментальные навыки ребенка еще не развиты. Он еще не умеет в полной мере сомневаться, анализировать, доказывать. Все, что говорят о нем, он воспринимает как чистую правду. Недаром американский психоаналитик Гарри Салливан заметил: «Мы есть то, что о нас говорят в детстве» .

А что же происходит, если ребенка постоянно унижают, наказывают, позорят. Чадо сжимается в комок, никнет. Но однажды вдруг он ловит кайф, связанный с этим состоянием. В этом растаптывании есть, оказывается, своя прелесть. Да, я такой… Став взрослым, такой человек будет все время нудить:

— Куда уж нам… Никчемненькие мы…

Я стал работать с Колей. Побывал в школе, поговорил с учителями, психологами, попросил пока не отчислять мальчика. Наши встречи постепенно стали сказываться на его школьных занятиях. Вместо прежних «неудов» он стал получить «тройки». Мне самому было очень интересно, каковы пределы этого роста. Но однажды на сеансе бабушка, которая привела Колю, сказала:

• — Он сегодня проштрафился. Двойку получил.
• — Что же, Коля, ты меня позоришь, — сказал я.
• — Так олигофрен я, — простодушно ответил Коля.

Однажды к нам на психологический факультет поступила молодая женщина, окончившая медицинский институт. Увидев ее документы, я решил, что она будет учиться на сокращенном обучении. Но ее мама решительно отвергла эту возможность:

— Юля будет учиться новой профессии с первого курса.

Потом она отправилась вносить деньги в бухгалтерию и там разоткровенничалась:

— Какой Юля врач! Диплом-то мы купили…

Училась Юля неохотно. Одиноко сидела за последней партой, всегда была скованна, зажата. Месяца через два я понял, что она пользуется наркотиками. Правда, употребляла легкие вещества, но понадобился целый год, чтобы избавить ее от этого наваждения. Покончив с наркотиками, Юля стала попивать. И снова встречи, сеансы…

Во время сессии Юля становилась совершенно беспомощной. Отвечая преподавателю, он вся исходила пятнами, елееле выдавливала из себя бессвязные выражения и настойчиво пыталась вызвать у комиссии чувство острой жалости к себе, несчастной, забитой, униженной…

Помню, когда я был студентом, в нашей группе числился парень со стеклянным глазом. Придя на экзамены, он имел обыкновение вынимать стекляшку из глазницы и заискивающе просить: ну, поставьте инвалиду хоть что-нибудь… Вид пустой глазницы повергал всех в шок, и рука преподавателя поспешно тянулась к зачетной книжке… Я живо вспомнил своего сокурсника, когда наблюдал, как моя студентка изо всех сил во всех ситуациях стремилась вызвать жалость. При этом она считала, что чем противнее, страшнее уродство, тем лучше. Это выглядело уже как жизненная стратегия…

На государственных экзаменах она подошла к столу, где сидела комиссия, скрюченная, несчастная и сказала:

— Поставьте мне тройку, у меня понос… Я не могу отвечать.