Метод доверия. 
Деятельность социального педагога в организации среднего профессионального образования

Один из первых примеров применения А. Макаренко метода доверия описан С. Калабалиным, когда педагог забирал его из тюрьмы, из камеры смертников, где он «отбывал наказание за ошибки своего горького детства». После того, как педагог оставил начальнику тюрьмы расписку о своей ответственности за юношу, они вышли «на свободу» и без всяких конвойных пошли по улице. Мысли о том, чтобы сбежать, у Калабалина даже не возникало. Дальше — еще хлеще, обращаясь к Семену, педагог спросил: «Ты грамотный?» — «Да». Вынув бумажку, А. Макаренко сказал: «Получи, пожалуйста, продукты — хлеб, жиры, сахар». Обласканный таким доверием, юноша «прихватил» на складе две лишних буханки хлеба. По дороге, вдруг, А. Макаренко произнес: «Там вышло какое-то недоразумение с получением продуктов. Нам передали лишних две буханки хлеба. Отнеси, пожалуйста…». Известный эпизод, когда Макаренко продемонстрировал ему доверие в виде просьбы: привести деньги для коммуны и, не пересчитав их, положил в стол, так потряс Калабалина, что он вспоминал об этом во многих своих выступлениях [39, с. 41—43, 70—71; 22, с. 96—99, 106—108].

Проблема методов воспитания всегда сохраняет свою актуальность, но особые дискуссии в 20-е годы вызывал вопрос поощрений и наказаний. Именно здесь, по мнению В. Сороки-Росинского, «больше всего сказывается отсталость нашей школы от жизни, а также ханжество, лицемерие и фарисейство». Конечно, в этом сверхтонком вопросе следует учитывать массу факторов: от степени проступка, причины, места, времени и т. д. до степени осознания вины и уровня развития коллектива и личности. В этом отношении показательной является следующая история: в ШКИДе произошла коллективная кража табака; взбешенный Викниксор подскочил к Цыгану и, схватив за шиворот, стал его трясти, приговаривая «Врать, каналья! Неси табак!». Но, услышав разумное алиби провинившегося, остановился и сказал: «…можете идти. Потом будем говорить особо».

После разбора этого нарушения на педсовете он пришел к шкидовцам и необычно громким голосом сказал: «…мы только что разобрали ваш поступок. Поступок скверный, низкий, мерзкий. Это — поступок, за который нужно выгнать воспитанников из школы. Понимаете, надо выгнать! — Викниксор сделал ударение и наши головы опустились еще ниже. — Но мы не решили его просто так и легко. Мы долго его обсуждали и разбирали, долго взвешивали вашу вину и после всего уже решили. Мы решили …» — У шкидовцев занялся дух. Наступила такая тишина, что казалось, упади на пол спичка, она произвела бы грохот. Томительная пауза тянулась невыносимо долго, пока голос заведующего не оборвал ее: «И мы решили, мы решили не наказывать вас совсем…».

Педагог понял, что ребятам школа стала дорога, что они глубоко и искренне переживают случившееся, раскаиваются в содеянном. Для него намного было важнее проявление этих качеств воспитанниками, закрепление этих совестливых чувств, чем наказание. В этом видится его высокое педагогическое мастерство: из критической ситуации найти такой выход, который еще более сплотил всех — и виноватых и без вины виноватых. Позднее, когда коллектив уже достаточно сложился, в аналогичной ситуации заведующий не побоялся выставить за дверь основных виновников. Но сделано это было также оригинально: было предложено самим ребятам определить, кто разлагает коллектив и потому не может быть уже терпим. Наказание, вынесенное заведующим, было как бы не его наказанием, а исполнением наказания и выражением воли всего коллектива [11, с. 53].

Многие педагоги, являясь противниками физических наказаний, вызывают родителей провинившихся учеников и делают им соответствующее внушение, а некоторые просто делают соответствующую запись в дневнике, зная, чем это кончится для ребенка. Родители дома расправляются с ними своими средствами: порок наказан, справедливость торжествует! Виктор Николаевич прибегал к оригинальному приему: он вызывал родителей и доказывал «оторопевшему вдруг папеньке, что его сын или дочь, в сущности, очень славные ребята, но только им не повезло на родителей. От оторопи родитель переходит тогда к обороне, но чаще всего под давлением фактов сдается». На следующий день педагог пожинал плоды своей дипломатии: «мой ученик озаряется теперь благодарной улыбкой, а спустя время уже сам присылает ко мне своего грозного родителя, чтобы он мог получить отзыв от меня о поведении и успехах своего чада» [58, с. 221—222].

Законы диалектики открывают возможности применения различных, и даже противоположных, казалось бы, взаимоотрицающих подходов и вариантов применения наказаний внутри одной и той же теории, концепции, системе. Девочка с панели, не так давно в колонии, ее обвиняют в краже денег у соседки. Все были убеждены, что это сделала она (сама же она все отрицала). И, вдруг, А. Макаренко заявляет: она не крала, по глазам вижу! Все кричали, «но мое взяло верх. Отпустили ее». Через месяц она пришла, заплакала: «Какое вам спасибо, как меня все обвиняли, вы один защищали меня. Все думали, что я украла, а вы один думали, что я не украла». И, снова вдруг, А. Макаренко заявляет: «Это ты украла, именно ты, я прекрасно знаю и знал это. Вот теперь ты больше не украдешь. Я никому не скажу, разговор между нами „замнем“. Конечно, она после этого вовсе не крала» [34, т. 4, с. 219].

А. Макаренко развертывает диалектику педагогических действий дальше: такие нелживые ходы исходят из чувства меры, и они должны найти применение и в семье. Не всегда в семье нужно злоупотреблять правдой. Детям всегда нужно говорить правду, «в общем, это правильный закон, но в некоторых случаях приходится детям говорить и неправду. В тех случаях, когда вы знаете, что он вор, но уверенности нет, скройте. А в некоторых случаях, когда вы убеждены и доказательства есть, сыграйте на вашем доверии» [34, т. 4, с. 219]. Таким образом, педагог нам как бы предлагает: не ждите ни чьих рекомендаций и советов к действию; истина конкретна, решайте сами, как поступить, исходя из реальности, чувства меры и педагогического оптимизма.