Юридический дискурс и лексема «правосудие» в русской культуре

Лексему «правосудие» мы встречаем не только в сугубо юридических текстах, но и в публицистическом стиле, в языке художников и мастеров слова. Так, А. Ф. Кони свои размышления о нравственном облике великого русского поэта начинает такими словами:

«Пушкин был исполнен чувства и искания правды. Но в жизни правда проявляется прежде всего в искренности в отношениях к людям, в справедливости при действиях с ними. Там, где идет дело об отношениях целого общества к своим сочленам, об ограничении их личной свободы во имя общего блага и о защите прав отдельных лиц, — эта справедливость должна находить себе выражение в законодательстве, которое тем выше, чем глубже оно всматривается в жизненную правду людских потребностей и возможностей, — ив правосудии, осуществляемом судом, который тем выше, чем больше в нем живого, а не формального отношения к личности человека. Вот почему — justitia fundamentum regnorum! [Правосудие — основа государства (лат.)]»^[1].

Дискурс — многозначный термин современных гуманитарных наук: философии, филологии, юриспруденции, педагогики и др.; в переводе с французского языка означает «речь, выступление». Слово дискурс в русском языке появилось недавно. В советских словарях 70— 80-х годов XX века отмечается лишь прилагательное дискурсивный (от лат. discursus — рассуждение) — рассудочный, обоснованный предшествующими суждениями (противоположный интуитивному)^[2]. Даже современные языковеды трактуют понятие «дискурс» по-разному. Например, дискурс — «речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей… Дискурс — это речь, «погруженная в жизнь»^[3]. В сфере общественных наук распространено понимание дискурса как единства «мысли и слова, значения и знака, знания и его словесного выражения, которое приобретает смысл лишь в процессе человеческого общения»^[4]. Определить дискурс можно как целенаправленное высказывание, осмысленный текст. В узком смысле дискурс — это собственная точка зрения на какую-либо проблему, вопрос. В понятие «дискурс» органично входит тема духовности, нравственности. Как писал философ русского зарубежья И. А. Ильин, «человек должен иметь нравственное право на те слова, которые он произносит».

Юридический дискурс — это совокупность устных и письменных средств, с помощью которых освещаются и разрешаются правовые вопросы, коллизии.

При этом в дискурсивном анализе участвуют как собственно язык и речь, фольклор, литература, так и иные внеязыковые факторы (культура, в том числе правовая, история народа, духовно-нравственное своеобразие нации, ее мировоззрения, традиции). При этом не стоит недооценивать значение юридических документов прошлого. Обычно они рассматриваются учеными только в качестве деловых бумаг, характеризующих отношения в обществе на определенном отрезке времени. Между тем юридический документ выполняет историкокультурную функцию. Она понимается как «возможность документов аккумулировать духовные ценности и достижения мировой культуры»^[5]. Например, проследить за тем, как закладываются и развиваются культурные традиции в сфере российского права, можно по древнерусским юридическим текстам. Особое место в правой системе Древней Руси занимала клятва: «Цари же Леон и Александр… обязались уплачивать дань и присягу дали друг другу: сами целовали крест, а Олега с мужами его водили присягать по закону русскому, и клялись те своим оружием и Перуном, своим богом, и Волосом, богом скота…»^[6] Клятва, целование креста воспринимались нашими предками как та грань, черта, через которую нельзя переступить (отсюда и слова преступник, преступление, клятвопреступник). Преступление, читаем в Словаре В. И. Даля, «поступок и грех; беззаконие, злодеяние; поступок, противный закону»; преступник — «виновник перед законом»^[7].

Сама идея правосудия отражена в традиционной для многих культур оппозиции: правое — левое. Правое ассоциируется с добрым, справедливым, как пишет В. И. Даль, правый — это «чистый, непорочный»^[8]. Об этом же говорят и пословицы: «Кладу крест правой рукой», «Встать по правую руку», «Правый путь», «Право ходить — душой не кривить» и др. Отсюда происходят и древнерусские названия юридических должностей: праведник — судебный служитель, пристав, приводящий в исполнение приговор; правеж, поставить на правеж — добиться правды, а также взыскание денег, пени; правежные выписки и др. Левое испокон веков воспринимается как нечестное, недоброе, лживое: «Правая бровь свербит — хвалят, левая — бранят», «Твое дело лево (неправедно)» и др. Все эти противопоставления отражены и в устаревших названиях правой и левой рук: десница и шуйца. В народных сказаниях справа (одесную) человека стоит ангел-хранитель и записывает все наши добрые дела, слева (шуя) — дьявол, ведя счет нашим прегрешениям. Даже в XXI веке в мировоззрении россиян отражены эти древнерусские оппозиции. Мы говорим: «правое дело», «левый заработок», «правый путь», «левые деньги» и т. п. Отсюда и антитеза, существующая и поныне в русском языке: правда и кривда, правосудие и кривосудие, правосуд и кривосуд.

Любопытна этимология этих слов. Прилагательное правый произошло от краткой формы правь (в старославянском языке полные формы имен прилагательных образовывались от кратких, в современном русском языке наоборот — краткие от полных). Оно родственно латинскому produs — «добрый, честный, порядочный». Близки ему и лексемы из других языков: англосаксонское fram — «сильный, деятельный, смелый»; древнеисландское frams — «стоящий впереди, стремящийся вперед». Этимологически правый и право связаны со словами: правда, праведник, праведный.

Дискурс — пограничное явление, в котором взаимосвязаны речь и общество. Как социум, так и язык имеют свою историю. Благодаря юридическому дискурсу сохранились формы и слова, вышедшие из употребления в современном русском языке, но запечатлевшиеся на многие века в народном фольклоре, пословицах, поговорках. Не скажешь подлинной, так скажешь подноготную. Длинники — так в древнерусском правосудии назывались длинные палки, которыми пытали (били) обвиняемых, подвешенных за ребра на крюк. Следующим этапом дознания служило забивание под ногти железных гвоздей, иголок (подноготная). Стоит как вкопанный. Иностранцы, жившие в России XVII века, пишут: «Убийцу своего мужа закапывали в землю по самую шею; днем и ночью стерегли ее стрельцы, чтобы кто-нибудь не утолил ее жажды и голода до тех пор, пока она не умрет». Обычай закапывать преступников живыми в землю, замуровывать в стены существовал и у других народов. На деле прав, а на дыбе виноват. Дыба — еще одно орудие судебной пытки, после которой истерзанный человек сам себя оговаривал. Прилагательное уголовный, как и существительное уголовник, также пришли к нам из древнерусского языка. Головник — так в Русской Правде называют убийцу, а головничество соответственно — убийство. Отсюда и выражения выдать с головой, голову снять, головой отвечать. Поскольку за головничество предполагалось адекватное наказание (смерть), во всех этих оборотах речи присутствует мотив сурового, окончательного наказания.

В юридическом дискурсе, как и в языке в целом, выделяются единицы: морфема, лексема, фразема, словосочетание, предложение, текст. Морфемы — это минимальные значимые единицы языка. Они подразделяются на главные (корневые) и служебные (аффиксы). К числу аффиксов относятся приставки, суффиксы, окончания, соединительные гласные. На базе морфем возникает феномен слова. Слово — это центральная номинативная единица языка. Его функция — определять, называть явления, предметы, действия, состояния. Категория слова чрезвычайно важна для понимания специфики русской культуры. Ведь национальными «властителями дум» традиционно являлись великие представители отечественной словесности М. В. Ломоносов, Г. Р. Державин, А. С. Пушкин и др. Слово, чрезвычайно сложная и многоуровневая языковая единица, с точки зрения своего смыслового значения рассматривается как лексема. В практическом плане здесь учеными анализируется лексическое значение слова. Оно отражено в толковых словарях русского языка.

Как писал российский юрист второй половины XIX — начала XX века К. П. Победоносцев, «если духовной стороной своей закон основывается на началах, общих всему человечеству, то в материальной, практической части своей он необходимо вытекает из особенных условий того общества, для которого назначен»^[9]. Духовно-нравственную составляющую в отечественной правовой культуре так или иначе отмечают разные исследователи. «В составе многих терминологических сочетаний сохранилось этико-нравственное исходное противопоставление правды и кривды (правого и левого). Например, правым десятком называли пошлину с оправданной по суду стороны, а от слова пакта, обозначавшего «плохую» левую руку, произошла форма пакость — скверна, мерзость, гадость, с переосмыслением в древнерусском праве получившая значение «всякий вред, ущерб»^[10]. В связи с этим приведем размышления известного петербургского ученого-филолога В. В. Колесова о том, какой смысл в термины правосудия вкладывали наши предки восточные славяне. Он говорит: «Нравами и обычаями мы называем установления обычного права, бытовые особенности народов, выраженные в их языке; государственные установления, как более высокие по рангу и значению, определяются книжным словом законъ…»^[11]

В древнерусском языке XI—XIV вв.еков есть не только слово закону но и производные от него: законеныи (причастие, означавшее: узаконенный, установленный), законодательствовати (устанавливать законы), законодавьцъ (тот, кто устанавливает законы), законоположение (предписанный законом; подчиненный закону), законоположъникъ (тот, кто устанавливает законы), законопреступник (тот, кто нарушает, преступает закон), законопрестоупъно (противозаконно), законоумъныи (знающий, понимающий законы), законохранителъ (тот, кто следует законам, исполняет их) и др.^[12]

«Похоже, славян интересовала справедливость, а не конечный предел допустимых установлением действий: за-конъ буквально означает „за конец, за край“, переступать такой край не дозволено без риска оказаться преступником, — пишет В. В. Колесов. — Заветы вождей и благородных предков, заповеди старших — также обозначения чтимых в современном обществе нравственных установлений, но выражаемые ими понятия находятся за пределами Уголовного кодекса; то же самое относится и к слову зарокъ, оно также обозначает завет (или заповедь), но только данный самому себе, а не наложенный кем-либо влиятельным со стороны». Слово законъ имело также нравственно-религиозный смысл. Следовательно, под ним понималось повеление Бога, а законник — это святой человек, знавший законы, правивший с их помощью. «Закон уже шире, чем завет или заповедь, он многогранней в своих проявлениях: закон дают, кладут, его преступают, ему „прилежат“, от него отлучают, его „твердо правят“, укрепляют или разрушают, на основе его совершают обряды (ср. выражение законный бракъ, известное уже с XII столетия)» — таково авторитетное мнение профессора В. В. Колесова. Наряду с этим в лексеме «закон» ощутимо созначение божественного происхождения власти («нет власти не от Бога»), понимание единоначалия как единственно возможной формы управления огромной страной. Вместе с тем духовно-нравственный потенциал, заложенный в слове закон, был и остается востребованным и по сей день. В первом значении закон — это божественный завет, закон; во втором — закон, установление, исходящее от власти, противоположность беззаконию. Вспомним знаменитое «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона (XI век), один из первых литературных памятников Древней Руси, включаемый и поныне в хрестоматии для студентов-юристов. Во многом утратив исконный религиозный смысл, слово закон станет популярно в светской литературе XVIII века. М. В. Ломоносов, приветствуя вступление на престол Екатерины II, в своей оде лексему закон употребит 3 раза, беззаконие — 1. Например:

Услышьте, судии земные И все державные главы:

Законы нарушать святые От буйности блюдитесь вы И подданных не презирайте, Но их пороки исправляйте Ученьем, милостью, трудом^[13].

Для русских просветителей закон станет антитезой невежеству, несправедливости и произволу «судей земных». В течение веков правосудие ассоциировалось с представлением о Высоком, Божественном. Митрополит Филарет в XIX веке скажет: «Судья есть око Верховной власти». Правовед К. П. Победоносцев разовьет эту мысль так: «Правосудие идет от верховной власти», которая «заботится о сохранении авторитета суда»^[14].

В сборниках древнерусских мудрых изречений повторяются такие высказывания о суде: «Следует действующий закон соблюдать твердо и никакой из них не изменять, ибо лучше старому следовать закону, нежели новому, даже если он и окажется лучше»; «Хорошие [люди] в мягком законе нуждаются: ибо не дело к закону, но к делу закон прилагается»; «Закон подобен паутине, ибо если влетит в него муха или комар, то увязнет, если же пчела или шершень, то, разорвав, вылетит. Таков и закон: если попадется незнатный и бедный человек, то увязнет в нем, если же богатый и могущественный, то, словом разорвав, выберется»^[15]. В первом изречении мы видим пример разумного консерватизма, отражающего специфику народного мировоззрения; во втором — необходимость индивидуального подхода к обвиняемому в процессе судебного разбирательства; в третьем — аналогию жизни природы с обычаями людей. Последнее умозаключение станет популярным в народной речи и войдет в пословицу: «Закон что паутина: шмель прорвется, а муха увязнет». В то же время со словом закон искони связаны представления о том, что невозможно одними распоряжениями, указами регулировать жизнь в государстве: «Не всякий прут по закону гнут»; отсутствие административного регулирования ведет к анархии в стране: «У них ни царя, ни закона (неурядица)».

Термин «правосудие» по-разному толкуется в справочной и юридической литературе. В Словаре В. И. Даля, составленном на материале живого разговорного языка XIX века, в рубрике «Право» встречаем понятие о правосудии. Правосудитъ, правосудствоватъ, правосудничать — все эти глаголы имеют в своем составе корневые морфемы -ПРАВ- и -СУД-: «Судить по всей правде, творить суд и правду, суд по правде, быть праведным судьей». Прилагательное правосудный означает: «Кто судит право, по правде; что содержит в себе правдивое, праведное сужденье или приговор». В. Даль помечает как устарелое («стар.») значение: «Правый суд, справедливый приговор, решенье по закону, по совести или правда»^[16]. Само понятие «право» в Словаре определяется как «данная кем-либо, или признанная обычаем власть, сила, воля, свобода действия; власть и воля в условных пределах»^[17].

Духовно-нравственный потенциал, заложенный в лексеме «суд», был очевиден для наших предков. Н. М. Карамзин писал в начале XIX века: «Правила нравственности и добродетели святее всех иных и служат основанием подлинной Политики. Суд Истории — единственный для Государей, кроме суда Небесного, — не извиняет и самого счастливого злодейства: ибо от человека зависит только дело, а следствие от Бога». Вслед за ним мастер художественного слова М. Ю. Лермонтов, вынося приговор пролившим «праведную кровь поэта», скажет: «Но есть и Божий суд, наперсники разврата!».

Параллельно с лексемами в русском языке функционируют фраземы. Фраземы — это устойчивые обороты речи. Их также называют фразеологическими единицами, фразеологизмами: Божий суд, неписаный закон, соломонов суд, Шемякин суд. Многие из них переходят в разряд пословиц и поговорок. К сожалению, в народном сознании закрепился образ бездушного, несправедливого служителя Фемиды. Об этом свидетельствуют пословицы и поговорки, собранные В. И. Далем. В его «Толковом словаре живого великорусского языка» мы не найдем ни одного лестного отзыва, посвященного российскому судопроизводству: «Грабежи есть, воровство есть, а воров нет; богатому идти в суд — трынтрава, а бедному — долой голова; на одного виновного по сто судей; перед Богом с правдою, а перед судьей с деньгами; судиться — не Богу молиться: поклонами не отделаешься; пошел в суд в кафтане, а вышел нагишом; у наших судей много затей; судья суди, да и за судьей гляди!; суд правый кривого дела не выпрямит, а кривой суд правое скривит;

утиного зоба не накормишь, судейского кармана не наполнишь; мзда глаза дерет: дары и мудрых ослепляют; земля любит навоз, лошадь — овес, а судья — принос; дари судью, так и не сядешь в тюрьму; перед Богом ставь свечку, перед судьею — мешок; не бойся суда — бойся судьи; перо в суде, что топор в лесу: что захотел, то и вырубил; не будь закона, не было бы и преступления; законы — миротворцы, да судьи — крючкотворцы; что мне законы, коли судьи знакомы!; где закон, там и обида; закон — дышло: куда хочешь, туда и воротишь; не будь закона, не стало бы и греха; Бог любит праведника, а судья — ябедника; левизной (неправотой) судья силен; в суд пойдешь — правды не найдешь; от вора отобьюсь, от судьи откуплюсь" — вот нелицеприятный набор пословиц и поговорок, позволяющий судить о народном понимании категории «правосудие».

Многие исследователи отмечают, что слова правосудие и рассуждение близки не только по морфемному (однокоренные слова) составу, но и с позиций семантических, смысловых. «Право-судие есть практическое рас-суждение, то есть процесс рас-становки ставшего и наличного, которое первоначально не имело строго определенного публичного характера, являя синкретический процесс этического и политического»^[18]. Правосудие «является дискурсом в изначальном, исконном смысле этого понятия, поскольку правосудие есть не только формообразование культуры, получившее вид дискурса в процессе истории, а генетически представляет дискурс по своему значению»^[19].

Отметим, что корень -ПРАВ—это одна из самых продуктивных морфем в современном русском языке. С одной стороны, морфема -ПРАВ- встречается в общеупотребительных словах: православие, правобережье, правописание и т. д. С другой — данный корень есть часть сложных лексем, образующих профессиональную юридическую лексику: правопреемственность, правозащитник, правотворчество, правоспособность, правонарушитель, правомочный и др.

На базе лексем и фразем возникают такие единицы языка, как словосочетания, предложения и текст. Словосочетания — номинативные единицы, как и слова. Они традиционно относятся к понятиям докоммуникативного уровня, поскольку формирование законченного смысла — это прерогатива предложений. Сравните: осуществлять правосудие (словосочетание) и Судебная власть как особый вид государственной деятельности прежде всего призвана осуществлять правосудие (предложение). На базе предложений, языковых единиц, обладающих семантической и интонационной завершенностью, человек выстраивает тексты. Текст — бесконечно сложная и по-разному трактуемая лингвистами единица. Являясь средством коммуникации, текст позволяет нам выразить мысли в форме общения, сообщения или воздействия. Последнее особенно наглядно проявляется в речи адвокатов, защищающих интересы обвиняемых на суде. Речь бывшего прокурора судебной палаты П. А. Александорова по делу В. Засулич в 1878 году стала не только явлением юридического дискурса, но и фактом нашей национальной истории:

«Не в первый раз на этой скамье преступлений и тяжелых душевных страданий является перед судом общественной совести женщина по обвинению в кровавом преступлении.

Были здесь женщины, смертью мстившие своим соблазнителям; были женщины, обагрявшие руки в крови изменивших им любимых людей или своих более счастливых соперниц. Эти женщины выходили отсюда оправданными. То был суд правый, отклик суда божественного, который взирает не на внешнюю только сторону деяний, но и на внутренний их смысл, на действительную преступность человека. Те женщины, свершившие кровавую расправу, боролись и мстили за себя.

В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести, — женщина, которая со своим преступлением связала борьбу за идею во имя того, кто был ей только собратом по несчастию всей ее молодой жизни. Если этот мотив поступка окажется менее тяжелым на весах общественной правды, если для блага общего, для торжества закона, для общественной безопасности нужно призвать кару законную, тогда — да свершится ваше карающее правосудие!"^[20]

Известно, что эти слова адвоката оказали необыкновенное воздействие на слушателей. Кто-то плакал, другие аплодировали. В. Засулич была оправдана судом присяжных.

Современные словари русского языка так определяют понятие «правосудие»: 1. Деятельность судебных органов. 2. Справедливое решение дела, спора^[21]. Интересно, что в бурном потоке языковых изменений, которые произошли с нашей речью в конце XX — начале XXI века (появились новые слова, многие лексемы вышли из употребления, изменилось лексическое значение слов и т. д.), правосудие сохранило свое значение неизменным. Как, например, в Словаре русского языка С. И. Ожегова 1991 г., так и в современных изданиях дефиниция понятия «правосудие» не подверглась корректировке, даже сфера функционирования слова указывается все та же — книжная (книжн.)^[22].

В словарях русского языка последнего поколения мы найдем более десятка слов, имеющих в своем составе корень -ПРАВ-: право, правовед, правоверный, правовой, правозащита, правозащитник, правозащитница, правозащищенностъ, правоконсервативный, правонарушение, правоотношения, правоохранительный, правопорядок, правопреемник, правопреемство, праворадикальный, правореакционный, православие, православный, правосознание, правофланговая, правофланговый, правоцентристский, правошовинистский, правоэкстремистский, правые, правый¹ и др.

В книге «Самостоятельность и независимость судебной власти Российской Федерации» дано следующее определение.

Правосудие — это особый вид государственной деятельности по рассмотрению и разрешению в соответствии с принципами законности и справедливости различных правовых споров и конфликтов, возникающих в общественной и государственной жизни, результатом которой является восстановление нарушенного права и применение мер государственного принуждения².

Как же сами правоприменители оценивают лексему «правосудие»? Истину мы попытались выяснить в ходе письменного опроса, предложенного действующим судьям, секретарям судебного заседания, администраторам судов, наряду с этим было проведено анкетирование среди студентов юридического факультета Российской академии правосудия. Возраст респондентов от 16 до 56 лет³ (см. табл. 1).

Таблица 1

Толкование понятия «правосудие».

• 1 Толковый словарь русского языка конца XX в. Языковые изменения. СПб., 2002. С. 488—495.
• 2 Самостоятельность и независимость судебной власти Российской Федерации / Под ред. В. В. Ершова. М., 2006. С. 37.
• 3 См. Приложение 6.

Окончание табл. 1

Категория духовности, по В. И. Далю, — это «все относимое к душе человека, все умственные и нравственные силы его, ум и воля». Респонденты, выбирая это определение среди прочих, на второе место ставят его: «Нравственные устои и традиции»; «Гражданственность (ощущение себя как гражданина своей страны)».

Некоторые выводы: лексема «правосудие» нашими современниками в основном понимается как «справедливость». По аналогии поэт В. А. Жуковский в начале XIX века писал:

Ропот смертных безрассуден:

Бог Всевышний правосуден.

Все опрошенные нами четко разграничивают понятия «правосудие» и «судебная система». Наиболее типичные ответы такие: «Правосудие — это действие, а судебная система — способ реализации этого действия»; «Правосудие — процесс, рассуждение, а судебная система — организация судов всех уровней»; «Правосудие — это право на суждение, а судебная система — инструмент правосудия».

Полагаем, что настоящие выводы автора о семантике лексемы «правосудие» носят предварительный характер. Необходима дальнейшая разработка вопросов, связанных с правовым континуумом в современном российском обществе.

• [1] Кони А. Ф. Нравственный облик Пушкина / Собр. соч. в 8 т. М., 1968. Т. 6. С. 25.
• [2] См.: Словарь иностранных слов. М., 1979. С. 172.
• [3] Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 136—137.
• [4] Словарь общественных наук. Ростов н/Д., 2006. С. 111.
• [5] Власенко НА., Стародубцев С. В. Основы теории юридических документов: Курслекций. М., 2006. С. 74.
• [6] Куимир М. И. Опыты культуры права и государственного строительства раннефеодальной Руси / В сб.: Ученые записки юридического факультета Санкт-Петербургскогоуниверситета экономики и финансов. Вып. 4. СПб., 2005. С. 55.
• [7] Даль В. И. Указ. соч. Т. 3. С. 396.
• [8] Там же. С. 377.
• [9] Цит. по: Тимошина Е. В. Политико-правовая идеология русского пореформенногоконсерватизма: К. П. Победоносцев. СПб., 2000. С. 59.
• [10] Губаева Т. В. Язык и право. С. 21.
• [11] Колесов В. В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. СПб., 2000. С. 124.
• [12] Словарь древнерусского языка (XI—XIV вв.) в 10 т. М., 1990. Т. III. С. 314—321.
• [13] Ломоносов М. В. Ода Екатерине Алексеевне на день восшествия ее на престол28 июня 1762 года / В сб.: Шедевры литературы XVIII века. Книга I. М., 1997. С. 92.
• [14] Цит. по: Тимошина Е. В. Указ. соч. С. 155, 156.
• [15] Мудрое слово Древней Руси (IX—XVII вв.): Сборник / Сост. В. В. Колесов. М., 1989.С. 324.
• [16] Даль В. И. Указ. соч. Т. 3. С. 992.
• [17] Там же. С. 990.
• [18] Закомлистова А. Ф. Философско-правовая доктрина судебной этики. Пермь, 2000.С. 172.
• [19] Там же.
• [20] Цит. по: Сморярчук В. И. Кони и его окружение. М., 1990. С. 73.
• [21] Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 2006. С. 577.
• [22] Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1991. С. 575.