Культурные нормы социальной дифференциации

Существуют ли границы диапазона сложившихся в одном обществе различных, даже противоположных форм стратификации? А также — границы дифференциации в пределах каждой ее формы?

Если исходить из внутренней логики процессов социальной дифференциации самих по себе, то такие границы не обнаруживаются. Более того, эта логика состоит в постоянном расширении и углублении дифференциации, нарастании и обострении противоположностей социальных страт (сословий, классов, слоев), их борьбы между собою. Неизбежным результатом такой логики должно стать разрушение данного общества. Именно эту логику раскрыл Маркс на примере буржуазного общества как предельно обостряющего классовые антагонизмы и пророчествовал его гибель, а вместе с нею — упразднение социальной дифференциации вообще.

Но история, опыт классовой борьбы показали, что такое ее обострение наблюдалось только в определенных регионах мира и на ограниченных отрезках времени, в особенности в Европе с середины XVIII до середины XX в. А обществ без социальной дифференциации вообще не существовало. Однако верно и то, что немало обществ погибли. Подобные факты происходят и в наше время. Такое случилось сначала с царской Россией, а затем и с советским обществом.

Значит, во-первых, существует потребность в социальной дифференциации. Во-вторых, возможна безудержная эскалация социальных противоречий, эволюция социальной дифференциации «вразнос» самого общества. Что же может удержать и удерживает большинство существующих обществ от такого разноса?

Такой сдерживающей силой, сохраняющей общество как интегративное целое, служит культура, прежде всего ее ценности и нормы. Развитие социальной дифференциации полезно и не опасно для существования данного общества лишь до тех пор, пока это развитие легитимировано культурой, существующей в этом обществе, не выходит за пределы, внутри которых оно соответствует ее ценностям и нормам. Следовательно, существуют культурные границы диапазона стратификации, безопасной для общества.

Такие границы определяются потребностями населения данной страны в поддержании полезного уровня дифференциации и одновременно в сохранении общества как целого, необходимого всем. Эти потребности осознаются как ценностные представления о желательной и предельно допустимой социальной дифференциации. Непосредственными регуляторами оптимального ее диапазона служат соответствующие нормы культуры; нередко они получают форму законов и иных правовых норм. Поэтому при оценке состояния социальной стратификации необходимо соотнести ее характер и тенденции с ценностно-нормативными представлениями населения данной страны.

Нормативно желательный характер стратификации обеспечивается благодаря социальной мобильности населения — вертикальной и горизонтальной. Например, участие Великобритании во Второй мировой войне нарушило сложившуюся профессионально-квалификационную стратификацию населения: значительная часть мужчин была призвана в вооруженные силы и не менее значительная часть трудоспособного населения оказалась занята их обслуживанием. По окончании войны возникла потребность в восстановлении стратификации, полезной для нормального функционирования и развития британского общества. Эта потребность реализовалась путем профессиональной мобильности значительных слоев населения. Субъекты мобильности выбирали ту или иную профессию с учетом ценностей и норм, которые сложились у них в результате социализации и модифицировались в конкретных жизненных ситуациях.

В первой половине 1950;х гг. английские социологи (Дэвид Гласс и др.) осуществили представительное исследование этих процессов. В целом они исходили из того, что в Великобритании профессия является наиболее важным критерием социального статуса. Изменение статуса они рассматривали как саморекрутирование в предпочитаемую профессию.

Вначале социологи изучили мнения различных слоев населения о социальном статусе и престиже около 140 профессий, провели социальное их ранжирование. Получив семиступенчатую шкалу престижа профессий, затем они соотносили с нею результаты по различным аспектам мобильности.

Так, использование данной шкалы позволило выявить значительное влияние связки «отец — сын» на профессиональную достижительность субъектов мобильности, т. е. на мотивацию изменения статуса между двумя поколениями, включая дистанцию изменения. Сила этого влияния существенно различается в зависимости от социальных страт, к которым относятся субъекты (Гласс).

Как видим, данное исследование свидетельствует о том, что социальная мобильность, посредством которой осуществляется воспроизводство и изменение социальной стратификации, находится под определенным контролем со стороны культуры, ее ценностей и норм. В особенности это относится к мотивации выбора профессии, к дистанции изменения статуса профессии сына по сравнению с профессией отца, к другим аспектам социально-профессиональной мобильности.

А как обстоит дело с профилем стратификации населения по размерам богатства и доходам? Продолжим примеры, относящиеся к Великобритании. Из материального богатства этой страны, находящегося в личной собственности, в 80-х гг. XX в. верхние 10% взрослого населения имели 53%; средние 40% населения — 41%, нижние 50% населения — всего 6%. А совокупные доходы распределялись иным образом: верхние 20% населения получали 42% доходов; средние 60% населения — 53% доходов; нижние 20% населения — 5% доходов (Гидденс). Если представить эти данные графически, то в первом случае мы получим пирамиду, а во втором — ромб.

Такая дифференциация двух профилей стратификации выражает два различных процесса. Пирамида богатства фиксирует ранее накопленные капиталы, их структура унаследована из прошлого, когда в обществе доминировали экономические правила и структуры. Ромб текущих доходов выражает влияние культурных норм современного демократического общества, ориентированных на повышение доходов низших и средних слоев населения, что и наблюдается в последние полвека в Великобритании и многих странах Западной Европы.

Как обстоит дело с социальной стратификацией в современной России? Привилегированная (номенклатурная) приватизация государственного имущества породила (отчасти возродила прежнее, досоветское) резкое расслоение россиян по уровню личного богатства: с одной стороны, возник узкий слой сверхбогатых людей, включая миллиардеров, вознесшихся на уровень мировых богачей, а с другой — опустились на дно массовые слои «новых бедных»; средние слои оказались под вопросом. Российские социологи провели представительные эмпирические исследования этих проблем, измерили их остроту (Беляева, Тихонова. Шкаратан и др.).

По уровню денежных доходов разрыв между 20-процентными группами населения в 2002 г. составил 8,2 раза, а коэффициент Джини достиг величины 0,398 (табл. 13,1; источник: Регионы России, с. 144).

Таблица 13.1

20-процентные группы населения по уровню доходов (% от доходов всего населения).

Если сгруппировать эти данные аналогично приведенным выше данным о дифференциации доходов среди населения Великобритании, то получим следующую таблицу (табл. 13.2).

Таблица 13.2

Дифференциация населения Великобритании (1985) и России (2009).

по доходам.

Налицо большое сходство профилей стратификаций населения двух стран по рассматриваемому критерию. Оно свидетельствует о необоснованности утверждений, будто структура стратификации населения современной России по доходам сравнима лишь с самым отсталыми странами. Но верно то, что за таким структурным сходством скрывается огромное различие между Великобританией и Россией по величине доходов и их покупательной способности, по реальному уровню жизнеобеспечения низших и средних слоев населения. Чтобы получить требуемую сопоставимость, надо добавить к нижним слоям в России не менее 10% населения, доходы которого также ниже российского прожиточного минимума. Тогда мы получим, что в России нижний слой составляет около 30% населения, а его доходы — примерно 11% всех доходов россиян.

Это говорит о сложности международных сопоставлений доходов россиян. Важно учитывать не только количественные показатели доходов, но и содержание культурных норм, которые принимаются за основу сопоставления. В применении к России разумно учитывать три вида таких норм: российско-региональные (различия по уровню доходов населения различных регионов не менее значительны, чем между средними данными по России и развитыми странами Запада); общероссийские; международные (прежде всего общеевропейские). Первые представляют собой сегодняшние регионально дифференцированные реалии населения; вторые — ориентиры ближнего будущего для населения менее развитых регионов, третьи — ближние ориентиры для населения развитых регионов.

Только учет совокупности этих культурных норм позволяет определить диапазон социальной стратификации общества, безопасный для его существования и полезный для его развития. Наряду с этим требуется учитывать взаимосвязи статусно-дифференцирующей структуры еще с двумя социетально-функциональными структурами. К жизнеобеспечивающей структуре она адресует статусно-ролевые образцы поведения, получая взамен определенные ресурсы, которые влияют на ее статусно-престижные компоненты. А к властно-регулирующей структуре она предъявляет статусно-дифференцированные электоральные требования и получает взамен социальные программы; однако контроль за осуществлением этих программ пока малоэффективен.